30 января 1776 года в Атлантике, где-то между Азорскими островами и Нью-Йорком, торговое судно «Сусанна» обнаружило терпящий бедствие шлюп «Пегги». На «Пегги» остался только один целый парус, порваны ванты, трюм заливало водой, а на экипаж было страшно смотреть, даже бывалым морякам. Капитан «Саванны» Томас Эверс предложил бедолагам перебраться на свой борт; наиболее изможденные не могли двигаться и их пришлось нести на гамаках. До прихода в порт Дартмута дожили не все – в пути умерли Арчибалд Николсон, Джеймс Дуд и Джон Уорнер, выжили – капитан Дэвид Харрисон, моряки Лемюэл Эшли, Сэмюэл Уэнтуорф, Дэвид Флэтт. Имя еще одного члена экипажа осталось неизвестным.
Вот как раз с этим безымянным моряком «Пегги» и связана страшная история, которая всплыла после того, как шлюп пошел на дно. Сложно сказать, когда именно Харрисон рассказал о том, что произошло на борту «Пегги» - на пути в Дартмут, или уже на английской земле; так или иначе, десять лет спустя, 5 октября 1785 года в «Таймс» появилась заметка под названием «Правдивое описание многострадального путешествия и счастливого спасения Капитана Дэвида Харрисона». Из этого текста – если он действительно является «правдивым описанием» (в чем, правда, нет никаких причин сомневаться) – можно, наконец, узнать о том, что же случилось с безымянным членом экипажа «Пегги», с другими моряками, а также о том, почему Дэвид Флэтт, спасенный «Саванной», выглядел измученным не только физически, но и, говоря попросту, безумным.
В августе 1775 года «Пегги» с грузом древесины, воска и рыбы отправилась из Нью-Йорка на Азорские острова. Назад она стартовала 6 октября уже с жидким товаром: в ее трюме стояли бочки с вином и брэнди. Где-то посередине пути на шлюп обрушился шторм, изорвавший парус. Команда стоически залатала его и продолжила путь. Несчастия продолжали сыпаться на «Пегги» как из рога изобилия – новый шторм превратил ванты в жалкие обрывки. Моряки как могли попытались справиться и с этой напастью, однако еще через неделю новый – уже третий – шторм обработал шлюп так, что на нем остался только один парус, а в трюме бочки с горячительным стояли уже наполовину в воде. Судно легло в беспомощный дрейф.
Как мы видим, с жидкостями на борту «Пегги» все было в порядке – если не пресной воды, то уж портвейна и брэнди хватало. Хуже обстояло дело с едой. В начале декабря Харрисон ввел такой рацион: два фунта хлеба в неделю на человека, каждый день – кварта воды и пинта вина. В «Таймс» от 5 октября 1785 года читаем: «Они сняли с себя все ограничения в отношении груза, чтобы как-то поддерживать себя: но они хотели мяса». С мясом были очевидные сложности; впрочем, на Рождественский обед команде удалось подстрелить двух голубей, которые выполнили роль индейки. Можно себе вообразить, до какого блеска были обглоданы голубиные кости – если их вообще не сгрызли крепкие матросские зубы. Однако этим праздник не закончился: «на следующий день была убита кошка и решили закатить восхитительный пир». В конце концов, дело дошло до налипших на борта шлюпа ракушек, но белка в них было еще меньше, чем в голубях и кошке.
Главные события начались 13 января. Помощник капитана сообщил Харрисону «что они больше не могут терпеть, что запасы табака полностью истощились, что они съели все кожаные части помпы и даже обшивку с пуговиц своих камзолов, что у них не остается выбора, кроме как бросить жребий и принести в жертву одного из них, чтобы сохранить остальных, что посему они ожидают его согласия на эту меру и надеются, что он немедленно с благосклонностью отнесется к их решению». Прямая речь помощника капитана, будучи – десять лет спустя – зафиксирована в рассказе, напечатанном в «Таймс», много говорит о жизни того времени, об отношениях на борту «Пегги» -- да и о человеческой натуре тоже. Например: во второй половине XVIII века табак был столь же жизненно важным продуктом, как и пища; даже если отставить в сторону тот простой факт, что курение забивает голод, все-таки следует отметить гигантский путь, пройденный западным миром от времен, когда нехватка табака фактически равнялась нехватки еды, к нынешней smoking-free эпохе, когда никотин вот-вот разделит участь каннабиса или кокаина. Кое-что интересное узнаем мы и об истории костюма, техники и – дисциплины на торговых кораблях. Моряки задумали съесть одного из товарищей, чудовищное преступление, не правда ли? но разрешения у капитана они все-таки спрашивают. Самое интересное, впрочем, так и осталось во мраке неизвестности – предполагали ли матросы с «Пегги», что среди участников каннибалического жребия будет и сам Дэвид Харрисон?
Так или иначе, капитан возмутился – но никто его не слушал. И вот здесь наступил момент истины: самым загадочным образом, жертвой, принесенной во спасение команды, стал некий безымянный “negro”, «чей остов служил им некоторое время». Почему этот моряк остался не назван? Не был ли он попросту рабом? Если да, то метали ли на самом деле жребий, или просто убили и съели того, кто был ниже социальным рангом? Ответа на этот вопрос газета «Таймс» от 5 октября 1785 года не дает. Однако столь неслыханный проступок против Божественных Установлений (и обычной антропологической солидарности) не остался ненаказанным: Джеймс Кэмпбелл, лакомившейся сырой печенью чернокожей жертвы, умер через три дня. А еще через несколько суток было решено метнуть жребий во второй раз.
Тщетно капитан Харрисон умолял их не делать этого и отдаться в руки Провидения, которое может ниспослать неожиданное спасение. Тщетно. Следующим членом команды, которого должны были съесть, оказался Дэвид Флэтт, опытный моряк, пользующийся доверием капитана и уважением товарищей. Из-за этого, как отмечает «Таймс», возникли даже сомнения – стоит ли так слепо следовать жребию? Неуверенность эту понять можно -- но, с другой стороны, стоило поддаться на соблазн и начать питаться наименее приятными и полезными членами команды, тут же возникла бы проблема критериев; а подобного рода вопросы -- тем более, в столь крайних обстоятельствах – неизменно вызывают ажитацию и провоцируют необузданные страсти, приводящие к прискорбным актам раздора и насилия. В общем, Флэтта решено было пристрелить и съесть. Чистота эксперимента превыше всего.
«Флэтт умолял дать ему немного времени, чтобы приготовиться к вечности, и исполнение его судьбы было отложено до одиннадцати часов утра следующего дня; но бедняга, будучи не в состоянии вынести удар судьбы, к полуночи перестал реагировать на окружающие звуки, а к четырем часам утра потерял рассудок. Его товарищи, наблюдая его состояние, пришли к заключению, что он может оказаться неподходящей пищей». Остановимся на мгновение на этом замечательном пассаже. Поведение Флэтта вполне объяснимо – кому же хочется умирать, да, к тому же, будучи предназначенным стать пищей для собственных коллег? Только вот столь сильное его расстройство вызывает некоторое удивление: в «Правдивом описании» не сказано ничего о том, что кто-то – кроме, наверное, капитана – отказался отведать тела первой жертвы. Значит, Флэтту тоже достался кусочек безымянного бедняги; если это так, то он должен был быть вполне готов к тому, что в следующий раз жребий падет на него. Он надеялся избежать судьбы, несомненно, но все-таки степень изумления нашего героя несколько удивляет. Не тянул ли он просто время? Не рассчитывал ли на то самое Провидение, которым заклинал каннибалов Харрисон?
Поведение моряков тоже выглядит довольно странным. Если острота их голодных страданий была столь непереносима, что они начали запросто есть собственных товарищей, то почему их остановила вполне предсказуемая реакция Флэтта на смертный приговор? Почему они решили, что впавшего в безумие матроса есть вредно? не потому ли, что умер отведавший свежей человечьей печени Кэмпбелл? Или все-таки им было просто жалко Флэтта? В конце концов, не были ли спасительные паруса «Сусанны», возникшие на горизонте на следующий день, ответом того самого Провидения на сие убогое проявление человеколюбия? Так или иначе, капитан Харрисон оказался прав.
Естественно, никому и ничего за это не было. Как жили потом Дэвид Харрисон, Лемюэл Эшли, Сэмюэл Уэнтуорф, Дэвид Флэтт мы не знаем. Кто-то из них – скорее всего сам капитан – рассказал эту историю человеку, описавшему ее в «Таймс». «Пегги», оставленная командой, наверное быстро пошла на дно со всем недопитым вином и брэнди. Что же до старинной морской традиции время от времени питаться себе подобными, то она никуда не ушла. В 1884 году капитан потерпевшей крушение яхты «Миньонетт» Томас Дадли вместе с членами команды Эдвином Стивенсом и Эдмундом Бруксом, мучимые голодом и жаждой, зарезали 17-летнего юнгу Ричарда Паркера и выпили его кровь. Дадли, Стивенс и Брукс были спасены проходящим судном и доставлены в Англию. Они честно описали произошедшее и выразили уверенность в том, что действовали вполне в духе так называемого Обычая Моря. Однако времена изменились. Английский суд – пытаясь изменить то, что обычно именуют «прецедентом» - призвал моряков к ответу, признал виновными в преднамеренном убийстве и приговорил Дадли и Стивенса к смертной казни. Дело наделало много шума, особенно после того, как Томас Дадли опубликовал в «Таймс» письмо в свою защиту: «Я бы хотел посредством “Таймс” поблагодарить за многочисленные изъявления симпатии в отношении себя и моих товарищей в связи с беспримерными страданиями и лишениями, которые мы испытали в океане, а также по поводу нынешней пытки, которую мы претерпеваем, будучи преследуемы законом; нас обвинили в деянии, которое ни в коей мере не было ни умышленным, ни злонамеренным в истинном значении этого слова, в чем я совершенно уверен. Надеюсь, вы окажете мне услугу, опубликовав это. Ваш, сэр, покорный слуга Томас Дадли».
Под давление общественного мнения, смертный приговор Томасу Дадли и Эдвину Стивенсу был заменен на шесть месяцев каторжных работ.
См. также другие тексты автора:
