«Мне нужен мир иной, огромный как нелепость…
Поэтическое здание веков – небоскреб…»
Николай Глазков. «Манифесты Небывализма», 1939 год
Первая книга выдающегося архитектора и интеллектуала современности Рема Колхаса, написанная им в 1978 году, быстро принесшая ему славу, опубликована теперь и в России в замечательном переводе Анастасии Смирновой (Колхас H. Нью-Йорк вне себя : ретроактивный манифест Манхэттена / пер. с англ. А. Смирновой — М.: StrelkaPress, 2012).
Свою книгу о нью-йоркских небоскребах на острове Манхэттен Колхас создал в жанре манифеста, причем манифеста особенного, как он сам назвал его – ретроактивного.
В своем изначальном позднелатинском значении манифест - «manifestum» - означает не что иное, как «призыв». К чему же призывала книга Рема Колхаса - да еще неким особым ретроактивным способом? В своем кратком введении автор в форме нескольких тезисов-метафор достаточно точно и емко объяснил, про что и каким образом написана его книга.
«Нью-Йорк вне себя» есть поэтическая метафизика общей природы небоскребов на примере Манхэттена. Метафорически говоря, Манхэттен - это Розеттский камень XX века. Манхэттену присуща собственная жизненная программа: «существовать в мире, целиком созданном людьми, иначе говоря, жить внутри фантазии…». Это весьма амбициозное намерение, которое возможно осуществлять лишь «никогда ничего не формулируя в открытую».
Следуя далее принципам своей поэтической метафизики, Колхас постулирует: во-первых, Манхэттен - это экстаз от архитектуры, а во-вторых, архитектурное проектирование Манхэттена - это парадигма для эксплуатации перегрузки. Автор книги стремится обосновать модель «культуры перегрузки» на примере Манхэттена. При этом он намерен создать книгу не только об историческом, но также и гипотетическом Манхэттене, реконструируя его, так сказать, идеально. В этом и заключается главный принцип ретроактивности книги, ее активистской обращенности вспять: каким в разные времена стремился стать Манхэттен? Каким становился? А каким мог бы стать?!
Конечно, этот головокружительно неповторимый Манхэттен создавался несколькими поколениями людей самых разных профессий и мировоззрений; среди них кроме собственно архитекторов были инженеры и строители, бизнесмены и политики, да и, в конце концов, самые разнообразные слои граждан нью-йоркцев, ради которых созидался этот остров небоскребов.
По мнению Колхаса, звезды-созидатели этого города, его наиболее выдающиеся проектировщики, как это и свойственно большинству звезд, не имели ни времени, ни желания к систематически рефлексивному обдумыванию и описательству: чего и как они творили на Манхэттене!? Вот за них эту работу и решил проделать Рэм Колхас, скрывая, таким образом, свои амбициозные интеллектуальные намерения под самоуничижительной маской литературного негра.
Композиция книги основывается на развертывании самой пространственной структуры Манхэттена - регулярных решеток улиц и кварталов. Первые пять частей посвящены аналитической хронике историко-идейных доминант жизненного развития Манхэттена, отражающих развитие манхэттенизма как еще внятно не сформулированного учения. Его последняя часть представляет собой собственную серию метрополисных проектов автора, направленных «от бессознательного проектирования к фазе проектирования сознательного».
Прежде всего, надо отметить, что метрополисный манифест Колхаса состоит из мастерского монтажа, затейливого конструирования самых разнообразных стилистических приемов. Эпиграфы и цитаты, хроники и репортажи, афоризмы и анекдоты, фотографии и картины, чертежи и схемы - все это разнообразие небоскребным потоком кратких главок-этажей остроумия и оригинальности рвется к читателю из решеток Манхэттена. Очевидно, что эту книгу писал не только даровитый архитектор-дизайнер, но также и талантливый литератор-драматург. Через это свое персональное много- и межстилье Колхас дробит и вновь собирает пространства Манхэттена.
Между делом автор кратко и четко фиксирует главные формально-юридические вехи во многом определившие судьбу Манхэттенизма.
1807-год – создана комиссия по созданию новой модели городского развития, которая через несколько лет предложила «разлиновать» город-остров на 2028 кварталов. Так еще даже на незаселенных территориях острова возникла матрица, структурирующая все его будущее развитие, - в этом вся суть знаменитой манхэттенской решетки. В ее основании лежал примитивный коммерческий расчет продажи земельных участков, обернувшийся, в конечном счете, одним из самых смелых актов предвидения развития западной цивилизации.
1916 год - закон о зонировании, определяющий максимально допустимый объем здания для каждого участка или квартала на территории Манхэттена, - таким образом, и в воздухе острова устанавливаются непререкаемые границы для будущих высотных построек.
Между этих двух дат пролегла целая эпоха великого технического развития XIX века, к которому именно Манхэттен оказался невероятно восприимчив. Так, в 1850-е годы этот город имел в целом еще вполне сельский вид. Но именно здесь устраивают ярмарку, на которой возводят два великих технических сооружения тогдашнего мирового уровня: новую улучшенную версию знаменитого лондонского Хрустального дворца и самое высокое сооружение в мире середины XIX века – смотровую вышку – башню Лэттинга, высотой 110 метров, с высоты которой можно было обозреть весь остров Манхэттен. В манхэттенском Хрустальном дворце выставлялись всякого рода технические и культурные диковины. Именно здесь изобретатель Отис первым в мире демонстрирует свое детище – лифт - этот столп и утверждение истины высотного строительства. А потом будут Бруклинский мост (1870-1880-е годы) и неудержимо рвущиеся ввысь первые прото-небоскребы конца XIX века.
Но автор совсем немного уделяет внимания собственно техническим аспектам знаменитых сооружений Манхэттена. Его интересует, прежде всего, сам дух фантастического созидания и времяпрепровождения, осенивший остров эпохи стали и электричества к концу XIX века. Например, Колхас увлекательно и подробно описывает бум фантастического изобретательства аттракционов, сооружений, развлечений на маленьком островке Кони-Айленд, примыкающем к Манхэттену. О, тогдашняя реальная жизнь на этом острове излета викторианской эпохи, кажется, была круче всей виртуальной жизни нынешних международных МТV и отечественных «Дом-2». Естественно, аттракцион «Американские горки» открыли именно на этом острове. Впрочем, там тогда был открыт целый заповедник искусственно и искусно сильно действующих ощущений, таких как «Бочки любви», «Рельсовые лошадки», «Луна-парк». Со временем на «Кони-Айленд» выросла целая «Страна грез», состоявшая из таких территорий, как: «Страна Лилипутия», «Пулей-с-горы», «Гибель Помпеи», «Сотворение мира», «Конец света», «Каналы Венеции», «Катание на санях в горах Швейцарии», «Бой с огнем», «Веселая чехарда», а также аттракционы дрессированных зверей. Внутри всех этих аттракционов публику чрезвычайно колбасило от всяческих имитаций рождений и гибели человечества, мира организованной анархии карликов, искусственных потопов, землетрясений, пожаров, столкновений. А над всеми аттракционами возвышались диковинные, фантастические разномерные и разнокалиберные башни-сооружения-муляжи острова развлечений Кони-Айленда.
Конечно, не всем нью-йоркцам нравились подобного рода островные забавы. Изначально этот остров, в особенности - его береговые линии были местом отдохновения, прежде всего, хорошо образованных и состоятельных граждан Нью-Йорка. Именно такие островитяне отзывались критически о низкопробных развлечениях масс, беспрерывно прибывавших сюда в поисках непрерывно острых ощущений. Впрочем, и русский писатель Максим Горький, посетивший Нью-Йорк и Манхэттен в начале XX века, также не скрывает своего отвращения от созерцания «Страны грез» Кони-Айленда. В связи с этим Колхас замечает: «Отвращение Горького иллюстрирует дилемму современного интеллектуала: при встрече с людскими массами, которыми он в теории восхищается, он испытывает мгновенную неприязнь. Признаться в своем отвращении он не может; он скрывает его, объясняя заблуждения масс разлагающим влиянием эксплуатации». Горький полагал, что в это царство веселящейся скуки следовало бы добавить очистительного огня. И великий пролетарский писатель накаркал - в конце концов, «Страну грез» Кони Айленда опустошил чудовищный пожар с катастрофическими последствиями, после которого аттракционный Кони-Айленд уже никогда не мог возродиться в своих прежних размерах. Впрочем, как показывает Колхас, искры технологии фантастического не исчезли вместе с пожаром на острове, они лишь переметнулись с Кони-Айленда на сам Манхэттен, воплотившись в доселе нигде не виданном буме небоскребного созидания, в котором каждый отдельный небоскреб стремился стать универсальным миром «страны грез».
Саму идею манхэттенского небоскреба афористичный Колхас определяет как двуликую утопию. Каковы же особенности этой двуликой утопичности?
В начале XX века американской жажде фронтира уже было тесно на земле, она выплескивалась в небо; вместе с аэропланом братьев Райт туда стремились и небоскребы. Двуликая утопия штурмовала небесный фронтир, сплавив воедино для этого три революционные градостроительные идеи: 1. Многократное воспроизведение мира; 2. Захват башни; 3. Дом-квартал. Из чего создавался этот сплав, кто над ним работал? Колхас подробно разбирает историю возведения, пожалуй, самых колоритных и знаменитых небоскребов Нью-Йорка: отеля «Уолдорф-Астория», Эмпайр-Стейт-Билдинг, спортивного клуба «Даунтаун Атлетик», Рокфеллеровского Центра. При этом кратко и ярко описываются творческие и деловые искания самих проектировщиков и создателей небоскребов, таких как: Харви Уайли Корбет, А. Стюарт Уокер, Леонард Шульце, Илай Жак Кан, Уильям Ван Ален, Ральф Уоккер, Д.Э. Уорд, Эдна Кауэн, Рэймонд Худ, Уоллес К. Харрисон, Ле Корбюзье и ряд других замечательных архитекторов. Не забывает Колхас охарактеризовать и инициативы большого бизнеса в экономике, этике и эстетике небоскребов, чему свидетельство, например, влияние на архитектуру и культуру Манхэттена таких миллионеров, как Уильям Уолдорф Астор и Джон Д. Рокфеллер-младший.
Конечно, колхасовское описание небоскребов не ограничивается лишь обозрением вариантов и расчетов архитектурных контуров. Автора этой книги небоскребы интересуют, прежде всего, как культурно-философские и социально-психологические феномены. Вот почему он так часто проникает-погружается в многоэтажную небоскребную плоть, обнаруживая, что небоскребы, подобно атомным подлодкам или космическим кораблям, спроектированы для автономного (или почти автономного) обитания социумов, причем громадных, часто живущих в многоэтажной роскоши, достойной фантазии сказок «Тысячи и одной ночи». Там среди павлиньих галерей и зоосадов экзотических животных, в спортивных залах, где клиенты едят гигантских креветок прямо в боксерских перчатках, меж водопадов звуков и телодвижений музыкальных театров, в фантастических интерьерах, созданных привлеченными специальными заказами из-за границы гениями Гауди, Риверой, Дали, - там проводились невиданные доселе социальные эксперименты нового урбанистического существования человечества. Именно там формировалась та самая культура перегрузки нашего времени, исследование которой, прежде всего, и являлось целью книги Колхаса.
Золотым веком манхэттенизма стали межвоенные 1910 – 1930-е годы. Во второй половине XX века происходит своеобразное манхэттенское «скукоживание». В послевоенное время как экономически, так и эстетически Манхеттен уже не развивается столь оригинально и бурно, его послевоенная архитектура, по мнению Колхаса, есть «месть бухгалтера довоенным грезам бизнесмена».
И тогда, в 1970-е годы (время написания этой книги), Колхас предлагает для Нью-Йорка некоторые свои собственные архитектурные замыслы, стимулирующие развитие новой социальной фантазии метрополиса. В книге кратко приводятся колхасовы архитектурно-философские проекты: «Город плененного земного шара» (1972), отель «Сфинкс» (1975-1976), Новый Остров Благоденствия (1975-1976), отель «Дворец Благоденствия» (1976).
Книга завершается фантазией-притчей «История бассейна» (1977), в которой рассказывается о диковинном плавательном бассейне-корабле, спроектированном безымянным студентом-конструктивистом в Москве 1923 года. При помощи этой посудины, приводящейся в движении силой людей, плывущих внутри нее в обратном направлении, в 1930-е годы советские архитекторы-конструктивисты совершают побег из зловещего сталинского СССР. Хотя конструктивисты по Москве-реке гребут прямо по направлению к золотым куполам Кремля, обратная сила их плавательного механизма выталкивает их из СССР в направлении нью-йоркских небоскребов. Сорок лет конструктивисты в своем бассейне плавают-скитаются по пустынным волнам мирового океана в поисках земли обетованной для смелых современных архитектурных экспериментов – они прокладывают курс на Манхэттен. В конце концов, они причаливают к заветному острову, где в результате совместной встречи советских и американских архитекторов происходит столкновение взаимных неудовлетворенности и непонимания, - конец книги.
Если попробовать кратко изложить формулу культуры перегрузки метропролиса, то она будет равна: решетка городских кварталов + лоботомия между формой и содержанием небоскребов + схизма-раскол внутренних небоскребных интерьеров. Эту формулу сам Колхас более подробно поясняет следующим образом:
«Решетка – как любая другая система деления территории метрополиса на максимальное количество различных режимов – описывает архипелаг из многих «городов внутри города». Чем сильнее каждый остров отстаивает свои особые ценности, тем больше укрепляется архипелаг как система…
Благодаря двойному разрыву связей - лоботомии с ее разделением архитектуры фасада и архитектуры интерьера и схизме, которая превращает архитектуру интерьера в последовательность небольших автономных проектов, эти сооружения отдают свою внешнюю оболочку на откуп одному только формализму, а начинку - одному только функционализму.
Таким образом, не просто раз и навсегда разрешаются противоречия между формой и содержанием, но возникает город, в котором построенные на века каменные монолиты прославляют непостоянство метрополиса.
Только в XX столетии следование этим трем постулатам позволило высотным домам Манхэттена стать и архитектурными сооружениями, и сверхэффективными машинами для жизни…»
Эта формула Колхаса парадоксально метафорическим образом смело соединяет три основных филосософско-мировоззренческих подхода к пониманию не только метрополиса, но во многом и человеческого мира в двадцатом веке. Как известно, сейчас любой профессор философии в любом университете вам скажет, что мировоззрение человечества в XX веке в основном определили три взгляда на мир, изложенные Марксом, Ницше и Фрейдом. Многие замечательные мыслители пытались синтезировать их концепции в единый подход (ну, хотя бы два из этих учений в одно). Несмотря на ряд полученных интересных результатов органический философско-социологический синтез марксизма, ницшеанства и фрейдизма в цельный мировоззренческий взгляд на мир до сих пор никому произвести не удалось. Впрочем, на одном отдельно взятом острове (Манхэттен) в рамках одного особо написанного манифеста, по крайней мере, эстетический синтез марксизма, фрейдизма и ницшеанства Колхасу осуществить удалось, причем тем самым коварным манхэттенским способом - «ничего не формулируя в открытую». Не цитируя Маркса-Ницше-Фрейда, но оперируя яркими фактами, образами, метафорами, связанными с вышеупомянутыми тремя концепциями, Колхас добился потрясающего культурологического эффекта. В мотивах манхэттенской решетки улиц и кварталов восстают черты знаменитого марксистского отчуждения общества (смотри приведенные в книге фрагменты фресок Диего Риверы). В манхэттенской фасадной лоботомии гнездится борьба между фрейдистским бессознательным и сознательным (смотри в книге великолепные иллюстрации Мариен Фрисендорп и рисунки Сальвадора Дали), в манхэттенской схизме небоскребных интерьеров проступает раскольничья веселая наука Ницше (смотри иллюстрации ко всей книге). Так Рем Колхас, интуитивно безошибочно соединяя социологизм, психологизм и эстетизм великих веяний нашего времени, создает новый культурологический сплав современного гуманистического интеллектуализма. Именно гуманистического. В этой в целом сурово ироничной по стилю книге, безусловно, присутствует напряженное сочувствие автора к разнообразным жизненным трагедиям метрополисных перегрузок.
Невозможно читать без волнения, какая участь постигла из-за пожара на Кони-Айленде не только людей, но и дрессированных животных, ставших «жертвами забвения собственных инстинктов: ожидая команды дрессировщиков, они бросились спасаться слишком поздно… Слоны, гиппопотамы, лошади и гориллы мечутся, «объятые пламенем». Львы носятся по улицам в смертоносной панике, наконец-то свободные убивать друг друга на пути к спасению… Спустя много лет после пожара выживших животных видели на Кони-Айленд и даже в центре Бруклина, где они все еще показывали старые трюки…».
Не забывает автор книги напомнить, каким соблазном в начале новой высотной эры становилось открытие каждого нового небоскреба для многих несчастных, стремившихся свести свои счеты с жизнью, непременно бросившись вниз с новейшей небоскребной верхушки. Не случайно Колхас, описывая финал ссоры между Диего Риверой и Нельсоном Рокфеллером из-за создания и уничтожения портрета коммуниста Ленина на фреске капиталистического небоскреба, приведшей к массовым столкновениям между протестующими рабочими и разгоняющих их полицейскими, ставит точку в этой истории финальным фактом репортажной хроники: полицейская дубинка повредила спину семилетней девочке.
И весь этот метрополисный манифест прошит телетайпно краткими строками многочисленных афоризмов Колхаса, вот лишь несколько почти случайно выхваченных примеров: «…Манхеттен есть вечный спор о пользе… Манхеттен – это контр-Париж и анти-Лондон… Игла и Шар – начало и конец Манхеттена… Манхеттен – это скопление множества возможных, но так и не случившихся катастроф…».
Придравшись к последнему утверждению, можно сформулировать и некоторые критические замечания в адрес книги. Конечно, от скопления катастроф «возможных и невозможных» не застраховано ни одно место на Земле, чему свидетельство не только нью-йоркский теракт 11 сентября 2001 года, но и многие другие исторические и современные события в истории как центральных метрополисов, так и маргинальных деревень. Кстати о деревнях, иногда афористичный Колхас стремится найти сущностные сходства Манхеттена с деревней, например: «Манхэттен как набор из 2028 колоссальных домов-фантомов образующих мегадеревню… – это фантастически увеличенная версия Нового Амстердама». Но все подобного рода метафоры звучат уж слишком абстрактно. Так и про Москву даже ленивый пошутит хоть раз в жизни: «большая деревня». Но дьявол в подобного рода метафорических сравнениях скрывается в мелочах. А вот их-то, как правило, трудно растолковать. Колхас мало поясняет свои сельские ассоциации в связи с Манхэттеном.
Наконец, центральной темой книги является «перегрузка». Ее ощущениями и образами пронизан весь текст. Но, на наш взгляд, этого, прежде всего, эмоционально-эстетического подхода к «перегрузке» недостаточно. «Перегрузка» также должна быть сильнее осмыслена аналитически и логически.
Книга эта создавалась в 1970-е годы, и, хотя чувствуется, что автор ее созидал из подручного небоскребного материала на века, тем не менее, дух именно семидесятых, безусловно, запечатлелся в этой книге (ведь всякий настоящий манифест взывает к вечности с точки зрения именно своего момента времени). Главная особенность духа 1970-х, как известно, - нарастание по всему земному шару признаков глобального интеллектуального пессимизма, которые, на наш взгляд, отразились в названии таких утопических проектов предложенных Колхасом, как: «Город плененного шара» и «Сфинкс». В наше также весьма пессимистическое время можно было бы развить эти проекты, предложив в противоположное продолжение его идей вообразить город «Ускользающего земного шара» с девизом-эпитафией философа Сковороды: «Мир меня ловил, ловил и не поймал» или следующий за отелем-небоскребом «Сфинкс» отель-небоскреб «Эдип» с черными-слепыми глазницами гигантских окон под крышей.
Вновь возвращаясь во времена бума манхэттенизма - в первую треть XX века, особо отметим насколько притягательным был высотный образ Америки для русской культуры. Буржуазный Северянин мечтал о той самой перегрузке, когда: «Трагедию жизни превращу в грезофарс… Ананасы в шампанском!… Из Нью-Йорка - на Марс».
И Нью-Йорком грезили пролетарские беспризорники Сергея Есенина, которые «… без пива вдрызг. Все бредят Нью-Йорком, Всех тянет в Сан-Франциск». Что уж говорить о большевиках - их стремление догнать и перегнать высотные темпы Америки на долгие годы стало допингом для гиперперегрузки всей страны.
В свою очередь Колхас для постижения Нью-Йорка довольно часто использует цитаты и образы, связанные с Россией. Не только мнение Горького, но также мнения Достоевского и Маяковского приводятся в книге. А в уже упомянутой притче с советским плавательным бассейном, нам кажется, проступает даже история по мотивам «Страшной мести» Гоголя, когда стремление двигаться в предопределенном направлении приводит к прямо противоположному результату.
Сейчас во многих местах земного шара стремятся в небо все новые небоскребы гораздо круче манхэттенских, - неудержимо растут новые высотные территории метрополисов. Но в их истории Манхэттен навсегда останется незабываемо первым, когда, памятуя о том, что «нет простого пути от Земли к звездам», вне себя от небоскребной перегрузки подобно Гагарину манифестировал: «Поехали!»
Настоящий манифест, как и настоящее вино, становится с годами только прелестнее, яростнее взывая к фантазии нашей совести, то есть к свободе. У нас в стране была неплохая книжная серия «Библиотека всемирной литературы». Не настало ли теперь в России время для новой серии «Библиотека всемирного манифеста»?! Там среди манифестов, освобождающих униженных и оскорбленных, третьи сословия и средние классы, пролетариев и крестьян, женщин и детей, малые народы и сексуальные меньшинства, манифест Рема Колхаса о высвобождении башен и небоскребов, безусловно, займет достойное место.
