Мария Майофис, филолог и историк русской культуры, написала замечательно интересную книгу «Воззвание к Европе» (М.: НЛО, 2008. 799 с. (Historia Rossica)). Это исследование посвящено литературному обществу «Арзамас» и российской общественной и культурной жизни в период после войны 1812 года и примерно по 1818 год, хотя по необходимости затрагиваются и сюжеты более ранние, а также более поздние – по преимуществу связанные с восстанием декабристов, но не только.
Работа М. Майофис - научный труд, так что высказываться о нем пристало прежде всего специалистам, к которым я себя никак не могу отнести. Надеюсь, за этим дело не станет – однако весьма важно то, что книга не им одним адресована.
Заглавие моих заметок заимствовано из мемуаров Анны Григорьевны Хомутовой, современницы описываемых в книге событий; поучительные фрагменты ее записок приводятся в обсуждаемой далее книге. У нас не так много исследований, где какой-либо феномен культуры – будь то литературный стиль, светский салон, ученая дискуссия, новая мода или открытие музея - рассматриваются не изолированно, а в максимально широком историческом и психологическом контексте. Понятно, что в жизни все переплетено, но ученый вынужден направлять свою лупу так, чтобы в фокусе было главное. Прочее расплывается, но ничего не поделаешь - такова плата за пристальное исследование любого предмета.
В своей книге М.Майофис придерживается несколько иной стратегии – рассмотрев нечто под лупой, она переносит свое внимание – и свое увеличительное стекло - на иные объекты, на первый взгляд, казалось бы, малозаметные, и раскрывает их содержательную взаимосвязь и взаимообусловленность. Причем охват того, что оказалось «под лупой», - поистине огромен, а выявленные взаимосвязи поражают не только многочисленностью, но и неожиданностью ракурсов.
Осуществить подобный замысел ныне реально, потому что интересующий автора период российской истории, да и само общество «Арзамас» достаточно хорошо изучены. Но вот придти к такому замыслу – то есть попытаться увидеть прежде всего людей и их взаимодействия в неожиданных ракурсах и сделать это доказательно - тут нужна научная дерзость и фундаментальная эрудиция. Комбинация этих качеств случается нечасто.
Получилось, прежде всего, увлекательно: как специалист я совсем далека от предмета изысканий М. Майофис, так что в ином случае я едва ли стала бы читать том объемом в 800 страниц сперва подряд, а потом и по второму разу. И уж тем более у меня не было бы резона делиться своими впечатлениями с читателями. Но я люблю писать именно о книгах, которые можно читать и осмыслять с разных позиций. Труд М. Майофис, несомненно, будет интересен всем, кого интересуют значительные люди той эпохи, взятые, так сказать, сами по себе – вне зависимости от того, были ли они среди «спутников Пушкина» и сочувствовали ли декабристам.
Заметим, что первая четверть XIX века именно как эпоха традиционно – то есть при адресации к широкому читателю - рисуется почти исключительно в пушкинской и декабристской перспективе (поэтому, как показано М.Майофис, 1810-е годы и не осмыслялись как период, важный сам по себе). При этом без малого спустя 200 лет мы как бы не можем простить тех, кто в царствование Александра I были крупными государственными чиновниками, дипломатами, религиозными деятелями. Тем более, что из этой когорты вышли в будущем многие главы важнейших министерств, занявших свои посты уже при николаевском царствовании.
А ведь к большинству из героев книги «Воззвание к Европе» вполне можно отнести пушкинское «и слово рабство ненавидя»! Высокообразованные русские дворяне, состоявшие на государственной службе по гражданской, военной или дипломатической части, вовсе не были сторонниками рабского состояния крестьянства. Из этого, однако же, отнюдь не вытекало, что они одобряли какие-либо резкие меры, не говоря уже о тайных обществах, заговорах и «бунте».
Именно в этой среде в 1815 году возник «Арзамас» - литературное общество, объявившее себя «обществом безвестных людей», - имея в виду свою непричастность именно как дружеской компании ни к императорскому двору, ни к уже сложившимся салонам и кружкам (упомянем хотя бы шишковскую «Беседу» и известный салон Оленина). Принятые в «арзамасской» среде типы взаимодействия составляли своего рода набор фреймов, позволявших совмещать шуточные ритуалы и глубоко серьезные цели, службу и досуг, обмен соображениями о государственных нуждах и мыслями о превратностях собственной личной судьбы. «Арзамас» был гибкой формой консолидации единомышленников в ожидании начала реформ.
В момент организационного оформления «Арзамаса» Пушкину было 16 лет, да и появился он в «Арзамасе» лишь на его последнем заседании 7 апреля 1818 года. Так что «арзамасское» прошлое Пушкина в значительной мере является мифом (что доказал Олег Проскурин). Это не означает, разумеется, что конкретные политические и эстетические идеи «Арзамаса» на поэта не повлияли. Собственно говоря, это заседание не мыслилось последним, но таковым оказалось, поскольку в 1818 году наиболее активные «арзамасцы» по делам службы уехали из столицы, а почитаемый всеми секретарь и протоколист «Арзамаса» Василий Андреевич Жуковский по разным причинам потерял к арзамасским сборищам интерес.
А в 1821 году, когда трансформация политического курса стало совершенно явным и общественная атмосфера существенно преобразилась, собираться «арзамасцам» стало не просто незачем, но еще и опасно: запрет масонских лож, в которых состояли многие известные люди, был воспринят как несомненный сигнал.
Итак, «Арзамас» со своими шутливыми речами и протоколами (основными источниками для позднейших исследователей) просуществовал всего три года, хотя отдельные «протоарзамасские» группировки, объединявшие в разных сочетаниях тех же персонажей, существовали и прежде.
Взгляд на «Арзамас» наших авторитетных филологов – Б.В.Томашевского, М.И. Гиллельсона, В.Э. Вацуро - только как на преддверие пушкинской эпохи (таково заглавие предисловия В.Э. Вацуро к лучшему сборнику источников по истории «Арзамаса») акцентировал «арзамасское братство» как этическую категорию в ущерб анализу активного участия многих членов «Арзамаса» в политической, религиозной, дипломатической и культурной жизни эпохи.
Однако была и развивается иная трактовка истории «Арзамаса». Она сложилась не в среде филологов, а в среде историков (в частности, у А.Н. Шебунина) и нашла документальное подтверждение в сравнительно недавней работе Сергея Мироненко (1989). Как пишет Мироненко, хотя эпоха Александра I была по преимуществу «проективной», - замыслы остались замыслами, а проекты - проектами, - но сами эти замыслы не были маскировкой или притворством.
Соответственно и активные «арзамасцы» – сподвижники статс-секретаря по дипломатической части, почетного «арзамасца» графа И.Каподистрии – то есть ранние «арзамасцы» Д.В.Дашков, Д.Н.Блудов, Д.П.Северин, С.С.Уваров, П.И.Полетика - были политически активными сторонниками конституционной монархии и носителями модернизационной идеологии. Среди поздних «арзамасцев», присоединившихся к обществу в 1817 г., были и будущие декабристы Н.И.Тургенев, М.Ф.Орлов, Никита Муравьев. Тем не менее, при всем различии представлений о средствах, «арзамасцев» объединяли цели – просвещение и модернизация России.
Собственно, об этом и написана книга «Воззвание к Европе» - не просто об ожидании глубоких реформ в России после заключения Священного Союза, но и о разносторонней легальной деятельности «арзамасцев» – таких, как Уваров, Блудов, Дашков, Вяземский, А.И. Тургенев - на поприще русской культуры и государственности.
Например, С.С.Уваров был ни много, ни мало попечителем Петербургского учебного округа, основателем Педагогического института, преобразованного позднее в Петербургский Университет, а также основателем первых университетских кафедр востоковедения. П.А.Вяземский служил по дипломатической части в Польше и был профессионально погружен в проблематику, связанную с перспективой дарования Польше конституции. Блудов и Дашков также занимали важные государственные посты - они были советниками российских посольств - Блудов в Лондоне, Дашков – в Константинополе.
Вообще эти люди служили, а не прислуживались. Более того, деятельность, способствовавшая просвещению и модернизации России - будь то переводы Библии на русский и другие языки империи; информирование европейского читателя с помощью издаваемого Министерством иностранных дел на французском языке журнала «Беспристрастный консерватор», заключение полезных для России дипломатических соглашений, выработка гибкого языка письменного и устного общения, сообразного с новыми для государства задачами, - наконец, надежда на ликвидацию рабства - вплоть до 1820-х годов несомненно объединяла «арзамасцев». Объединяла при всех различиях в возможных средствах достижениях этих целей.
Так что неправ был замечательный пушкинист Б.В.Томашевский, когда полагал, что в «Арзамасе» между будущими декабристами Михаилом Орловым, Николаем Тургеневым и Никитой Муравьевым - и, с другой стороны, крупными государственными чиновниками Уваровым, Блудовым, Дашковым, Севериным не могло быть ничего общего. Общей была глубокая вовлеченность в судьбы страны и уверенность в том, что именно на просвещение и европеизацию России должны быть направлены их личные усилия.
Надо также хорошо представлять себе позиции русского двора непосредственно после заключения Священного Союза. Не случайно Александр I полагал Жуковского лучшим выразителем духа времени, доверил Карамзину быть официальным историографом, а графу И.Каподистрии – греческому патриоту, социальному теоретику и профессиональному дипломату - предоставил полномочия весьма свободно действовать на политическом поле и, между прочим, подписать от имени России парижский мирный договор 1815 года.
Эта верхушка русского образованного общества весьма непохожа на наши стереотипные представления о «стоящих у трона». Да и вообще воображать саму возможность реализации неких серьезных литературных, просветительских, театральных и, шире говоря, любых культурных проектов вне учета господствующей на тот момент политической линии российского императора было бы чистой воды презентизмом. Поля политики и культуры в 1810-е годы были устроены особым образом – и из обсуждаемой книги мы можем хотя бы отчасти понять, каким именно.
Император Александр I, несомненно, воспринимался не только как победитель Наполеона, но и как монарх, свыше призванный к судьбоносным решениям на благо Отечества. Надежды на его реформаторские планы имели под собой фактические основания: он даровал Польше конституцию, освободил крестьян Эстляндии и Курляндии от крепостной зависимости (хотя и без земли). Император был великодушен к побежденным французам, состоял в дружеской переписке с лучшими умами Европы и должен был стать одним из столпов Священного Союза, который мыслился как содружество христианских государств, наделенных великой цивилизаторской миссией.
Во время военной кампании 1812-1815 гг. в отсутствие Александра I в Петербурге его волю воплощала вдовствующая императрица Мария Федоровна, покровительствовавшая искусствам и пригласившая Жуковского быть ее постоянным чтецом. В позднейших дневниках и мемуарах бывшие «арзамасцы» неизменно вспоминали это время как воплотившее особую полноту и напряженность их жизни.
Самое для меня интересное в книге М.Майофис – это, конечно, метод. Прежде всего, это умение так проанализировать совокупность источников, что якобы известное или хотя бы приблизительно знакомое при чтении наполняется подлинным и куда более глубоким смыслом. Как филолог с университетским образованием, я, разумеется, знаю о спорах о языке, о карамзинистах и шишковистах, о Библейском Обществе и т.п. Однако же я, например, никогда не задумывалась о том, какое внимание образованные люди арзамасского круга уделяли совершенствованию русского языка как языка деловой переписки и дипломатических взаимодействий, полагая эти аспекты важнейшими элементами общих модернизационных усилий.
Поневоле задумаешься о том, как же на самом деле плетется ткань культурной истории. Размышляя о прошлом в повседневных беседах, мы говорим как о событиях лишь о самых нашумевших книгах, спектаклях, выставках. Ну да, «Разбойники» Шиллера (вот скука-то!); «Эрнани» Гюго (а кто из неспециалистов помнит, что, собственно, случилось?); роман-фельетон как массовое чтение (без комментариев уже непонятно, о чем речь); «Отцы и дети» Тургенева (как их читали тогда – мало кто знает); совсем забытый ныне «Санин» Арцыбашева (я так и не сподобилась прочитать весь роман).
Подобные «перечни» рутинизируются в процессе трансляции через прессу, учебники и университетские курсы, так что следующие поколения имеют дело всего лишь с набором ярлыков. Ярлыки же постепенно выцветают, что видно не только из школьного курса литературы, но и из отношения к общим университетским курсам. Достаточно посидеть на соответствующих экзаменах…
Одно из неожиданных ощущений при погружении в книгу «Воззвание к Европе» - это освежающее чтение. Не прибегая к каким-либо художественным эффектам, но изобильно цитируя документы личной и деловой переписки; обращаясь от первого лица к читателю как к заинтересованному собеседнику, автор сумел вовлечь нас во внутреннюю жизнь героев эпохи активных умственных исканий и ожиданий перемен.
Не упустите возможность всмотреться в их лица – иконография огромна, а ее качество впечатляет.