Раз в четыре года на улицы черного-черного города выезжают белые-белые (ну, то есть, как белые, - грязно-белые, конечно, осень) автомобили «Лада-Калина». В каждом – пять злокозненных таджиков. Автомобили ездят от одного избирательного участка к другому, таджики шумною толпой вбегают в помещения, предназначенные для законного волеизъявления граждан, и голосуют, голосуют, голосуют. Переполняют, извините, урны. «Лужков! – кричат, - Лужков!»
Города порождают городские легенды. Незамысловатые истории про призраков, привязанные к топографии и внятным поколению воспоминаниям. Какое поколение – такие и воспоминания. Мы, например, живем в эпоху сравнительно спокойную и (сравнительно, опять же) сытую. Отсюда – недостаток драматизма в свежевыпекаемых мифах.
Ну, допустим, те же таджики на «Калинах». Что в них страшного? Кого, вообще, это пугает? За москвичей пресловутые таджики (а их, согласно другой городской легенде, опубликованной движением «Пни», в столице шестнадцать миллиардов) скоро будут пищу пережевывать, и даже, возможно, переваривать. Отчего бы им и не голосовать за москвичей?
Вы только подумайте: воскресенье. Заслуженный и краткий отдых. Телевизор, диван. Голова после вчерашнего болит. Какие тут голосования? Всякий разумный человек откажется с удовольствием от почетного права на волеизъявление. А всякий нелегальный мигрант – согласится на реализацию чужого права за умеренную мзду.
И все довольны. Так что, создавая миф о голосующих таджиках, москвич, возможно, не напугать себя хочет, а образ идеального будущего рисует. Оттого и легенда скучноватой получается. Идеалы – вообще штука скучная. Зато их изучение позволяет понять, чего именно гражданам не хватает. Сделать какие-то выводы. Улучшить жизнь.
Желает москвич, чтобы таджики за него голосовали? – Значит, власть просто обязана на следующих выборах желание его реализовать. На то и власть, чтоб за желаниями граждан следовать, разве нет?
И живопись, фиксируя со всей возможной наглядностью городские легенды, может помочь властям функции свои выполнять. Это просто обязанностью должно стать для радеющих о счастье родины художников: регулярно отображать на полотне свежие урбанистические мифы и результаты трудов отправлять, куда следует.
А мы на понятных примерах опишем технологию. Зададим, так сказать, образцы.
Ну, с пресловутыми таджиками все более или менее ясно: избирательный участок, вскинувшая руки женщина в очках – председатель комиссии. Интеллигентная и тяжеловатая – завуч, наверное, в миру. Вокруг: хоровод смуглолицых граждан в оранжевых национальных комбинезонах. Кто-то только получил пачку бюллетеней, кто-то уже в урну их запихать пытается, помогая себе, предположим, шпателем. Кто-то только ждет своей очереди.
И шарики всюду, яркие воздушные шарики. Праздник все-таки.
Или другой, не менее понятный сюжет, к тому же, известный века этак с восемнадцатого ценителям русских народных картинок: «Мыши хоронят кота». С характеризующим эпоху подзаголовком: «Представители партии, правительства, деятели культуры, искусства, и церкви, пожелавшие остаться неизвестными, провожают в последний путь авторитетного предпринимателя». Ничего лишнего: траурная процессия, роскошный гроб на плечах у крепких парней. Венки с понятными надписями: «От урюпинской братвы», «От творческого коллектива императорского балета», «От районной партийной ячейки». И длинный ряд гостей. Все в трауре, и все почти узнаваемы, если б не черные полоски на глазах – как в телевизоре иногда бывает. Кого-то, впрочем, выдают выбившиеся из-под черного, маскировочного в данном случае плаща, панагия и крест, кого-то – кепка, кого-то – неснимаемый паричок, на этот раз зачем-то снятый и спрятанный в нагрудный карман. А кого-то – ничего не выдает, привычка, еще на старой работе приобретенная.
И напоследок: идиллия. Поле, колоски, мертвый пастушок. Ой, то есть, извините, нет, такое уже было. Живой, конечно, прохожий, с выражением радостного изумления на лице. Вокруг – сияющие свежестью многоэтажки. Нечто в духе Пименова. Городская романтика. Человек увидел только что кортеж из ста двадцати автомобилей «Порш Кайен», шестидесяти «Гелендвагенов», и восемнадцати «Бентли». И теперь душа его полна счастья – ибо он проникся величием родины, и осознал, в чем ее будущее. Столь же неизбежное, сколь и прекрасное.
Название полотна очевидно – «Рамзан пролетел».
