Главные новости почти всегда проходят незамеченными. Исландский вулкан, чье имя я не привожу здесь из экономии места, кажется, притух. Так, по крайней мере, сообщили «ученые» -- те самые, которые во вторую декаду апреля извергали на голову почтеннейшей публики потоки разнообразной информации о могущественных стихиях нашей Земли. В те тревожные дни любой, болеющий душой за путешествующих, мог запросто набросать, как минимум, диплом по геодезии, метеорологии или чему-то такому, что не поддается простейшей рубрикации, скажем, по вопросам безопасности авиационных двигателей. Сотни тысяч людей изучали мельчайшие детали загадочных метеорологических карт, вглядывались в сложные рисунки, изображающие вулканы в разрезе, со знанием дела обсуждали североевропейскую розу ветров -- не говоря уже о невероятном богатстве новых географических познаний: ведь списки городов с закрытыми аэропортами можно было просто-таки вызубрить наизусть. И невежественный британец узнавал вдруг о существовании чешского города Брно, а чешский слушатель курсов английского языка обнаруживал, что cork -- не только то, чем затыкают бутылку, но еще и ирландский топоним, с населением и городским аэропортом. В общем, в просветительском смысле это было очень полезное для всех нас время. Мы много что узнали – если не нового, то хотя бы хорошенько вспомнили известное и слегка позабытое старое.
Теперь это все позади – до нового извержения очередного чуда исландской фонетики. И можно подвести некоторые итоги. Провести, так сказать, работу над ошибками. Разобрать полеты тех десяти дней, когда над Европой почти ничего не летало.
То, что произошло, описывалось по-разному -- и все время неправильно. И апокалиптические нотки, и ирония (совершенно неуместная в обстоятельствах, когда десятки, если не сотни тысяч людей испытывали настоящие физические и моральные страдания), и даже холодный экономический расчет ничего не скажут нам о сути случившегося. Это – детали картины, но не сама картина. Для того, чтобы нарисовать картину, нужна некая отправная точка. На худой конец – отправная метафора. Так как данный текст не пытается прикидываться аналитической запиской или философским мини-трактатом, а является всего лишь маленьким эссе, позволю себе начать именно с метафоры.
Точно так же, как сырая погода, туман и низкое давление заставляет проснуться все болячки не очень молодого человеческого организма, в «пепельной смуте» (для удобства изложения назовем эти события именно так) сам по себе пепел, его изрыгание и распространение значения почти не имеют; тут не геология с метеорологией важны, а эпикриз Европы и история социо-культурной болезни. Когда у бедного доктора Ватсона от сырости ныла простреленная в афганской кампании нога (или, по другим сведениям, рука), его интересовало собственное тело и состояние собственного духа, а не чистое искусство прогнозирования погоды.
Нащупать европейские болячки очень просто – достаточно проследить за разнообразными реакциями на «пепельную смуту», а если попытаться еще и как-то классифицировать эти реакции, то эпикриз – готов. Скажем, вот область, которую скверные журналисты (а почти все журналисты – скверные) именуют «гуманитарным измерением события», «человеческой драмой» (еще более непереносимое выражение, не так ли?). Растерянные лица пассажиров, брошенных на произвол судьбы в пустых аэропортах, безнадежные глаза детей, ночующих на груде чемоданов, длинные столбики cancelled на электронных табло – как тут не забить фонтанам гуманизма и сострадания? Медиа оказались в ловушке. О чем можно рассказывать в такой ситуации? Журналисты исправно бросились искать «человеческие истории», human touch на их дурацком жаргоне, но все рассказы измученных пленников пепла оказались совершенно одинаковыми – и другими они быть не могли. Сижу здесь третий день. Не успел на свадьбу сына. Семья обезумела от усталости. Вон там сидит страдающая диабетом дама, которой никак не хотят оказать помощь. Одна такая история впечатляет, три – производят еще большее впечатление, но когда их десятки, сотни, тысячи, сострадания из публики не выжмешь. Слишком много и слишком похоже. Раздраженный потребитель новостей выключает телевизор или набирает в окошке браузера другой адрес.
Еще хуже получилось с «социальными медиа». Твиттер-помешательство, фейсбукмания, все разговоры о том, что оперативная информация, размещенная так называемыми «обычными людьми» в социальных сетях, вытеснит в скором времени профессиональные газеты и сайты, оказались в случае с «пепельной смутой» просто пшиком. Да, десятки тысяч людей писали о том, что не могут попасть домой, что кончаются деньги, что нет никакого просвета, что сложно найти обычную воду, и прочее, и прочее. Но – как и в случае с хорошо разыгранным human touch – количество полностью убило качество. Твиттер-информация хороша, когда рассказывает о единичном, особом феномене; постить отчаянные слова, запершись в мумбайском отеле, под пулями террористов – одно, писать то, что пишут другие – совсем иное. В первом случае аудитория сама жадно набрасывается на информацию, во втором – это никого не интересует, кроме родственников и друзей. Hi-tech не породил массового сострадания жертвам «пепельной смуты» – это хороший урок энтузиастам электронной прозрачности нынешнего мира. Когда фактов слишком много, они перестают интересовать; более того, они перестают быть «фактами», превращаясь в обычный информационный мусор.
Если какие-то записи в блогах и сетях и пользовались популярностью, то исключительно – свидетельства знаменитостей разного класса. Все только и обсуждали, как британский комик Джон Клиз, запертый в Осло, нанял такси до Брюсселя за несколько тысяч фунтов. Тут смешалось все – зависть к человеку, который может вот так выкинуть на ветер приличные деньги, стойкое ощущение социальной несправедливости, неожиданное открытие того, насколько все-таки невелика Европа, по крайней мере, Западная; да и вообще этот сюжет гениально попал в общий контекст того, что именуют «британской эксцентричностью» -- вполне ведь естественный поступок для участника Монти-Пайтона и владельца Fawlty Towers, не так ли? Клиз, конечно, все это рассчитал – и, в результате, оказался в выигрыше. Ради такого эффекта стоит потратить несколько тысяч.
Экономически «пепельная смута» стала одной из серьезных мини-катастроф европейского хозяйства последних лет; к тому же, она разразилась как раз накануне греческого полудефолта и эпилептических судорог евро. Первое, о чем заявили авиакомпании, в смертельном ужасе подсчитывающие убытки в конце каждого нелетного дня – это то, что им понадобится государственная помощь. Когда им напомнили, что самые популярные сейчас слова в Европе -- «сокращение бюджетного дефицита», авиакомпании заявили, что в «пепельной смуте» виноваты правительства и Евросоюз, придумавшие идиотские запреты безо всяких на то серьезных причин. Виноваты – пусть возместят убытки; справедливо, не правда ли? Верно, но раскошеливаться на самом деле будут те, кто платит налоги, и те, чьи социальные пособия и льготы неминуемо урежут – то есть, те же жертвы общеевропейского авиахаоса. Получается, что именно эти люди будут наказаны дважды; после такого апофеоза всеобщей справедливости любые разговоры о «социальной ответственности государства и бизнеса» будут казаться помпезным издевательством.
И вот тут мы от экономической и социальной сторон «пепельной смуты» переходим к политике. Здесь конфуз получился уже и вовсе неприличный: он обнажил не только бессмысленность и бездействие общеевропейских институций, но и почти нулевую эффективность политической и административной системы национальных государств. То, что произошло в этой сфере, уже даже не имеет отношения к спорам еврооптимистов и евроскептиков, под вопрос поставлена действенность западноевропейских политических институтов вообще. В первые пару дней «пепельной смуты» казалось, что ни правительств, ни даже вездесущего Евросоюза просто не существует – судьбы сотен тысяч людей определяла какая-то британская метеорологическая контора, которая раз в несколько часов проводила брифинги, где каждый раз с изуверским наслаждением перечисляла все удлиняющиеся черные списки закрытых аэропортов. Что же до прояснения причин искусственного коллапса, то странная британская контора до этого не снисходила; несчастные люди бросались за объяснениями к телевизорам и компьютерам, а там все время маячили компьютерные карты (исландского, между прочим, происхождения), по которым рисовало свои расчудесные волнистые линии совершенно виртуальное пепельное облако. Через два дня проснулось правительство Соединенного Королевства и евросоюзовские комитеты и комиссии. Но лучше бы не просыпались. Гордон Браун навсегда вошел в историю предложением эвакуировать застрявших на континенте подданных с помощью пары фрегатов и одного авианосца. Каким образом несколько кораблей перевезут десятки тысяч людей – никто даже и не пытался подумать. Все бросились обсуждать вопрос о том, уместится ли авианосец, скажем, во французском порту на берегу Ла-Манша. В испанских гаванях ситуация накалилась – ходили слухи, что составляют некие списки, согласно которым Флот Ее Величества вывезет только самых нуждающихся в вывозе подданных. Вспыхнули неизбежные скандалы. Ловкие журналисты, которым надоели геологические и метеорологические темы, переключились на исторические аллюзии. Вернулся даже старый термин: «дюнкеркский синдром». Впрочем, правительство Брауна это не волновало – экстренное совещание провели (хоть и с чудовищным опозданием), меры приняли. Можно спокойно продолжать готовиться к избирательной кампании.
Евросоюзовские структуры вообще оказались меж двух огней. Повлиять на решения загадочных метеорологических служб они не смогли, достойно ответить на злобную критику со стороны авиакомпаний – тоже. Оттого вся их деятельность ограничилась либо повторением того, что говорили другие – но с несколько иной, гуманистически ориентированной, интонацией, либо обещанием, что, когда все это кончится, ЕС соберет каких нужно министров и они примут какие нужно меры, чтобы этот хаос не повторился. Оставалось дождаться, когда все это кончится.
Меж тем, день на третий кто-то догадался вспомнить, что все запреты на полеты были введены практически безо всяких тестов. То есть, с одной стороны, конечно, говорили о происшествии почти тридцатилетней давности, когда пассажирский лайнер, пролетев над извергающимся вулканом, потом чуть было не упал. В телевизоре показывали даже героического пилота, который спас свою и чужие жизни. Впрочем, мало кто обратил внимание на то, что сегодня прямо над вулканом никто летать и не собирался, и что пепельные облака, которые так красиво ползли по компьютерным картам, были нарисованы компьютером же. Но самые горячие головы и отчаявшиеся авиабоссы все-таки стали требовать чего-то более существенного – зонд, скажем, запустить в небо, или какой самолет с пилотом, если их не жалко… С этого момента «пепельная смута» вступила в новую свою стадию – бросить вызов скучным компьютерным злодеям от метеорологии стало модным. Босс British Airways на лайнере своей компании полетал в рискованных зонах, вернулся благополучно и заявил, что никаких опасностей не встретил. Моторы в порядке. Гагарин слетал в космос и Бога там не видел. Значит, его нет.
Потом стали летать все, кому не лень – с тем же самым результатом. После этого, странным образом – хотя, кажется, и ветер не переменился, и вулкан не уснул – аэропорты принялись открывать: с заклинаниями, конечно, о безопасности пассажиров как главной задаче мироздания, с перебранкой между бизнесменами и чиновниками, но все же. Стало окончательно ясно, что мир существует только на чьих-то компьютерных экранах: как на них нарисуют некие случайные люди, так оно потом и будет. А все остальное – сотни тысяч пассажиров, какие-то там компании, правительства, евробюрократы, журналисты – никакого значения не имеет.
И, наконец, последнее. Когда утонул «Титаник», известный человеколюбец Александр Блок торжественно-ликующе записал в своем дневнике: «Есть еще Океан». Блоку казалось, что он присутствует при восстании Природы против Культуры, точнее – против Цивилизации (хотя до выхода первого тома шпенглеровской книги оставалось несколько лет). Как и во всем остальном, поэт непоправимо ошибся. Последующие тридцать с лишним лет (а то и все сорок с лишним) Европу заливала не вода, а кровь. Не Природа обрушилась на Культуру, а сам человек принялся уничтожать подобных себе в индустриальных масштабах. Океан оказался ни при чем, «Титаник» не стал прообразом грядущей катастрофы, превратившись, в конце концов, в золотое дно поп-культуры. Вот и сейчас, во время «пепельной смуты», самыми бессмысленными оказались не действия людей, а их разговоры на тему «есть еще Океан (точнее – Вулкан)». На самом же деле, нет никакого Вулкана с большой буквы, есть просто один из сотни других вулканов (с маленькой) – и есть обессмыслившееся, страдающее десятками болезней общество, функционирование которого можно легко поставить под угрозу, посыпав сверху горсткой исландского пепла.
См. также другие тексты автора:
