Нет лучшего средства для встряхивания публики, чем фестиваль. Фестиваль – это не просто череда концертов. Это тема, под которую подверстывается все, что угодно, причем с блеском, с успехом, с выгодой. Возьмем, к примеру Вольфганга Амадея Моцарт, автора всегда привечаемого в России. Как только Моцарт из просто композитора превращается в культурный брэнд и становится фестивальным наречием, интерес к нему публики вырастает во много раз.
Предыдущий всплеск наблюдался в 1991-м, когда минуло ровно 200 лет со дня загадочной смерти гения, прожившего неполных 36. В 2006-м Моцарту исполняется 250 лет со дня рождения. Значит, приготовимся к подарочным акциям, которые так дороги российской общественности. Первый юбилейный взнос поднесен загодя – 7 октября в Большом театре состоялась премьера «Волшебной флейты» (материал на polit.ru от 10.10.2005).
Небольшая загвоздка спряталась в самой дате – 27 января, крайне неудобной по нашим меркам для справления обрядов. В смысле, что едва юбилейный год начался, как скоро все закончится, и надо поспешить. Это в родной Австрии любовь не зависит от сезонных предложений: традиционный Зальцбургский фестиваль, на котором в этот раз будет поставлен весь оперный Моцарт, все равно пройдет, как всегда, в августе. А в России всплески народной любви зависят от сроков, поэтому нужно управиться к концу января, после чего Моцарта поставят на полку и его сменят другие герои.
Московская филармония учла эту национальную особенность. Еще не закончились официальные новогодние каникулы, как начался фестиваль Моцарта (8—31 января). Его ударные точки обозначат вестники из Австрии: камерный оркестр «Камерата Зальцбург» под управлением Роджера Норрингтона (18 января) и Венский хор мальчиков (28 января). Если это случится, мы сделаем серьезные шаги по внедрению в мировой контекст и в деле глобализации культуры, ибо то, что пока является для большинства россиян глухими австрийскими мифами, станет осязаемой реальностью. Мировые, так сказать, брэнды, войдут в нашу жизнь. А вот началом феста был отчаянный российский поступок -- постановка оперы «Милосердие Тита».
«Милосердие» в Концертном зале им. Чайковского – выходка хоть и спланированная, но все же бесшабашная, рисковая. Опера эта сложна для пения (требуются особо пластичные голоса и инструментальная техника вокала) и для восприятия (однообразная структура по принципу: речитатив – ария укачивает моментально), а история о римском императоре, неизменно великодушном, несмотря на предательства подданных, взволновать может разве что антиквара. Но главное в том, что эту оперу у нас не знают, а значит, не хотят и не любят. Это не какая-нибудь «Свадьба Фигаро», которая, хоть и не идет в России, но любима заочно за живую прекрасную музыку и почти нарицательное имя главного героя. После мировой премьеры в Праге в 1791-м «Милосердие» появилось в России (1717 – Петербург, 1818 – Москва), но частью русской культуры не стало, как и сама итальянская опера-seria (буквально: серьезная опера), абсолютно чуждая нам по духу, по ведомству которой «Милосердие» числится. Сегодня, когда весь мир переживает многолетний бум этого старинного жанра, мы верны себе: «Милосердию» нечего рассчитывать на широкий интерес в наших краях – чтобы он появился, надо много работать ради далекого результата.
И вот вся эта предыстория была разом перечеркнута: не «Свадьба», не «Дон Жуан», ни «Флейта», ни «Так поступают все женщины», а именно «Милосердие» стало юбилейной визиткой Моцарта в России. Опера не только спета (что уже почти подвиг для российских певцов, не работающих с таким материалом), но и воспринята с энтузиазмом. Аншлаг при дорогих билетах, ажиотаж у окна администратора и традиционная давка в проходе в зал, наконец, почтительное внимание во время действия и шумный прием после говорят о том, что «Милосердие» стало не только вежливой данью, но и общественным событием. Что невероятно, если учесть, что эта опера со всеми потрохами, в том числе и либретто (обработка текста гениального либреттиста 18 века Пьетро Метастазио, крестного отца жанра seria) – для нас сегодня не более, чем старинный казус.
Однако не будем спешить с выражением восторга по поводу российской инагурации Тита. Да, за один вечер этот персонаж вошел в нашу жизнь, однако от этого мы ни на шаг не приблизились ни к Моцарту, ни к европейским культурным ценностям. «Тит» останется достоянием местного розлива. И дело не в качестве исполнения – оно было не аутентичным, но вполне деликатным – как по части певцов, где выделялась Лариса Кюстюк в доминантной роли Секста, так и по части оркестра по управлением Владимира Понькина.
Дело в том, что за «Тита» взялся театр «Геликон-Опера». А как известно, ее режиссер Дмитрий Бертман имеет одно качество, которое только крепнет с годами. Все, за что он ни берется, вписывается им в российско-московскую среду, а именно в стиль домашнего спектакля для небольшого зала на Никитской. Там, где дирижер сидит почти на коленях у публики, а артисты поют почти на коленях у дирижера, есть особая атмосфера братания с музыкой независимо от ее происхождения. Каким бы оно ни было, оперу всегда проглотит бурлескная среда с ее задором и незатейливым юмором. Там с пониманием относятся к первейшей потребности публики потрогать все руками. В том числе и святое искусство. С ним не носятся в белых перчатках, его опускают на панель повседневности.
Данное «Милосердие», впервые показанное в провинциальной Испании, создано в жанре продукта массового спроса, что означает, что все должно быть доступно, понятно и удобно публике. Для этого отсекаются все речитативы secco, идущие под чембало. Опера сокращается на одну треть, исчезает каркас sеria (напряженный речитатив, ведущий к вершине аффекта -- арии), интрига улетучивается, сюжетные линии теряют смысл. Остается череда соло с вкраплением ансамблей, от чего начинает укачивать на втором номере – с исчезновением secco, где герои увлеченно дискутируют, исчезает контрасты и спускается пружина действия. Остатки музыки переставляются в произвольном порядке. Самое прискорбное, что всем случившемся публику даже не ставят в известность. Видимо, считается, что подлинник ей неинтересен в принципе, что ей довольно Моцарта для сбыта на Арбате.
Все остальное также соответствует товарной марке «Моцарт для бедных». Чтобы зрителю было чем занять глаз, вводятся двойники двух персонажей – Секста и Анния, причем разные по весовой категории герои одеты одинаково: четверо в одном костюме – это уже слишком, если учесть, что персонажей в seria всегда можно сосчитать по пальцам, как правило, их шесть, из которых главных – четыре. Новые лица создают путаницу (не всегда ясно, кто есть кто), и оба действия можно гадать, кто это такие и для чего они совершают столько манипуляций. Однако трудиться не стоит: они здесь просто так, для тумана, чтобы на сцене что-то двигалось, и «Тит» имел хоть какие-то признаки жизни. Не менее загадочно выглядит водоем поперек сцены, который певцы и статисты осваивают босыми стопами, одеждами и телами. Зачем он нужен, ясно (для создания «шоу»), но от этого не легче. Шоу все равно не возникает, для него требуются другие вложения и техника. Однако для бедной на впечатления оперной публики прямоугольная ванночка с водой – уже сильный раздражитель: все-таки что-то она символизирует, на что-то намекает. Ну, например, на некую свободу: вот певцы не только поют, но и непринужденно мокнут, утверждая имидж «Геликон-Оперы» как театра тренированных тел.
Все прочие манипуляции даже не вызывают вопросов: это незамысловатые физические действия, какими лет 30 назад можно было создавать театральную пародию на античность -- с помощью золотых и черных плащей, проходов вдоль водоема и размахиванием древком знамен в такт марша. Дополняют игры в Древний Рим гомосексуальные штрихи – Тит пристает к другу Сексту как раз в тот момент, когда тот мучается виной от предательства императора. Заканчивается спектакль, в соответствии с массовыми представлениями о древних зрелищах, оргией: после сокрушительного по нравственным мукам заключительного монолога Тита, народ падает в бассейн для занятий групповым развратом.
Спору нет, в современном театре возможно все. Даже если опера впервые является в России, никто не связан обязательствами донести ее текст (музыку и либретто) до публики и создать полноценный современный продукт, где старая мораль станет новым человеческим переживанием. Значит, в России нет желания и средств, чтобы подступиться к Моцарту с уважением. Ведь если серьезно, то «Милосердие», как и весь жанр seria – искусство для очень богатых. Оно подразумевает тщательную работу с источником, аутентичное исполнение, современную по технологии сцену и образное мышление постановщика. Для чего же еще затевать воcкрешение раритета, как не для того, чтобы все мы замерли от красоты и ясности этого чуда. Чтобы история, выдуманная итальянским поэтом Метастазио на основе исторической канвы и озвученная Моцартом (а до него это сделали 50 авторов), обрела власть над нашими чувствами и умами.
Однако у российских собственная гордость: на буржуев смотрим свысока.
См. также:
