Книга протоиерея Михаила Ардова "Цистерна" принадлежит к тому типу литературных произведений, которые читаются трудно, но их хочется перечитывать. Дело, как справедливо заметил академик М.Л. Гаспаров в письме, помещенном на обложке, в языке. Язык, которым написана книга – ее главное достоинство.
Дело в том, что после явления писателей-деревенщиков русская проза постепенно стала терять свой особый язык и свою привязку к корням. А у Ардова вся книга – это диалог, псевдо-диалог или диалогический монолог, словом живая речь, связная и несвязная, но целиком и полностью захватывающая и поглощающая читателя.
Повесть «Цистерна» впервые вышла в 2000 г., так что книга, выпущенная Б.С.Г.-пресс в этом году – переработанное новое издание. Повесть построена по вполне классической схеме как серия новелл. С первых фраз, с первым гудком паровоза, привезшего на захолустную станцию злополучную цистерну с метиловым спиртом, который к концу книги погубит неколько сотен человек, читатель погружается в русскую жизнь. Понятно, что весь разговор пойдет о России. России такой, какой ее видит сам автор и его лирический герой-отшельник и мизантроп, делящийся из-под полы с читателем своими крамольными записками. От его анонимных откровений, честно говоря, познабливает: перед нами какой-то гомункулюс, человечишка, скрипящий и вымучивающий свою жизнь в захолустье вдали от Москвы. Постепенно нам станет понятно, почему и как московский гимназист превратился в такое существо-голлума.
Новеллы, составляющие сборник-повесть (Встреча, На толкучке, В предбаннике, На паперти, Понедельник и другие – всего двадцать) представляют читателю галерею русских типов – преимущественно мужских, в основном пьяниц и убогих, старушек с паперти, бульдозеристов, пастухов… Для меня знакомство с ними, происходящее через их речь, отдает болезненным ушедшим воспоминанием: так почти не говорят уже… И правда – многие новеллы имеют датировку – 1970-й, 1971-й год. Именно тогда еще можно было фиксировать живую русскую речь, хотя и испорченную советским жаргоном, но еще не раздавленную телевизионным и масс-медийным влиянием. И в этом, как я сказал, одно из главных достоинств книги.
Другое достоинство книги – внутренне угадываемая система ценностей, построенная на глубоко органичном народном христианском мировоззрении. В изломанных судьбах героев книги – курсантов, героев, летчиков, курячего доктора существует некий фон, некоторая важная отправная точка, из которой разворачивается система координат. Сказать, что главная тема книги – православная вера, будет не совсем верно. Автор пишет о русском человеке и пытается понять, что с ним стало, отчего он стал таким, каким мы видим героев повести. Очевидно, что ответ лежит примерно в плоскости, близкой к религиозной, но автор имеет деликатность говорить об этом не напрямик, а как бы вокруг, описывая круговое пространство– и за это его хочется поблагодарить.
Именно из-за такого, кружного, описания выходит ужасная и яркая, но не совершенно безнадежная картина. Проза Ардова в этом смысле кажется даже более «говорящей» о православии, чем такие бестселлеры, написанные церковными людьми, как «Несвятые святые» о. Т. Шевкунова или проза О. Николаевой. Там все прямолинейно и просто, даже чудеса какие-то двухмерные, а здесь – все многомерно и объемно, но это и есть традиция русской литературы, роднящая автора и с Гоголем, и с Лесковым, и с физиологической прозой, с Платоновым и даже с фантасмогорическим русским путешественником Венедиктом Ерофеевым, в полупьяном бреду едущем в мистические Петушки.
Разговор о русском человеке у Ардова есть по большей части разговор о его смерти и о том, как его жизнь на смерть и похожа и к смерти подводит. В этом смысле очень важный рассказ о матушке Надежде открывает главную тему Ардова – об иночестве как главном выражении русской души. На фоне испившихся досиня пьяниц, торговцев иконами, развратников и потерявшихся несчастных людей герои новелл про отца Михаила и матушку Надежду, а также трех дополнительных – «Баба-солома», «Наша Шура» и «Голован толстоголовый» показывают собственно органичного человека – русскую инокиню, но не иконописный образ, а встроенное в живую речь мировоззрение, портрет души человека. Понятно, что эти души источают внутренний свет, который освещает и несчастных жертв метилового перепоя, отхлебнувших из проклятой цистерны. Эти инокини и помолятся об упившихся и омоют их скорченные в муке тела.
Книгу Ардова надо понимать, как большую метафору, определяющую состояние России: от большой черной цистерны с мерзким пойлом отравился народ и погибла страна, из которой была родом барыня (новелла «Барыня-барыня») и измученный и искалеченный духовно герой-повествователь. Книгу Ардова можно было бы назвать поминальным листом о русских людях, опоенных и одурманеных, если бы не эти женские характеры, которые отчасти напоминают о Настасье Марковне, несчастной аввакумовой протопопице, отчасти о героинях Федора Абрамова. И тут, как кажется, есть у Ардова в его «Цистерне» просвет.
Некогда один умный человек дал самое простое определение того, что такое русская литература. «Думайте о Боге, пишите по-русски». В этом смысле книга о. Михаила Ардова как нельзя более соответствует определению. Главная тема повести – дума о Боге и о России, выраженная прекрасным русским языком. Этого в принципе уже достаточно.
Протоиерей Михаил Ардов. Цистерна. М.: Б.С.Г.-пресс, 2013. 392 с. ISBN 978-5-93381-317-0