Перед тобой, дорогой читатель, вторая часть рассуждения о способах революционного изменения общества. В первой части речь шла о том, что никаких революционных теорий и идеологий, претендующих на универсальность, сегодня нет. А те, которые не покушаются на всеобщность, вряд ли представляют интерес за пределами прагматического, «экспертного» знания.
И еще одно важное обстоятельство. Автор этого текста вовсе не сумасшедший, и, тем более, не пламенный революционер. Просто обыватель, считающий своим долгом размышлять о том, что происходит вокруг него – да и просто размышлять. Никакого отношения ни к одной из действующих политических группировок, равно как и пропагандистских конструкций, нижеследующий текст не имеет.
Итак, практики. Если теорий нет, сколь бы их не жаждала публика, нам остаются именно жизненные практики. За этим немудреным рассуждением встает сразу несколько вопросов, без разрешения которых совершенно невозможно сколь-нибудь ответственное суждение. Прежде всего, впервые ли возникает ситуация, когда на общество (или часть его) воздействуют «практики», лишенные всякой теоретической и идеологической основы? Думаю, что не впервые. Для примера, вспомним «битников», всю их компанию, от Керуака и Гинзберга до Уильяма Берроуза. Битники, конечно же, не были единой группой, их не сковывала ни дисциплина, ни правила, ни общие цели. Образ жизни, жизненные практики – вот, что сводило их вместе, сообщало им уверенность, одержимость и даже профетичность. Гомо- и бисексуалы, наркоманы, пьяницы, запойные читатели, бродяги – из смеси этих случайных свойств они смогли дистиллировать чистейший спирт, которым до сих пор упиваются сотни тысяч молодых людей с рюкзаками за плечами. Керуак и компания совершили настоящую революцию в общественном сознании; они создали «социальный тип», оказавшийся более устойчивым и живучим, чем все эти комиссары в пыльных шлемах или даже нынешние потешные чегевары. Битники не ставили никаких задач, они просто жили так, как считали нужным -- трансформируя собственное сознание, рефлексируя по поводу собственного поведения (и по поводу собственной рефлексии тоже). Они не заявляли, что хотят изменить этот мир; они меняли себя и попавших под их влияние окружающих – пусть эти трансформации и истребили почти всю их компашку (за небольшим, но важным исключением в лице Берроуза, Гинзберга и кое-кого еще). Не надо быть ханжой: забота о собственном здоровье не была самой сильной стороной личности Керуака или Кэссиди - один умер от прободения алкогольной язвы, другой вообще по пьяни потерялся по пути домой и замерз – но они и не собирались жить долго, до самой смерти. При этом битники не намеревались и «жить быстро, умереть молодыми»! Очень важно понять их отличие от эпигонов – например, слабоумных рок-звезд, вроде Кобейна, которые неправильно поняли преподанный им урок: битники не учили ранней романтической смерти, они показывали на своем примере, что продолжительность жизни и состояние здоровья не являются чем-то важным, о чем стоит думать больше положенного Богом (Судьбой, чем угодно) времени. Эти вещи были для битников безразличны – до тех пор, пока не наступала прагматическая необходимость – и тогда они серьезно подходили к делу. Тут важно отвлечься от реактивных Керуака и Кэссиди и вспомнить долгожителя Берроуза, который просидел на героине значительную часть своей длинной жизни. Берроуз уж точно не был романтической фигурой, даже проза его, несмотря на общее заблуждение, была расчетливой и отрефлексированной. Многие называли его безумцем, он тоже иногда считал себя таковым, но, в сущности, предпочитал рассуждать о себе как о человеке разумном, скромном, не лишенном здравого смысла. Он был прав. Уильям Берроуз был прагматичным революционером жизненных практик. Теории его не интересовали.
Испортили все хиппи, которые привнесли в заимствованные от битников практики болтовню о мире и любви. Каким образом кислота (или промискуитет, к примеру) может способствовать всемирному торжеству как первого, так и второго, эти патлатые ребята объяснить не могли – ни себе, ни окружающим. Чем, естественно, вызывали раздражение трезвых сознанием людей, не собиравшихся отказываться от здравого смысла. Как ни странно, панк в самом своем начале мог явить обществу пример истинно революционной практики, но люди, вроде Вивиан Вествуд и Малколма Макларена быстренько превратили это движение в постыдное коммерческое фрик-шоу. Дерек Джармен даже снял об этом замечательный фильм «Юбилей». И только The Clash – при всем своем политическом активизме – производили впечатление умных людей, точно знающих, чего они хотят от общества. Они поддерживали леваков не потому, что хотели политической революции, а для того, чтобы продемонстрировать, к чему приводит забвение самой банальной социальной справедливости. Их Know Your Rights! звучит как ответ искушенного законника на секспистолскую Anarchy in UK.
Надо сказать, в последние десятилетия ни одна из сфер западной жизни не дала такого количества истинных революционных практик, как поп-культура и области к ней прилегающие. Некоторые из них дьявольски сложны, как, скажем, стиль changesonebowie, другие, на первый взгляд, довольно однообразны, вроде жизненного стиля, придуманного гитарным бухгалтером Робертом Фриппом – сиди себе на стуле и играй сетки. Но именно эти люди меняли общество -- да так, что теперь его и не узнать. Поэтому для настоящих революционных практик современности поп-культура является и важнейшим синдромом болезни, и столь же необходимым инструментом преобразования.
Скептик возразит, мол, что может изменить отдельный человек, да еще и не ставящий перед собой целей гегельянского размаха? На каждого Гегеля мы своего Ницше выставим. Автор революционной практики – настоящий ницшевский философ, который на каждом шагу начинает философствование с нуля, с пустоты, его философия основывается сама на себе, она парит над бездной. Все остальное не стоит выеденного яйца. Он – тот самый «часовой на оставленной всеми позиции»: окопы пусты, да и противник давно уже обошел с фланга, вокруг никого, но держать пост надо. Это не упрямство, это – точный расчет. Все еще вернутся сюда – и наши, и враги.
Собственно говоря, стратегически, новых жизненных практик, могущих изменить общество, две. Одну из них назовем радикальной, другую – умеренной, срединной (в смысле буддийского Срединного Пути). Первая проста – следует принимать максимальное участие в исполнении ритуалов окружающей жизни, делать это с энтузиазмом и доводить дело до логического конца, то есть, до абсурда. Окружающие помешаны на шоппинге? Отлично, я перешоппингую их всех. Я буду покупать вагоны ненужных мне вещей, проводить сутки в супермаркетах и торговых центрах, говорить только о ценах и товарах, дома из всей бумажной продукции держать только рекламные каталоги, магазинные листовки и прочее. Я доведу до идиотизма этот идиотизм. Если вокруг меня все пьют, я перепью их, буду пьян с утра до ночи, во сне и наяву, пока сами пьяницы не начнут крутить пальцем у виска. Патриотизм? Прекрасно! Я буду сочинять гимны родине и метать стихотворные и прозаические молнии в ее врагов. Мое нижнее белье будет иметь цветовую гамму заветного флага, а названия главных городов Отечества вышиты на трусах золотой нитью. Все беседы будут сводиться к тому, как я люблю свою родину и ненавижу супостатов. В моей компании политический проповедник с Первого Канала, зевая, вывихнет челюсть, а отставной военный почувствует себя безродным космополитом. Если же вокруг принято трудиться, не покладая рук, я буду работать больше их всех вместе взятых. Я буду жить на рабочем месте. Ланч я буду приносить в офис в специальной баночке, откуда через трубочку можно посасывать жидкую кашицу – зато руки не перестанут бегать по клавиатуре, глаза смотреть на экран; можно даже научиться отправлять и принимать факсы с помощью пальцев ног. Да, придется разуваться на работе, ничего не поделаешь. Но на педикюр я дополнительных денег от начальства просить не буду! И на памперсы тоже.
Это действительно радикальная революционная жизненная практика. Она чревата увечьями, сумасшествием и ранней смертью – но на то она и радикальна. Человек, избравший этот путь, знает, на что идет. Впрочем, смертельный риск оправдан – бессмысленные ритуалы общественной жизни раскочегариваются настолько, что даже идиот видит их бессмысленность. И делает соответствующие выводы – рано или поздно. Но есть и иной путь. Он кажется не столь крайним, зато его умеренность искупается невероятной сложностью и внутренней дисциплиной, которой придется придерживаться. Главный принцип его – спокойствие и экономия: сил, средств, чувств, всего. Более того, даже в этой умеренности тот, кто избрал этот путь, должен быть умерен. Никаких крайностей, никакой аскезы, никаких оргий расточительства или абстиненции. То, что совершается, делается обдуманно, взвешенно, осторожно. Все помешаны на шоппинге? Почему бы, действительно, иногда не заглянуть в магазин? Почему бы от случая к случаю не поддержать разговора о ценах (но только изредка!)? Компатриоты носятся с патриотизмом? Прекрасно! любовь к Родине – отличное чувство. Кому пинии, кому березки – но только, пожалуйста, без ажитации. Окружающие мечтают спасти природу от загрязнения и прочих пакостей? Что может быть лучше! Спасем. Скажем, подвернем хорошенько кран на кухне, бросим бычок в урну, лишний раз проедемся на метро, а то и пешочком, пешочком. В общем, перед нами привычки, что называется, «порядочного человека». Только и в этом усердствовать не надо. «Порядочный человек». Взяв этого человека в кавычки, мы получим идеальную революционную практику. «Теория» создает новые слова, «практики» ставят в кавычки старые. Закавыченные слова уничтожают автоматизм, люди с удивлением начинают смотреть на привычные вещи и действия. Вот с этого остранения и начинается истинная революция.
