На экране 1962 год. Где-то на Ленинских Горах сержантик-водитель позирует уличному фотографу на фоне вверенного глянцевого представительского автомобиля. Позирует и так и эдак, мимо девушки проходят, разумеется, одетые по моде тех лет. Играет какая-то иностранная легкая музыка… Мы смотрим на это все – и нам уже скучно.
Итак, мы имеем не слишком частый случай: многие, даже откровенно слабые фильмы умудряются в начальных кадрах намертво приковать к себе заинтересованный глаз зрителя. Да это и не столь уж сложно: любой сценарист или режиссер знает, что, начиная фильм, располагает авансом зрительского внимания – первыми пятью-десятью минутами. Создавая этот кусок ленты, ему почти не нужно заботиться ни об увязке его с другими частями (ибо это первый эпизод, это с ним станут увязываться прочие фрагменты), ни о каком-либо особом смысловом наполнении: здесь важно лишь зрелище, зрелище в чистом виде, задающее эстетическую тональность всего произведения. Практически любой профессиональный режиссер в состоянии с этой задачей справиться.
Тем показательнее здесь фиаско «Водителя для Веры». Начало не обманывает: фильм в самом деле скучноват, натужен и лишь к концу обретает маломальское напряжение, причем довольно поверхностного рода. Посмотрев «Водителя», о нем не хочется больше думать, тем более едва ли кому-нибудь захочется смотреть его повторно, хотя бы и по телевизору. Сюжет, интрига, декорации, игра актеров (за исключением Богдана Ступки в роли старого генерала – тот, напротив, хорош исключительно) – все здесь одноразовое как презерватив или бумажный носовой платочек.
Слегка поразмыслив, начинаешь находить причины указанной неудачи. В самом деле, зададимся, скажем, вопросом: а почему, собственно, 62-й год? Почему не 67-й или не 75-й? Фоновая политическая коллизия – острое противостояние функцонерских кланов армии и КГБ – как раз характерна не для 62-го года (тогда-то борьба, закончившаяся смещением Хрущева, шла внутри партаппарата и сравнительно вегетарианскими методами), а для существенно более поздней эпохи – середины и конца семидесятых годов, когда схлестнувшиеся наследники Брежнева породили довольно длинную цепочку загадочных смертей генералов, генеральных конструкторов и т.д. Шестьдесят второй же – это год Новочеркасского расстрела. И вообще эпоха Хрущева – это период довольно многочисленных массовых волнений по всей территории СССР: от Караганды до Грозного и Рязанской области, зачастую подавленных силой оружия. Но подобными сюжетами наше кино пока почему-то не заинтересовалось.
И все-таки – шестьдесят второй. Атрибуты эпохи старательно подбирались, собирались и вывешивались в кадр. Атрибутов – полно, а эпоха не появилась. В чем здесь секрет? А вот в чем: предположим, вы выходите на улицу, и вас окружают «атрибуты» этой улицы в той пропорции, в какой они реально на ней присутствуют – машины, дома, люди… Теперь другой случай: вы вспоминаете эту же улицу. В этой ситуации пропорции присутствия тех же атрибутов в вашем сознании совсем иные: непропорционально большое место занимает что-то необычное или, напротив, особо-характерное, или особо точно соответствующее вашему эмоциональному состоянию. Иначе говоря, образ прошедшего всегда эмоционально окрашен, всегда о чем-то говорит, помимо числа на календаре. Причем для подобного окрашивания порой достаточно одной-двух деталей – и все. Остальную работу по формированию достоверной реальности сделает сознание зрителя. Именно поэтому мы ходим в театр, воспринимаем искусство графики и т.п.
Вернемся к ленте Павла Чухрая. Приходится признать, что здесь этого эмоционального окрашивания эпохи не обнаруживается. Просто ремесленная похожесть, созданная с полнейшим творческим равнодушием, похожесть деталей, порой даже нарочитая – и в свете этого равнодушия лишенная достоверности.
Впрочем, в остальном – не лучше. Главный герой может сколько угодно рассказывать о том, что он послевоенный детдомовский сирота. Не верится. Кто хоть раз видел детдомовских, никогда не поверит ни на секунду. Детдомовские бывают разными, но такими – никогда! Да и вообще военнослужащие срочной службы с такими интонациями не разговаривают. Особенно с начальством. Тем более в 62-м, когда служили долго.
Герой А.Панина, кэгэбешник Савельев, тоже недостоверен, но по-другому. Сам актер вполне справился с традиционной для себя ролью подлеца в погонах. Но именно традиционность здесь нарушает правдоподобие: мы чувствуем, что герой со всеми потрохами перенесен в фильм из какого-то оказавшегося под рукой сериала. Да и вообще: что это за капитан госбезопасности в штатском, сопровождающий армейского генерал-лейтенанта чуть ли не в сортир? Но здесь мы вступаем в область натяжек сценария – столь же неправдоподобного, как и образ эпохи.
В целом все это почти комично: генерал, хранящий секретные бумаги в домашнем сейфе; служебный автомобиль, паркующийся в сарае на генеральской даче; шофер этого автомобиля – солдат срочной службы, на сей даче живущий и столующийся. Поездка генерала в Москву – непременно в Кремль, как будто там в самом деле имеются какие-либо армейские (а не кэгэбешные) организации. Возвращение из Москвы: на аэродроме генерал-лейтенанта встречает лишь один шофер, и только. Или адмиральский катер, названный в честь адмиральской дочери простым советским именем «Анжела». Наконец, недоеденный генералом бутерброд с черной икрой, которым горничная угощает шофера – и невдомек бедолажке, что в 62-м подобную еду в СССР никто не держал за деликатес…
Всего этого не было, потому что не могло быть никогда. Такая развесистая клюква в духе Павла Лунгина – обычно ее производят на иностранные деньги для иностранного же рынка. Безусловно, не бывает кино без «модифицирования» реальности, но и в этом процессе всегда имеется некоторая мера, задающая границу между художественной условностью и халтурой. Мера, определяемая уважением к зрителю, точнее – к его интеллектуальному и культурному уровню. По большому счету это вопрос конвенции, своего рода зеркало. Если принять, что уровень «Водителя для Веры» – уровень мэйнстрима, «добротное российское кино», то приходится констатировать, что наш «широкий зритель» в плане восприятия – безнадежный троечник, и только.
