27 февраля 2007 года прошел второй этап международной конференции по философии, политике и эстетической теории «Создавая мыслящие миры». Ее главным событием стала лекция итальянского политолога, философа, суперинтеллектуала Джорджио Агамбена (Giorgio Agamben). Вопреки традиции лекция не была каким-либо образом озаглавлена автором. А главный вопрос, на который отвечал Агамбен, я попытался сформулировать самостоятельно и вынес в заглавие. В любом случае слово «gloria», пожалуй, чаще всего звучало в его выступлении… Сам доклад, судя по кулуарным разговорам, оказался неожиданным и новым для московской публики, но полностью соответствовал переосмыслению многих фундаментальных концепций, которым и занимается Агамбен в последние годы («пересмотру традиционных категорий политической философии ради понимания новой ситуации, складывающейся сегодня в мире», как говорится в справке о философе).
Агамбен попытался разобраться, каким образом теперешнее главенство экономики в обществе произошло из парадигмы христианства. Далее я буду раскавыченно излагать его учение – до того момента, где последует оговорка «конец цитаты». Так что все дерзкие формулировки, среди которых первой прозвучала «Троица в качестве божественной экономии», принадлежат лектору.
Итак, ангелы являются инструментом божественного управления и имеют девять иерархий. Это своего рода министерства, выполняющие декреты провидения. Ангелогия Средневековья оказала влияние на становление европейской бюрократии и ее иерархий.
Средневековое богословие столкнулось с наивысшей проблемой мировоззрения, которую не смогли разрешить ни Блаженный Августин, ни святой Иероним, ни другие тогдашние авторитеты, которые за нее брались. После страшного суда и воскресенья из мертвых божественное управление миром заканчивается. А те, кому положено, оказываются в раю, где, как в сегодняшней Европе, нормальным считается состояние незанятости. Ангелы, получается, также были нужны лишь для приведения людей к концу мира. Короче, в рамках проблемы предлагалось осмыслить то, что трудно представить, – всеобщую праздность и бездеятельность, последнее состояние человечества – этакий «бесконечный конец», в котором человек «не знает ни нужды, ни инерции». При этом божественная власть не столько исчезает, сколько не осуществляется. То есть приобретает вид славы.
А зачем власти слава? Этот вопрос относится как к светской власти, так и к божественной. Прежде чем мы получим ответ на этот вопрос, отметим, что обе эти власти отчетливо «требуют» славы, требуют восхваления. И эта слава порой переживает саму себя (здесь речь – про земных властителей).
Тут Агамбен вспоминает про Шабат, про предписания прекращения деятельности в субботний день у иудеев. И далее в процессе выступления пытается доказать, что человек – это «субботнее» существо. Но нас пока интересует власть как машина производства прав. И тут оратор, не дожидаясь финала, отвечает на вопрос, вынесенный мной в заголовок.
Власть – как политическая, так и божественная – обязательно требует для себя литургии, потому что слава занимает место пустоты, возникшей из-за бездеятельности власти, и удерживает в своем центре форму славы. Поэтому власть всегда нуждается в церемониальном аппарате. Тезис крайне сжатый и нуждается в некоторой декомпрессии, которой мы далее займемся вместе с лектором.
Образ пустующего престола появляется еще в древнем Риме. Кресло преторов выставляли пустым, по декрету Цезаря, во время проведения театральных игр и прочих публичных зрелищ как символ власти. Калигула ставил пустой торн, которому сенаторы должны были кланяться до земли.
«Господь поставил на небесах престол свой», поется в одном из псалмов. Этот престол стоит постоянно и создан еще до сотворения мира. То есть слава даже предшествует сотворению мира. И отождествляет себя с бездеятельностью. Потом уже к ней присоединяется прославление (светское и богословское). И трудно полностью разделить литургию церковную и светскую, из-за взаимопроникновения их обрядов друг в друга.
В аппарате славы власть впитывает в себя как центральную идею бездеятельность человеческой жизни. Но поскольку бездеятельность незрима, то ее нужно превратить в церемонию. Это простой человек обрек себя на производство и на труд, но не работа - конечная сущность человека. А вот бездеятельность - последняя политическая сущность Запада, которую власть присваивает себе. Праздник и праздность глубоко сопричастны человеку. Пусть цель скульптора лепить, а цель флейтиста играть на флейте, но человек как таковой рождается без собственного дела. И бездеятельность – наивысшая свобода, которую может достигнуть человек. И она же – отрада созерцать в себе способность к действию.
Возьмем, к примеру, поэзию, которая, по Агамбену, – обездеятельный язык, когда приостановлены его функции и он используется по-другому. Примерно о том же говорил еще Спиноза, называя поэзию созерцанием способностей языка. Поэзия не показывает, на что способна человеческая плоть.
Искусство так же не является человеческой деятельностью, сливаясь этим качеством с философией и политикой. Искусство – попытка создать язык бездеятельности. Осмыслять мысль – это высшая бездеятельность.
Нас больше интересует власть, однако Агамбен посчитал, что его тезисы на эту тему достаточны раскрыты. И, дескать, не только божественная власть нуждается в славе, но в ней нуждается даже власть Буша, хотя, казалось бы, нет никакого аппарата, который мог бы обосновать его славу. Но нет власти без славы, и аппарат просто присваивает ее во время церемоний. «Конец цитаты».
К критике последнего тезиса я не готов, потому что протестантские реформы вообще, и англо-саксонская цивилизация в частности, нередко критиковали славу, но она остается… Я попробовал оспорить тезис Джорджио Агамбена о субботнем человеке.
Ведь человек, созданный по образу и подобию, в силу этого обладает, к примеру, такими качествами, как свобода воли и творческое начало. Последнее проявляется лишь в деятельности, еще начиная от Адама, который прошел проверку, немедленно хапнув яблоко, едва про него узнав. Талант, качество весьма заурядное и встречающееся у трети человечества, всегда включается в работу самопроизвольно. Более того, человек, работающий талантом в каждый день своей жизни, счастлив, не болеет, что есть признак того, что он живет так, как был задуман. На это Джорджио Агамбен сказал, что «гений – это человек, который лишен таланта». Я не согласен, потому что гений отличается от таланта лишь тем, что он решает задачи, которые никто, кроме него, не видит.
Однако так ли важна полемика в данном случае, если ученый сделал лишь то, что он привык делать, – выступил в сферах, где он может контролировать источники (зная соответствующие языки) и занять в этих областях какую-либо позицию.
Публикация этого доклада на сайте на биеннале пока не планируется, а Маратом Гельманом анонсировано лишь интервью с Агамбеном на сайте gif.ru. Поэтому я довольно подробно изложил тезисы выступления. А вот материалы предыдущего этапа конференции «Создавая мыслящие миры» опубликованы как в виде книги в рамках издательской программы «Интерроса», так и на сайте (см., к примеру, доклад Подороги).
