Странное дело, изжитое прошлое наплывает, повторяясь, в настоящее и будущее. Правительство утвердило государственную программу «Патриотическое воспитание граждан РФ на 2006—2010 годы». Опять получается, что за собственные деньги — а их из налогов, заплаченных нами, будет потрачено в одном лишь 2006 году 77 млн рублей — нас же и будут воспитывать. Взяты на вооружение принципы, намечены мероприятия, среди которых, например, организация постоянно действующих рубрик в СМИ (ожидаемый результат — уважение к госсимволике, вспыхнувшая у молодежи любовь к отечеству); организации записи на дисках «старой песни о главном» (чтобы учить слова!); проведение научной (!) конференции «Нравственность — основа патриотизма». Разъяснено, что можно (и нужно) делать и чего делать ни в коем разе нельзя. Нельзя — «противодействовать попыткам дискредитации, девальвации патриотической идеи в СМИ». Широкая метла — широко метет: и Чонкин под нее попадет, легко. Долго-долго в дорогу собирались, чтобы искать «национальную идею», искали-искали при Ельцине, еще Сатаров старался (потом при раннем Путине, но все ушло в пустые необязательные разговоры, как обычно и бывает. Правда, Путин в одном из выступлений замечательно (мне действительно понравилось) ее - национальную идею - обозначил: конкурентоспособность.
Не тут-то было. Пропустили — мимо ушей. Ибо: для конкурентоспособности надо очень много работать в открытом для конкуренции и очень жестком мире; а для обнаружения патриотизма (как он обозначен в Программе) не требуется ничего, кроме открыто заявленной эмоции патриотизма. Ну, может быть, еще и гимн надо выучить наизусть. И видимо, бояре пришли к выводу: конкурентоспособность даже и выговорить не каждый сможет. Программа четкая и ясная, и сколько можно извлечь из патриотизма практической пользы, и дураку понятно. Издавая брошюры и книги, реализуя проекты. Например, проект «Наши» на Селигере — с голубым вертолетом, из которого выходят то губернатор, то замглавы администрации. На следующий год аналогичная встреча уже запланирована у губернатора Ткачева, известного своей выдержанностью и толерантностью. Красиво! И денег сожрет немерено. И молодую агрессивную энергию возьмет под контроль — так мечтают политтехнологи (размечтались, добавлю я).
Принятие патриотической программы почти совпало с другими общенациональными программами: например, по упразднению военных кафедр, что автоматически приводит к возрастанию количества призывников с высшим образованием, с активизацией «военного дела» в средней школе.
Принятие программы предшествовало и резкому высказыванию президента против совсем распустившихся экологов, против допущения зарубежных фондов с их возможными грантами и прочими денежными вливаниями в деятельность общественно-политических организаций — на встрече с так называемыми «правозащитниками». (Среди которых редко, но все же попадались — один-два — правозащитники реальные, вроде Людмилы Алексеевой, — ей, честно говоря, не очень подходит роль декоративного элемента, если даже этот элемент украшен президентским букетом).
Конечно, и Ткачев, и Якеменко, и «наши» (это словечко у Достоевского в «Бесах» нагружено зловещим смыслом — организации «бесов» по «пятеркам» — где филологи-эксперты? все пошли в руководство?), и «военные» аппетиты, и шпиономания — другие, новенькие, но до боли напоминающие (повторяющие) былое — недаром Ткачев с умилением вспоминал свою студенческую стройотрядовскую молодость. Поворот эстетический (в сторону советской эстетики) завершился поворотом идеологическим, и странно, что в Совете по общественным организациям и правозащите, с которым встречался президент, писатель и главный редактор «Литературной газеты», по совместительству автор газеты «Завтра» Юрий Поляков заседает, а писатель, главный редактор газеты «Завтра» Александр Проханов — пока еще нет. На самом деле их взяла, и «Литгазета», и «Завтра», и «Лит. Россия», и «День литературы» никакая не оппозиция, а поддержка — в том числе и новой патриотической программы; а своей литературной газеты у либералов нет, и то, что они — победители, полдела, важно другое — что проиграно? И что осознано, что понято в результате этого проигрыша, столь очевидного?
И как этот проигрыш связан с «бессознательным» современной литературной ситуации, проявляемым в ориентированной на «сознательное», на рефлексию, на анализ критике?
Энергия неприятия Михаила Шишкина, усиленная успехом его романа «Венерин волос» («Нацбест», лонг-лист и реальные шансы попасть в «шестерку» русского «Букера»), объединила очень разных критиков — настолько разных, что это, если не ошибаюсь, вообще уникальный случай их «негативного» совпадения. Есть такое социологическое понятие - "негативная идентичность", Лев Гудков целую книгу с аналогичным названием выпустил.
Первым в ряду гневных отрицателей и разоблачителей был наиболее быстро реагирующий на литературные новости из редеющего критического племени — Андрей Немзер, который трижды (на протяжении краткого времени) Шишкина заклеймил: сначала — дежурно обозревая в газете «Время новостей» среди прочих очередной номер «Знамени», где публиковался роман (№№ 4—6), в немногих, но резких эпитетах выразив свое неприятие текста, грозно пообещав вернуться по завершении журнальной публикации, затем — пренебрежительно отозвавшись в отдельном комментарии (Шишкина назвав умником, изысканно выясняющим свои «мучительные отношения с заснеженной и страшной Россией»), а уж напоследок — ударив критическим пробегом по букеровскому лонг-листу. «Приятная, мягкая, нераздражающая игра» — это Шишкин — начинающий; «не скрывающий своей игровой вторичности» — это уже о дальнейшем; а о последнем романе — «незаурядный имитаторский дар… приправлен его детской наивностью». Шишкин многожды грешен перед Немзером: «изобретает велосипеды», «преисполнен… любви к себе — нежному и удивительному», так «верит в свой «интеллектуализм», что «никому в голову не придет усомниться». Но главное - «пишет свою рафинированно-истеричную прозу на берегу Цюрихского озера».
Итак, Немзеру — пришло. Так же, как и Евгению Лесину («НГ-Ex Libris, 21.07.2005), обвинившему Шишкина чуть ли не в литературном воровстве, — правда, из чтения заметки Лесина становится сразу ясно, что он в Шишкина заглянул, но ни в коем случае его не прочитал (в роман, как утверждает Лесин, включен дневник 1926 года — смешно, когда бы не было так грустно: включен дневник всей жизни героини, певицы с начала ХХ века; но у нас болезнь имени доктора Живаго — «не читал, но скажу» — распространилась на большинство т.н. «газетных критиков»). Лесин бранится, не читая, а вот Павел Басинский уже и не бранится, а просто желает пригвоздить. В статье, посвященной успеху книг Оксаны Робски, — сеанс разоблачительной магии исполнен с добродушным уважением к авторше; более того, отмечается, что первая книга новоявленной писательницы с Рублевки написана «вкусно» (одобряет, хотя и путает все вокруг Бунюэля, с его гиньольно-разоблачительным, в отличие от Робски, «Скромным обаянием буржуазии», — опять-таки образованность наша... ну куда ее деть? обязательно вылезет!) он самый гневный пассаж припас не Робски, а Шишкину — в скобках: («Премию ей, впрочем, не дали. Ее дали живущему в Швейцарии, но пишущему романы с русскими названиями Михаилу Шишкину. В народе в таких случаях говорят: хрен редьки не слаще»).
Получается, что яростный гнев критиков вызывает а) местопребывание, т.е. «прописка» писателя; б) его «интеллектуализм», попросту говоря — умничанье; в) его «успешность» (премия Букера 2000 года, премия «Нацбест», шум вокруг последнего романа и т.д.) при полнейшем неучастии Шишкина, его равнодушии, независимости и необщительности.
«За» Шишкина — много голосов, включая, конечно, и критиков (например, Александра Агеева в «Газете»). Но я не об этом. Шишкин (и тем более его текст) не нуждается в защите, а отношение к нему, включающее стойкую и даже нарастающую неприязнь, нуждается в анализе и интерпретации.
Ведь между нами, критиками, - что уж в такую ярость-то впадать? А то нет вокруг плохих текстов, на которых действительно стоит отточить свое агрессивное перо? Пруд пруди. Но ведь по поводу весьма неважных текстов критик высказывается (что уж греха таить) чаще всего милостиво и благосклонно. Так, например, сверхтребовательный к Иосифу Бродскому, Венидикту Ерофееву, Николаю Рубцову Вл. Новиков одобрил весьма приподнятым эмоциональным предисловием дурно написанную книгу А. Крылова «Мои воспоминания о Мастере, или как я стал агентом КГБ (М., 2005).
Нет, впадание в ярость по поводу Шишкина интересно как раз тем, что эта ярость — разносторонняя, коллективная и неадекватная. Дружная ярость оппонентов во всех иных случаях. Последний раз она, т.е. ярость, была направлена — на моей памяти — против В. Пелевина.
Мне тоже временами не нравятся — ни поведение Пелевина, ни его отдельные реплики. В отличие от Пелевина, публику вовсе не раздражает поведение Шишкина — он вообще никак себя не «ведет». Если В.П. активно «не дает» интервью, «отказывает» и «скрывается», то Шишкин чист и перед интервьюерами — да ради бога! Но возмутительный Шишкин а) слишком много о себе понимает (упрек, адресованный писателю в рецензии Дмитрия Ольшанского); б) не подает литературному сообществу никаких знаков солидарности; в) не подает никаких знаков, свидетельствующих о «тоске по родине». И язык-то он увез с собой — и там, обходясь без нас, его культивирует.
Без нас обходясь.
Это особенно невыносимо.
Это, наконец, непатриотично — на фоне общего патриотического подъема.
Получается, что где-то в Швейцарии живущий, сложно пишущий сложную прозу Михаил Шишкин противостоит — в одной «картинке» — управляющим и управляемым новой патриотической идеей (то, что «нашисты» — это старая новая песня о комсомоле, резерве партии, — и так понятно). Особенностью ситуации является и то, что Шишкина с его огромным и живым лексическим запасом, с многослойно организованным, рефлексирующим, глубоко эшелонированным идеями и эмоциями текстом, включением в роман разных жанров, полифоническим сочетанием «времен» и «мест», т.е. всемерным расширением хронотопа, записывают чуть не в обозные русской словесности (кстати, не могу не отметить литературно-критическую дальновидность Владимира Бондаренко, в этом хоре не поучаствовавшего, а напротив — опубликовавшего в газете «День литературы» вполне уважительную и серьезную беседу с М. Шишкиным).
Если молодые (и не очень) ученые покидают страну, уезжают, у остающихся есть два варианта: а) отречься и заклеймить; б) признать своим распространяющимся богатством, своим «мировым завоеванием», своей русской «школой». Что выберем.
