«Они шли по мосту через Темзу. Впереди тускло светился циферблат часов на «Савое». ”Я все думаю, - сказал К., - где тут можно спрятать труп. В отеле. Скажем, я убил кого-то в своем номере. И хочу избавиться от тела”. А. поежилась от холода, взяла его за руку и монотонно ответила: ”Элементарно. Надо засунуть труп в мусорный контейнер. Сразу после того, как поставят пустой.
Это даст тебе пару часов, чтобы сделать ноги”»
Л.Нирбок «Встреча в декабре»
Одно из самых интересных событий последних недель промелькнуло почти незамеченным: в Челябинской области милиционер насмерть сбил пешехода, после чего попытался спрятать тело – попросту закопал его. Преступника довольно быстро вывели на чистую воду; само же трагическое происшествие прошло по животрепещущему разряду «милицейского произвола», но – будучи не столь вопиющим как, скажем, подвиги легендарного Евсюкова или прицельный огонь тувинского рейнджера по безоружным тинейджерам – тут же кануло в Новостную Лету. Между тем, случай интересный, наводящий на некоторые размышления не совсем прикладного значения.
Никого не удивляет, что милиционер сбил пешехода – дело привычное, случаев таких множество, говорить тут особенно не о чем. Но вот вторая часть инцидента любопытна. Обычно российские милиционеры не прячут тела убитых ими людей – это совершенно излишне, так как всегда можно придумать историю о пьяном особо опасном преступнике, к тому же – ужасно похожем на объявленного в розыск террориста, который нарушал правила общежитства, дорожного движения, обращения с турникетами в метро, с ложкой и вилкой, носил в кармане бодяжный героин, не предъявил документы, предъявил их с особенно вызывающем видом, отбивался от сотрудников правоохранительных органов бейсбольной битой, букетом тюльпанов, банковской карточкой, книгой М.Л.Гаспарова «Записи и выписки». Оттого был немедленно задержан -- и тут же случайно умер от застарелого ишиаса. Все понятно. Прятать тело не нужно – лишние хлопоты; более того – лишняя работа мозга.
Вот почему поведение челябинского милиционера выглядит странным. Можно, конечно, приписать его паническому порыву или даже слишком богатой фантазии, питающейся сюжетами детективных книг и сериалов. Ведь идея избавиться от трупа – чисто детективная; вместе со способом превратить живого человека в этот самый труп она является одним из условий функционирования сего почтенного (и, увы, находящегося в кризисе) жанра. Желание закопать мертвое тело, ставшее таковым в результате собственных усилий, вполне естественно – только вот естественно оно исключительно в определенных исторических и социальных обстоятельствах.
Прежде всего, «тело человека, погибшего в результате насильственных действий» должно быть не правилом, а исключением. Изобилие трупов делает желание закопать один из них смехотворным -- или даже возмутительным, нелепым -- жестом. Вот если насилие не является рутиной, тогда и убийство предстает чем-то из ряда вон выходящим. В таком случае преступное действие следует тщательно скрывать, а не расписывать его благотворность или необходимость. Если челябинский милиционер бросился закапывать несчастную свою жертву – значит еще не все потеряно для общества. А из этого острожного социального вывода следует другой, уже чисто литературный. Там, где (индивидуальные) преступники пытаются избавиться от трупов, еще (теоретически) возможен жанр детектива.
Детектив покоится на уважении к закону и преклонении перед разумом. Только там, где преступление является оскорблением не столько государственного порядка, сколько общественной морали, оно по-настоящему вопиет о наказании. Только там, где доводы рассудка стоят неизмеримо выше частных интересов или даже страстей, нарушитель закона может быть законно приведен к честному суду, чтобы получить справедливое наказание. Ни в Руанде, ни сталинском СССР, ни в нынешней Саудовской Аравии детектив как жанр невозможен – с соотношением общества и государства там не все в порядке, да и с разумом тоже. Даже те страны, которые принято называть «западными», а в последние шестьдесят лет – «демократическими», не являются достаточно «чистыми» примерами совпадения обоих факторов; оттого первые, классические детективы (и тексты, и герои-сыщики) выращивались как гомункулы, в пробирке бесконечных условностей. Первого детектива-любителя всех времен и народов, Огюста Дюпена, сочинил писатель из Новой Англии -- но сочинил его французским аристократом, обитающем в глухом предместье Парижа. Эдгар Алан По не сделал его американцем, да и действие благоразумно перенес в мало кому из его читателей известный Старый Свет.
Более того, он украсил своего героя таким количеством причудливых черт характера и странностей поведения, что перед нами уже даже и не человек, а какая-то логическая машина с замашками декадента (заметим, это за несколько десятилетий до появления настоящих декадентов!). Такой линии были привержены почти все продолжатели дела По, авторы «логических» детективов, естественно – представители англо-саксонской культуры. Холмс не читал беллетристики, впрыскивал кокаин и играл на скрипке, отец Браун исповедовал, лорд Уимзи собирал инкунабулы, Эркюль Пуаро вообще оказался бельгийцем, а полицейский офицер Далглиш – автором недурных лирических стихов. Все эти персональные причуды были придуманы, чтобы как-то «остраннить» людей, занимающихся странным делом – поимкой преступников. Если бы преступлений было такое множество, что их раскрытие (или даже горестное, сложив руки, наблюдение за безобразиями) стало рутиной, ничто бы не спасло ни декадентствующего Холмса, ни бряцающего на лире Далглиша от самой банальной обыденности.
Конечно, убийств и прочих нарушений закона не должно быть уж совсем мало – тогда ведь и сами эти прискорбные случаи, и люди, их расследующие, превратятся в миф; но почти неостановимое насилие в обществе просто убивает жанр детектива. Зачем придумывать хитроумные способы избавиться от неприятного человека, когда можно просто пустить ему пулю в лоб -- или пырнуть ножом? К чему прятать труп, когда их вокруг не счесть? Кстати говоря, именно об этом – один из лучших рассказов Честертона, в котором некий генерал во время военной кампании убивает молодого офицера, любовника своей жены, и, чтобы спрятать тело, бросает в бессмысленную атаку подчиненную ему бригаду. Где лучше всего спрятать лист? В лесу. А тело? Среди тысячи других тел.
Оттого более пригодным (но, наверное, не идеальным) для жизни является именно то общество, литература которого способна порождать детективные рассказы и романы. Я, конечно, имею в виду исключительно старомодные, «логические» детективы – насчет жизни в обществах, где процветают такие жанры, как «боевик» или даже «триллер», нам довольно хорошо известно. Борхес, при всей своей англомании и страсти к детективам, так и не смог сочинить ни одного приличного образчика жанра (написанные им вместе с Бьой Касаресом пародийные истории о тюремном сыщике Исидро Пароди – не в счет; само местонахождение героя многое говорит о стране, где происходит действие); дело тут не в писателе, дело в Аргентине. Зато великий слепец создал десятки отличных рассказов об убийцах, поножовщиках, бандитах и хулиганах.
Если иметь в виду все вышесказанное, история челябинского милиционера, как ни странно, внушает даже некоторый оптимизм.
