В этот понедельник в семь утра (как тут не вспомнить молодого БГ с его «таскаем колонки в смертельную рань»!) к Галерее Южного Лондона, что в районе Пекэм, подъехал грузовик и увез на свалку огромный стеклянный куб, набитый каким-то странным барахлом. В кубе можно было разглядеть самые разные вещи – осколки воскового бюста, изображающего сорокалетнего коротко стриженного мужчину с большими глазами, картинные рамы, россыпь старых открыток, сверкающий блестками череп, полуразбитую скрипку, обернутую магнитофонной лентой, обгоревшие доски, рисунки, Бог-знает-какой-еще мусор. Там, на свалке, все это тщательно рассортировали (ругаясь на нерадивого хозяина, который вовсе не озабочен вопросами экологии и сваливает отходы вместе): металл к металлу, стекло к стеклу, дерево к дереву, бумагу к бумаге, пластик к пластику. В то же самое время, с Галереи Южного Лондона сняли плакаты, извещающие о том, что здесь проходит выставка современного художника Майкла Лэнди “Art Bin”. И вывесили новые – о том, что с восьмого апреля в галерее можно увидеть очень необычные работы Джессики Уорбойз, сочетающие кино, живопись, звук и прочее. Но мы не о ней.
Майкл Лэнди решил, что называется, «обнажить прием». Или, если угодно, «материализовать метафору». Сотни критиков, журналистов и просто досужих людей пишут и говорят о том, что современное искусство – просто чушь собачья, не нужный никому мусор. Лэнди -- известный своей страстью к разрушению, а не созданию арт-объектов -- решил наглядно продемонстрировать, что дело обстоит именно так. Он выставил в Галерее Южного Лондона огромный стеклянный куб, куда любой желающий мог бросить то, что считает «неудачным (неудавшимся) произведением искусства». После нескольких дней колебаний в галерею повалил народ. За шесть недель около четырехсот человек притащили примерно тысячу произведений и безжалостно погребли их среди прочего арт-мусора. Успех, действительно, был ошеломляющим. Друзья Лэнди не оставили его без своих неудавшихся шедевров – на арт-свалке можно было нарыть работы Трейси Эмин, Джиллиан Уэаринг и даже самого божественного Дэмьена Херста. Так что «Арт-Мусорка» стоила немало; если бы рабочие, свалившие все это барахло в контейнеры для дальнейшей разработки, знали с каким сокровищем имеют дело, то, думаю до вторичной переработки дошло бы совсем немного артефактов. Впрочем. кто знает. Быть может, Лэнди нанял специальных мусорщиков, из студентов арт-колледжа, а то и вовсе никуда этот самый куб не повезли, а выгрузили за углом, втащили в подсобку галереи и вот сейчас, в эти самые минуты, там роются владельцы выброшенных произведений, в пыли, грязи, темноте (конспирацию надобно соблюдать, леди и джентльмены!), отбирают свое, присматривают за соседями, как бы они не позарились на чужое…
Но хочется думать, что все тут было честно, что очередной (пусть и неудачный) сверкающий череп работы Дэмьена Херста находится сейчас на пути в огненную пещь мусоросжигающего завода – к вящему удовлетворению арт-критиков и простых людей, считающих проходимцем, как самого Херста, так и сотни других художников. Майкл Лэнди сделал жест решительный, смелый, отважный – настолько отважный, что даже сам он не понимает всех последствий своего поступка. Естественно, среди художественного мусорка, заполнившего стеклянный куб в Пекэме, было много того, что даже самые отважные радетели современного искусства сочли бы никому не нужной рухлядью. К тому же, Лэнди не разъяснил, что именно подразумевается под failed works of art – идет ли речь о художественной неудаче, о коммерческом провале (впрочем, в современном искусстве это одно и то же), или о неприятностях в других сферах, связанных с конкретным арт-объектом? Скажем, некая Дженетт Уорд мстительно притащила не свои работы, а произведения бывшего своего бойфренда Питера Джослина, которые не нравятся ее нынешнему партнеру («он никогда не проявлял свойственного мне энтузиазма по поводу этой живописи»). В чем здесь неудача? И чья? Джослина, который зря дарил картины Уорд, не предполагая разрыва? Уорд, которая связалась с невежей, тупо мстящим своему предшественнику? Самого нового бойфренда (он бы вообще лучше помолчал)? Сложно сказать. Только вот результат таков: произведения отставленного Джослина переселились из квартиры Дженетт Уорд в Художественную Валгаллу.
Впрочем, не всем так повезло. Роберт Брэмвелл-Джонс решил побить рекорды участия в «Арт-Мусорке» и поволок туда аж 25 своих работ (ядовито замечу: и правильно сделал, см. плоды его таланта), однако уже на лестнице его остановил какой-то человек и, не сходя с места, выложил целых пятьдесят фунтов за одну из них. Но Брэмвелл-Джонс не унывает: 24 шедевра в мусорке – тоже рекорд. Полтинник же никогда не помешает. А Джайлс Корби, запихавший в куб Лэнди изломанные обгорелые половицы, вообще меланхолично заметил: «Я думаю, это хороший конец для произведения искусства».
И он прав. Место естественного упокоения для арт-объекта – небытие. Ничто так не возбуждает острое эстетическое чувство при лицезрении прекрасного, как изначальное знание о его хрупкости, уязвимости, конечности. Это справедливо в отношении как религиозного искусства, так и светского. В первом бессмертен божественный элемент произведения, а не само, так сказать «искусство» (в смысле даже «ремесла»); во втором смертно просто все – и объект, и художник, и зритель. Искусство обречено на исчезновение, а произведение искусства – на свалку: то ли «свалку времени», то ли просто физическую свалку мусора. В этом смысле, нет разницы между Караваджо и Джайлсом Корби, все вечности жерлом пожрется и общей не уйдет судьбы.
Майкл Лэнди отважно взял на себя функцию ускорителя этой общей судьбы. Зачем ждать пожара в мастерской или даже обычного забвения, когда со всем можно покончить прямо здесь и сейчас: притащить свои и чужие шедевры в Галерею Южного Лондона и избавиться от них навсегда. Для кого-то это акт мести, для кого-то – справедливости, для кого-то – вопрос эстетической гигиены и здравого смысла. Сам же художник Лэнди превращает процесс ускоренного пожирания современного искусства жерлом мусорной свалки в новое произведение искусства, из феномена извлекает эпифеномен. Получается, искусство в квадрате, что ли. Точнее – памятуя о форме той емкости, которую неустанно заполняли на юге Лондона в течении шести недель – искусство в кубе.
