На исходе ушедшего года в книжных магазинах появился увесистый том трилогии Владимира Сорокина про Братство Света (М.: Захаров). История Братства, рассказанная в романах «Путь Бро» и «Лед», обрела завершение в новой, заключительной книге - «23 000». Последнюю часть выпустили в спайке с первыми двумя, поставив поклонников писателя, наверняка уже имеющих и «Путь Бро» и «Лед», перед необходимостью купить эти тексты еще раз. Дело понятное - толстая книжка стоит дороже. Но отставим на совести издателей этот незамысловатый маркетиноговый ход, тем более у него есть красивое оправдание: Сорокин написал именно трилогию, а ощутить единство частей можно лишь получив их под одной обложкой.
В новом романе Братство света по-прежнему разыскивает новых членов братства, круша ледяным молотом грудные клетки голубоглазых блондинов и блондинок со всех концов земли (нацистские аллюзии сорокинской эпопеи отмечались неоднократно). Кто-то оказывается «пустым орехом» и погибает (а иногда выживает), те же, в ком сердце начинает "говорить", вливаются в ряды Братство. В день, когда круг станет полным, число братьев достигнет желанных 23-х тысяч, и все встанут в общий, так сказать, хоровод, настанет Час Великого Преображения – зародится эра власти Света, Земля же "мясных машин" (собственно, людей), живущих лишь для счастья тела, погибнет.
Высокопарные, но однообразные беседы членов братства, тщетно подстегиваемые курсивами и Большими Буквами, продолжительная история обретения одного из последних, самых мощных сердцем братьев, шестилетнего мальчика Миши (как две капли замерзшей воды похожая на истории из предыдущих частей), стали бы совсем утомительны, если бы не появление живущей в Америке русской девукши Ольги Дробот и шведа Бьорна Вассберга, которые пытаются разбить ледяные чары. Герои оказались бессильны, зато сила жизни взяла свое…
Не совсем понятно, почему эта история должна быть такой длинной. На столь обширное бумажное пространство (684 страницы), при всей безусловной изобретательности автора, новых приемов и ходов на "23 000" у него не хватило. Мы встречаем здесь все то же, хорошо знакомые нам по предыдущим частям "остранение", иначе говоря, описание жизни «мясных машин» взглядом постороннего, а также аккуратное чередование монологов с речью повествователей, и тасование стилей – от жесткого слога киллера до затейливого фольклорного сказа. Впрочем, о том, что Сорокин блестящий стилист, мы знали еще в конце 1980-х. Смысл его "ледяной" эпопеи, если допустить, что перед нами притча тоже был ясен еще до выхода "23 000": люди тянутся к Свету, но легко заблуждаются на этом пути. Так, братья Света безжалостно убивают "мясные машины" ради своей как будто светлой цели. Впрочем, "мясные машины" не намного лучше – эти губят друг друга для "счастья тела", попутно втягивая "дым тлеющих листьев" и глотая "сок перебродивших зерен".
Единственное дополнение, появившееся в "23 000": указание, что выход из ада - представьте себе, в Боге, в финале романа герои обретают веру. Стоило ли ради этого городить такой большой огород - сомнительно. При том, что все в этом наборе тризмов в общем совершенно правильно - прорваться сквозь лед эгоизма и телесности к одухотворенной жизни можно лишь через приобщение к Высшему, перед нами не проповедь, а факт искусства.
И безупречная декларация зависает в пустоте красивым, но веющим смертным холодом северным сиянием.
Сорокин дает понять, что братья Света – уже не совсем люди, хотя их разговоры сердцем и встречи притягательны, «мясные машины» все равно симпатичней, просто потому что живей. И как будто победа остается за людьми. Однако в том-то и дело: образы Ольги Дробот, ее приятеля, да и других их товарищи по несчастью, в один прекрасный миг попавших в плен к световым братьям, писаны чернилами, разбавленными ледяной водой. Рукой в стерильной перчатке.
Сорокин изображает человеческий мир с четкостью прилежного ученика Снежной королевы - взвешенно, очень точно, но как и прежде - холодно. Ни один из его персонажей самому автору по-настоящему не приятен. Каждого он видит насквозь, но – парадокс! – смотрит на него взглядом из барокамеры, из прохладного мира братьев Света. Даже как будто симпатичная и эмоциональная Ольга, даже неуклюжий и добрый Бьорн – не более, чем «мясные машины», описанные с наилегшайшей, едва уловимой, но очевидной брезгливостью. А потому люди у Сорокина получаются живыми, то есть говорящими, движущимися, но с синим светом вместо горячей крови. Фестиваль ледяных фигур.
Единственный, не ледяной эпизод романа связан с вощеной бумажкой. Один из героев, заключенный немецкого концлагеря, Мойша носил ее с собой целый день скомаканной. После отбоя, ложась на нары, он расправлял бумажку на ладони. «Ему дал ее один ребе в гетто и сказал, что вот бумажка, это ты сам, жизнь за день комкает тебя, превращает в комочек, а вечером ты расправляешься, забываешь мир и снова предстаешь перед Богом во всей своей правде. На ночь он всегда расправлял бумажку и клал ее под голову. И эта бумажка помогала ему».
Сорокину бумажка не помогает и тоже вмерзает в лед. А потому чуда, чуда рождения искусства, не происходит, и ответ на вопрос, зачем все это нужно читать, кажется, очевиден. Незачем. Конечно, критики прочтут трилогию из чувства долга, потому что Сорокин - фигура статусная, да и тем, кто ради приобщения к моде, не пожалеет нескольких суток прочитать трилогию тоже, безуловно стоит, ведь Сорокин по-прежнему моден. Но вот читателям, любящим литературу, настоящее, не пластиковое, живое слово - ловить здесь нечего. Сорокин-проект, Сорокин-скандал, Сорокин-бренд существует, Сорокина-Писателя нет. Впрочем, в интерьере посверкивающий томик будет смотреться неплохо.
Фото с сайта Snow Business International
