Вроде бы, на эту тему писать уже не актуально, страсти кажется, уже затихли… Но, может быть именно потому, что они затихли и имеет смысл вернуться к этой истории. Как-никак, обсуждение номинанта премии Беляева-Гинтовта стало делом всенародным, вышедшим за границы автономии искусства (а уж тех, кто внутри автономии не высказал свою позицию, практически не осталось). Новости из зоны конфликта поступали еще долго: публичные извинения в немецкой прессе представителя Дойч Банка Фридхельма Хютте, интервью с Шалвой Бреусом о таланте вне политики и акция в ресторане Опричник группы «Война» с одним из членов жюри Андреем Ерофеевым, выступавшим против награждения Алексея Беляева-Гинтовта.
Теперь, по прошествии некоторого времени, можно отстраниться от этой площадной драмы и не обсуждать ни талант, ни политические взгляды номинанта, а попытаемся разобраться в самом феномене премии.
Заявление Бреуса о таланте, выглядят неубедительно и у профессионала ничего кроме иронической улыбки по отношению к наивному любителю вызвать не могут. Хотелось бы уточнить, каким таким прибором по измерению таланта обладает Бреус. Если можно в спорте (тоже, кстати, чисто формально) установить кто быстрее и кто сильнее, то в искусстве говорить о таланте можно с достаточной степенью отвлеченности. К тому же есть мнение, что история искусства, распределяющая талант между участниками художественного процесса, во-первых, пишется постфактум, а во-вторых, во многом зависима от поворотов истории. Как, например можно сравнивать талант художника-экспресиониста с талантом Казимира Малевича, а последнего, например, с талантом художника соцреалистической школы. Можно ли, даже не прибегая к таким крайностям, сказать кто талантливее Пикассо или Дюшан?
Можно распределить между ними зоны влияния. Определить одного как художника массмедиальной известности, а другому отдать лавровый венок интеллектуального сообщества. И нельзя не согласиться с учредителями премии: талант не зависит от взглядов и эстетических предпочтений. Беда только в том, что измерить его практически невозможно. Берусь предположить даже, что есть такие понятия, которые можно применять лишь в абстрактном рассуждении или по отношении к некоему общему предмету, ни не в коем случае по отношению к конкретной персоне. Думается к таким словам относятся такие разные слова как Дурак, Талант, и Фашизм. Мы можем говорить, в общем плане об этих явлениях, петь хвалу глупости или таланту, бороться с фашизмом, но любое персональное использование этих слов – проблематично. Мы нарушаем нормы этики называя кого-то дураком или фашистом, уклончиво говорим о каком-то на наш взгляд недостаточно интересном художнике: «он талантлив», руководствуясь этическими нормами, но уже в этом проявляется некая условность.
Поэтому-то и не пристало приличной (авторитетной) премии апеллировать к таланту художника, особенно если номинация изменилась, и вместо «Художник года» (как в прошлом году) теперь называется «Проект года». Речь явно идет об актуальности, а следовательно предполагает политический выбор. Политическим, на мой взгляд, является и предпочтение той или иной эстетической концепции. Так в Европе после 2ой мировой войны (где до войны реализм господствовал так же как в Германии и СССР), из маргиналии узкого круга интеллектуалов извлекают сюрреализм и абстрактную живопись. Именно эти направления репрезентируют ценности индивидуализма и демократии, в отличие от реалистического языка искусства, за которым в массовом обществе окончательно утверждается функция пропаганды и манипулирования сознанием масс.
Собственно, кажется, это последнее и выбрало в этом году жюри премии. И именно этот выбор вызвал шквал возмущения в профессиональном сообществе, которое почуяло нарушение законодательства автономии современного искусства, возникший, как мы помним, именно в противостоянии массовой культуре. Но все не так просто и однозначно. Боровский, например, аргументирует актуальность проекта Гинтовта в отличие от проекта Бориса Орлова, как выставки ретроспективной. Но почему-то директор Русского музея при этом не замечает, что выставка Орлова проходила в Московском музее современного искусства и в течение месяца была доступна широкому зрителю, а вот выставка Гинтовта состоялась в закрытой галерее «Триумф», куда даже специалистов в области искусства пускают (или не пускают, что чаще) по предварительному звонку. Может ли подобная выставка быть актуальной и в каком контексте? Это не автономия искусства, а автономия рынка искусства, - вещи очень разные и практически не пересекающиеся.
Премия Кандинского представляет собой детище гламурного журнала «Арт Хроника» с привлечением таких же гламурных с точки зрения профессионального сообщества, но хорошо раскрученных в масс-медиа институций как музей Гуггенхайм и Дойче банк, представители которых включены в состав жюри премии. Уже выбор авторитетов демонстрирует, что премия представляет интересы рынка искусства («Хлеба» получившего в прошлом году премию Анатолия Осмоловского, разошлись как пирожки за очень солидные деньги). Тот факт, что художников на премию выдвигают галереи, также свидетельствует о рыночных интересах. Среди приглашенных на церемонию награждения гостей художественное сообщество вряд ли составит 1/5. Не для него организована премия, а для преуспевающих безнисменов, банкиров их жен и т.п. Именно бизнес-элита общества составляла основной контингент приглашенных. И это как-то естественно в последнее время, ведь искусство – сверхприбыльный бизнес.
Так что премия Кандинского представляется проявлением тенденции колониализации художественной автономии крупным капиталом. Аборигены художественной среды оттеснены на второй план. Они менее талантливы, чем художник галереи «Триумф», в которого вкладываются огромнейшие деньги. Хотя признаюсь без этого художественного народа искусство невозможно производить. Только художественная среда может производить искусство. И в ней существуют различие позиций, в столкновении которых и рождаются шедевры. В рынке же эти позиции отсутствуют. Левый художник Анатолий Осмоловский, пропагандист эстетической автономии, кричавший на церемонии награждения в этом году «Позор!», оказывается уравнен с правым экстремистом Гинтовтом. Их политические взгляды не интересуют рынок. Им важен продукт искусства. Это и есть автономия арт-рынка.
Внимательно присмотревшись к жюри премии Кандинского, мы обнаружим, что это сложная система, позволяющая манипулировать выбором. Манипуляции возможны за счет «праздничных генералов», представителей международной арт-системы. Они заведомо плохо ориентируются в местном контексте и потому полностью доверяют своим российским коллегам. Боровский, Бобринская и Ерофеев, каждый из них по-своему достигли признания как фигуры авторитетные, но они не представляются единомышленниками. Вернее явно договориться между собой могут Боровский и Бобринская, видящие роль премии Кандинского в продолжение традиции искусства, родоначальником которой стал всемирно известный русский художник Кандинский. Его обращение к архетипическим образам национальной традиции, по всей видимости, и выступает как кредо премии. К этому выводу легко прийти, сравнивая выбор прошлого и позапрошлого годов. И Осмоловский, и Гинтовт разрабатывают тренд известного на западе русского искусства начала 20 века (20-30х гг.). Но для Андрея Ерофеева важным является не традиция, а авангардное содержание творчества Кандинского и премии его имени, не созидание универсальной системы, а критика и деконструкция существующей реальности. В этом смысле он находится в конфликте со своими коллегами по жюри. И поэтому 30 декабря с группой «Война» он участвовал в акции протеста, одновременно являющейся проплаченной пиар акцией (по договоренностью с владельцем) ресторана «Опричник». Цинизм этого действа отражение безвыходности в которой оказывается арт-сообщество, выступая против выбора жюри. Провоцируя своим протестом массмедиальный скандал, они создают невероятную по своему масштабу и эффективности пиар акцию премии.
Но возникает вопрос, почему именно премия Кандинского? На самом-то деле, кто-то сказал (не будем говорить кто, хотя это была сама премия) что она является главной и самой авторитетной премией Российской Федерации в области искусства. В подтверждение этой истины выдвигаются следующие аргументы: самый большой премиальный фонд, еще куча бабок на проведение, рекламу и пиар. Рецепт прост. То что с мнением премии Кандинского не согласно художественное сообщество – не проблема, а даже плюс – дополнительный дармовой пиар.
Признаюсь, на мой взгляд, на мой взгляд, претензии премии Кандинского амбициозные, но необоснованные. В области современного искусства сегодня существует около пяти-шести премий. Каждая предлагает свои критерии оценки и ставит разные задачи. Многоступенчатое жюри, в котором широко представлены арткритики и искусствоведы, обеспечивает авторитет премии «Мастер» (ее авторитету даже не очень повредило то, что долгое время у нее вообще не было премиального фонда). Существуют государственная премия «Инновация» и премия, придуманная самими художниками, «Сообщник». Так что «Кандинский», кажется, просто берет на понт. И последний скандал думаю, продемонстрировал именно это, а не то, что проект Алексея Беляева–Гинтовта актуален в художественном сообществе или что премия Кандинского такая важная и авторитетная институция.
