О чем читал в газетах доктор Ватсон? Жулики навсегда. Сыщик и гендер (нежные руки и кочерга). Где мог черпать воображение Николас Мичел? Дурацкая привычка жениться. Секс в экипаже – за деньги и по любви. Два мира – два судопроизводства. Ура! теперь они могут все.
Газета «Таймс» выложила онлайн все свои номера с 1785 по 1985 год – к ликованию профессионалов-историков, не имеющих возможности зайти в ближайшую библиотеку и погрузиться этот восхитительный свод британских предрассудков, парадоксов патентованного «здравого смысла», десятков тысяч безупречно изложенных разнообразных фактов, сословного высокомерия и векового презрения к деспотизму. Радуется, конечно, и историк-любитель – теперь можно, не отходя от компьютера, узнать, что писала консервативная пресса о битве при Ватерлоо или об Октябрьской революции в России. Или о том, что мог прочесть Ватсон-Соломин, затребовав в игорном клубе «Багатель» «”Таймс“ и портвейн» (комично-зеркальный советский вариант - «“ Правда“ и ”Солнцедар“»). Действительно, теперь есть, что почитать.
По такому поводу в онлайновой версии «Таймс» уже появилось несколько обзоров старых газет – будто опровергая известную поговорку Who needs yesterday papers? Гэри Слэппер составил очень произвольный свод «Судебных дел, которые изменили Британию: 1785-1869». Среди двадцати судейских историй – решение по делу о продаже недоброкачественного товара, о том, как карета принца Уэльского наехала на тележку мясника и что из этого вышло, об обмане акционеров, о ложных обвинениях правительственных войск в жестокости при подавлении народного бунта и прочая и прочая. Все дела крайне интересные и актуальные; некоторым образом, мы еще живем в мире, описанном судебными хроникерами «Таймс» двести лет назад. Впрочем, внимательный читатель, имеющий вкус к социальной истории, найдет в обзоре Слэппера и недвусмысленные свидетельства именно того времени – эпохи Регентства и королевы Виктории, особенно последней. Если жулики, начальственные кортежи и финансовые пирамиды остались все теми же, что и тогда (за исключением технической стороны дела), то вот условия жизни, слава Богу, поменялись. И особенно поменялись некоторые социальные роли – например, мужчин и женщин.
Боюсь ошибиться, но, кажется, в рассказах о Шерлоке Холмсе нет ни одного преступления, совершенного женщиной. Женоненавистничество Холмса известно – не совсем понятно, было ли оно отражением мизогинии Конан Дойля, либо просто приметой времени. В сущности, Холмс считал женщин не слишком способными к совершению преступлений вообще – дело это сложное, требующее хотя бы минимума логики, крепких нервов и недюжинной физической силы. Огнестрельного оружия на руках у подданных ее Величества было не очень много, а сбить супостата с ног ударом кулака или снести ему полчерепа кочергой викторианской даме все-таки затруднительно – еще не появилось ни фитнесс-клубов, ни центров боевых искусств. Впрочем, в известном монологе в «Знаке четырех» Холмс упоминает некую красавицу, которая отравила детей, чтобы получить страховку. Тут он попал в точку; дети и отравления – вот главный контекст женской преступности в XIX веке, контекст, по канве которого вышивали свои сюжеты классики от Диккенса до Флобера и Лескова.
Совершенно литературным (как видится это сейчас -- но те только сейчас!) было и описание разбирательства о смерти Бриджет Гроук, проводившегося лондонским коронером 4 января 1840 года. Трехлетняя Бриджет умерла в бедняцком районе Сэнгейт от «естественных причин», однако эта «естественность» ужаснула коронера и всех присутствовавших при следствии. Причин было названо две: общие условия жизни и «бесчеловечное поведение матери». Насчет последнего наше социокультурное воображение предложит полное (пожалуй, даже избыточное) описание – нищета, пьянство, беспорядочное распутство и проч. А вот «общие условия жизни» умершего ребенка потрясли даже хладнокровных английских чиновников тех довольно суровых времен: «Почти невозможно даже отдаленно передать вид тошнотворного вертепа, где было найдено умершее дитя. Низкая темная комната; огонь очага отбрасывает вспышки ослепительного света на помещение, которое могло бы навести автора недавно опубликованной «Фортуны Годольфина» на знаменитое описание склепа, где заживо погребли цыганку». Для справки: роман позабытого ныне Николаса Мичела «Фаталист, или Фортуна Годольфина» вышел в свет в том же 1840 году. Лондонские коронеры были, оказывается, весьма начитанными людьми.
Другое дело, касающееся злокозненного поведения некоей особы, датируется 3 апреля 1845 года и известно под названием «Корона против Холла (он же Роллинс)». Обвиняется мужчина, но все нехорошие проступки совершила именно женщина, сумевшая, к тому же, вылезти сухой из матримониальных вод. Томас Холл (он же Роллинс), человек бедный, почти нищий, был женат на Мэри Энн, с которой прижил ребенка. Супруга этого бедолаги решила уйти от него к любовнику, прихватив с собой дочку. Холл пытался ее задержать, но был избит своим удачливым соперником. Брошенный муж пытался уговорить Мэри Энн вернуться домой, но, в конце концов, отчаялся и женился заново. Правда развестись с изменщицей он не смог – в те временя для этого нужно было специальное решение Палаты Лордов и церковного суда; все это требовало денег, которых у Холла никогда не водилось. В конце концов, несчастного бедняка судили за двоеженство. Высокомерный и жестокосердый паяц в судейском парике, выразив сочувствие обвиняемому, отправил его на четыре месяца на принудительные работы. Судья Мол издевательски заметил, что закон един для богатых и бедных, и что Холл должен был поступать согласно ему – обращаться за разрешением на развод в Палату Лордов, в церковный суд и тратить на все это около 600 фунтов (гигантскую для тех времен сумму). Такая вот юридическая беспристрастность на фоне женского коварства.
Итак, преступная мать в тисках нужды и коварная изменщица – таковы роли женщин в судебных делах (и беллетристике) в XIX веке. Конечно же, мы забыли еще одну. Проститутка. Об этом – в деле «Пирс против Брукс», которое рассматривалось 18 апреля 1866 года. Специалисты уверяют, что дело очень важное – в смысле юридической политики в отношении компаний и фирм, предоставляющих необходимое оборудование для незаконных промыслов. Некая мисс Брукс заказала фирме, производящей экипажи, кареты и прочие средства передвижения, «брогам» (или «брум») – закрытую двухместную коляску. Получив ее, она отказалась платить, после чего фирма Пирс подала иск. Однако суд встал на сторону мисс Брукс, ибо производитель знал о роде ее занятий и вполне догадывался, что искомый «брогам» (он же «брум») будет использоваться для профессиональной деятельности. Вот интересно, читал ли судья, вынесший чудной приговор, «Госпожу Бовари» с той самой знаменитой сценой эротической поездки Эммы и Леона по улицам и площадям Руана? «А на набережной, загроможденной бочками и телегами, на всех улицах, на всех перекрестках взоры обывателей были прикованы к невиданному в провинции зрелищу – к беспрерывно кружившей карете с опущенными шторами, непроницаемо, точно гроб, качавшейся из стороны в сторону, словно корабль на волнах». Был ли законник под впечатлением этого захватывающего дух человека XIX века описания? Или же любознательный юрист читал о нашумевшем процессе, состоявшемся в Париже за 10 лет до дела «Пирс против Брукс»? Тогда «Госпожу Бовари», ее автора и издателя обвинили в безнравственности – среди пунктов обвинения фигурировал и непристойный каретный тур Эммы с ее молодым любовником. В Париже литература и общественное мнение оказались сильнее официозной морали Второй Империи, десять лет спустя в Лондоне викторианская мораль оказалась сильнее здравого смысла и прав производителя.
Прошло около ста пятидесяти лет. Женщина в западном мире, слава Богу, получила все возможные права – в том числе, и в судебных отчетах. В них она не только плохая мать, неверная жена или даже проститутка, она мошенничает, убивает, обманывает, тиранит, пытает, использует сексуальных рабов, торгует наркотиками, перерезает глотки, превышает скорость, устраивает пьяные дебоши, угоняет самолеты, совершает акты терроризма и делает еще сотни самых различных вещей -- наряду с представителями того пола, который ранее почти исключительно нес ответственность за все эти прискорбные деяния. Тот, кто не испытывает идиотских приступов мужского шовинизма, может вздохнуть спокойнее и переложить часть ответственности на хрупкие чужие плечи.