Двадцать лет назад мы были моложе не на двадцать лет, а на двадцать веков. Это я к тому, что первая и все-таки главная российская кинематографическая премия «Ника», отметившая свое двадцатилетие, прошла не через годы и десятилетия, а через эпохи.
Несколько жизней отечественного – в ту пору еще советского, а теперь вот российского – кинематографа, несколько жизней страны и каждого из нас – всё так странно и причудливо переплелось в череде этих безумноватых, трогательных и пафосных, грустных и уморительно смешных, временами отчаянно смелых, а временами до отчаяния безнадежных церемоний, отмерявших последние годы нашего старого кино, рождение и болезни кино нового. Предыдущая фраза получилась громоздкой и выспренной, но я сделал это сознательно – «Ника» никогда не вмещалась в размеры, форматы, хронометражи и уж тем более в фразы.
Вообще это чудо, что «Ника» выжила. Чудо, умноженное на яростную энергию Юлия Гусмана. Именно Гусман с его веселым романтизмом противостоял цинизму и хранил традиции. Именно благодаря ему и его соратникам «Ника» не потеряла своего лица, сохранила дух товарищества и цеховой солидарности, как последний островок былой кинематографической вольницы.
Сначала умирала страна. Потом долго и мучительно умирало кино. Потом у крылатой богини победы появился крылатый птичий конкурент, который поначалу очень хотел «Нику» заклевать и затоптать. История взаимоотношений «Ники» и «Золотого орла» странным образом иллюстрирует главный конфликт современного российского кино – между романтиками и прагматиками, между порядочностью и силой, товариществом и барством, между творчеством и вновь обретшими былую мощь аппаратными играми. «Золотой орел» для того несколько лет назад и создавался, чтобы «Ники» не было. Тогда, в первые годы путинского правления, целенаправленно вытравливалось всё, что напоминало бы о демократической вольнице. Это замечательно совпало с конфликтом Михалкова с кинематографистами-шестидесятниками. Тем удивительнее, что «Ника» окрепла в боях, сохранила доброе имя. И сегодня в общественном мнении она, безусловно, авторитетнее «Золотого орла». Дальше начинаются вопросы, на которые «Нике» предстоит отвечать ежегодно.
Итак, что же такое выбор академиков? Концентрированное общественное мнение профессионалов? Вектор будущего движения кинематографа? Или случайность, арифметический казус, возникающий иногда при массовом голосовании? Всё это очень важные вопросы – в нынешнем году, например, они кажутся главными.
Двадцатая юбилейная церемония «Ники» много рефлексировала по поводу собственной истории, но главным движущим моментом стала дискуссия на тему: где находится русское кино. Напомню: один из фильмов-номинантов «Изображая жертву» начинается с замечательно лаконичной фразы – «Российское кино в жопе, только Федя Бондарчук прикольный чувак». Про Федю Бондарчука в этот раз говорили мало, а вот местоположение отечественного кино обсуждали бурно. Все началось вступительной речью Эльдара Рязанова, сдававшего пост президента киноакадемии Алексею Баталову. Эльдар Александрович оценил ситуацию критично и пессимистично: «Мы делаем хмурое, злое, часто натуралистичное и, главное, необаятельное кино». Потом Дмитрий Быков при вручении премии за лучший дебют прочитал маленькую поэму и еще ниже «опустил» как дебютантов, так и вообще весь наш кинематограф. Примерно то же самое, но в форме пародии сделал Максим Галкин. Дискуссию завершили Андрей Смирнов и Михаил Швыдкой. Первый довольно пафосно сравнивал нынешнее положение дел с тем, что было в советские времена, призывая не идеализировать прошлое и радоваться тому, что у нас есть выбор из нескольких замечательных картин. Второй констатировал, что русское кино совершенно не в жопе, рассказал, что в производстве сейчас находятся 219 (!) игровых картин (плановый советский кинематограф ежегодно выпускал когда-то на экран 130 премьер) и призвал быть оптимистами.
Я подробно обо всем этом рассказываю, потому что так сложилось за 20 лет, что «Ника» как бы фиксирует, констатирует текущее положение вещей. Прежде всего, конечно, итогами своими, но и вот такими иногда шутливыми, иногда пафосными заявлениями со сцены. И спор о месте российского кино не сегодня начался. И соотношение оптимистов и пессимистов остается почти неизменным вот уже много лет.
Так вот сам я причисляю себя к осторожным оптимистам. Имею, наверно, право публично об этом заявлять и по причине принадлежности к профессии, которая обязывает отсматривать все, что выходит на экраны. И потому еще, что считаю честью звание члена академии кинематографических искусств «Ника». И вроде как (снова прошу прощения за пафос) чувствую свою долю ответственности за те близкие и далекие места, куда время от времени попадает наше кино.
Главная проблема этого года, на мой взгляд, - настораживающее, даже пугающее единодушие. Я с огромным уважением отношусь к «Острову» Павла Лунгина, но скорее соглашусь с Петром Мамоновым, удивлявшимся тому, что картину осыпали всеми возможными наградами. Шесть «Ник» и шесть «Золотых орлов» одному фильму – явный перебор. Тем более, когда рядом были мощная, хотя и небесспорная экзистенциальная драма Александра Велединского «Живой», эпатажная, революционная и по киноязыку, и по точному пониманию нового киногероя черная комедия Кирилла Серебренникова «Изображая жертву». Когда рядом был совершенно не замеченный ни критикой, ни коллегами трогательный шедевр Алексея Балабанова «Мне не больно», и молодой, энергетичный «Питер FM» Ульяны Бычковой, и «Эйфория» Ивана Вырыпаева, и «Свободное плавание» Бориса Хлебникова, и «Гадкие лебеди» Константина Лопушанского, и «Многоточие» Андрея Эшпая…
У меня нет ответа на вопрос, почему киноакадемики так дружно предпочли «Остров» всему этому замечательному разнообразию. Возможно, увидели в картине Лунгина некий намек на новую государственную идеологию, в которой православие заняло место былой партийности. Яркая, но небесспорная картина Лунгина как-то вдруг и сразу заполнила пустующую нишу «правильного» и «нужного» кино. Оно одобрено начальством, одобрено рейтинговым телеголосованием народа. И главное, выбирая «Остров», не нужно мучительно думать, каким путем идти дальше. Все выбрано до тебя и без тебя. «Правильность» «Острова» очевидна, причем она нисколько не умаляет его достоинств. Просто все революционное и новое в кинематографе, да и вообще в искусстве, появлялось лишь тогда, когда что-то делалось не по правилам.
