Карлайл, крохотный городок в Пенсильвании, а в нем целых три учебных заведения. Для Америки не редкость: ее основа, секрет того, что мир перенимает у нее все подряд – образование. Меня спрашивали после выступления в Dickinson College, одном из престижных американских ВУЗов (разница между колледжем и университетом – в отсутствии или наличии аспирантуры): «А можно научиться писать?» - Нет, отвечала я, цитируя «научиться играть на скрипке может каждый, но Паганини…». А Америка убеждена, что чем больше учиться, тем больше Паганини. Возможно, правы. Но мне думается, секрет американского образования – не в самом освоении знаний и умений, а в системе воспитания.
Ничего нет важнее для американского подростка, чем выбрать колледж или университет, старшеклассники разъезжают по стране, присматриваются к ВУЗам, ВУЗы к ним – желание провести вместе ближайшие годы должно быть обоюдным. Вступительных экзаменов нет, принимают по сумме факторов, один из которых – аттестат. С «золотой медалью», как это у нас называется, можно претендовать на университеты класса А (Гарвард, Йель), у двоечников выбор скромен. Обучение в дорогом Дикинсоне стоит 53 тысячи долларов в год, кому платят стипендию (детям богатых родителей не платят) – для тех это выходит не больше 40 тысяч. Сами колледжи и университеты тоже разъезжают по школам, ищут таланты. Должно быть определенное соотношение «богатых» и «умных», - объяснили мне попросту. Деньги на обучение, если родители бедны, студент может добыть сам: взять ссуду в банке (- А как потом отдавать? - удивляюсь я. – Найти хорошую работу. – А если не найдет? – Должен найти), либо записаться в солдаты, тогда за него заплатит армия. В Дикинсоне была одна студентка-солдат, изучавшая русский язык. Во время учебы – сборы, а по окончании она должна будет отработать два года на армию. Есть и другие варианты: зарабатывать во время учебы в самом колледже (в столовой, в библиотеке) , бывает, и государство берет расходы на себя.
Приоритет образования – это, разумеется, хорошие зарплаты педагогам, но еще и привилегии: дети любого сотрудника колледжа, хоть профессора, хоть уборщика, могут учиться тут бесплатно, а в любом другом ВУЗе – за полцены. Прочие родители откладывают деньги на обучение чуть не с рождения ребенка. Мой переводчик Джим Кейтс скопил своей 16-летней дочери уже целых двести тысяч долларов. И хотя рядом с домом – самое большое скопление университетов в мире, тот же Гарвард, дочь уедет в другой штат. Так положено – подальше от родителей.
В 18 лет ребенок покидает отчий дом и больше в него не возвращается. Только в гости, изредка. А если возвращается, то как бы ни были рады родители, что дитятко рядом, огорчение сильнее: возвращаются лишь в случае, если самостоятельная жизнь не задалась, а это ситуация аварийная, и ее надо как можно скорее исправлять. Но это не значит, что в 18 лет ребенка выбрасывают в «жестокую жизнь», наоборот, университет еще заботливее родителей, здесь только гладят по головке и не ругают. Правда, оценки ставят со всей строгостью. Можно ходить на любые курсы (ВУЗы не профильные, как у нас, так что можно изучать одновременно пение и математику, русскую литературу и программирование, бросить, записаться на другие предметы), а если, скажем, студент прогулял, преподаватель ему говорит: «Ты молодец, хорошо учишься, а не будешь пропускать занятия, станешь вовсе отличником». Если же студента обругать за прогул, он больше на этот курс просто не придет. Но прогулы – редкость.
Так что когда я попала в Дикинсон Колледж - увидела нежнейших студентов, тянущихся к знаниям, и нежнейших педагогов, с которыми студенты могут позаниматься и в кафе, и дома: протокола не существует. Преподаватель – старший друг, он не «по другую сторону баррикад». Но когда придет час писать выпускнику рекомендацию – тут извините: плохо учился, так и напишут, врать не станут. Завкафедрой русского языка и литературы в Дикинсоне – Елена Дуж, она меня и пригласила на ежегодный международный фестиваль поэзии. Возможно, единственный фестиваль, который устраивается для студентов. Публики было много, не только студенты, но они еще и готовились: заранее читали стихи приглашенных поэтов, записывали свои вопросы. Участников фестиваля было десять, но «сторонних» - меньше, поскольку израильская поэтесса тут же, в Дикинсоне и преподает иврит, итальянский и болгарский поэты – американцы, преподают в других университетах, американская поэтесса приехала из другого штата, а иранская живет уже 20 лет в Лос-Анжелесе и пишет по-английски (сперва хотели пригласить иранского поэта из Финляндии, но тому не дали визу). Приехали живущий в Лондоне китайский поэт Ян Лянь (замечательный, публиковавшийся по-русски), испанский поэт, немецкая поэтесса да мы с Псоем Короленко из России. Псой, правда, много времени проводит в Америке, даже преподавал там, но все ж иностранец, он очаровывал студентов необычным сочетанием филолога-полиглота и шоумена, перемежал песни учеными сентенциями, и вообще, колоритный тип, что в глобализирующемся мире встречается все реже. Впрочем, в Карлайле, который будто орнамент, оторочка для солидных зданий Дикинсона с его кампусом - хорошенькие домики, магазинчики всякого уютного ханд-крафта, полудеревенской одежды, тканей (в патриархальных городках всегда шьют), так вот бродя по четырем улицам этого орнамента, я удивлялась попадавшимся мне редким прохожим. Они были более чем колоритными, то есть попросту - «с приветом». Я поделилась наблюдением с Леной Дуж, она ответила: «Это потому что тут социальный центр, куда приходят люди с ограниченными возможностями, они Вам и попадались». Ах вот оно что, но Лена продолжила: «И еще потому, что все ездят на машинах, а пешком ходят только те, кому прав не дают». – Ну да, в Америке же у всех машины… - И потому еще, подумав, добавила Лена, что Карлайл – консервативный городок, как вся Песильвания между Питтсбургом и Филадельфией. Люди в этих краях никуда не ездили, в браки вступали родственники, ну и вот…».
Это очаровательное множественное американское «потому что» (а Лена, хоть и руссская, но живет в Америке так давно, что совершенная американка) , желание объяснить, а не оценить, как в России. У нас бы сказали: «Да, ужас, одни сумасшедшие кругом». У нас вообще эмоционально-оценочное восприятие всего, и почти всегда со знаком минус. Американская «объяснительность» - плод воспитания: здесь учат понимать, а не восторгаться/ отторгать, учат выбирать «пакетом», вместе с последствиями, а не позывом, не капризом. Главное, что дают колледжи-университеты – помогают сформировать себя. И вот это политкорректное «с ограниченными возможностями» - оно не для видимости, люди так реально и воспринимают, их этому учат сызмальства. Когда, после Дикинсона, я выступала в Питтсбургском Университете, там была слепая девушка Ирина из России. Еще живя в Саратове, она подала заявку, ее работы понравились, и ее приняли. Не на что-нибудь – на киноведение! Каково же было удивление профессора Владимира Падунова, когда он встретил новую ученицу в аэропорту и обнаружил ее незрячесть, о которой она в переписке умолчала. И что же – стала лучшей ученицей. Ирина много читает (компьютер преобразовывает тексты в голос) и умеет смотреть – одним ей ведомым способом – кино. Российские университеты ее безусловно отвергли бы (послав в общество слепых), а если нет, то над ней издевались бы зрячие соученики, так что она сделала правильный выбор. Ее возможности ограничены в одном (без машины приходится, но ничего, подвозят коллеги), а у каждого ограничения свои. У каждого! Студент, скоро выпускник Дикинсона, Фил, отлично выучивший русский язык, стонал при каждой встрече со мной: «В Москву, в Москву, ноги моей больше не будет в этом Карлайле. Хочу жить в Москве». Посмотрим, придется ли ему по душе наша совсем другая планета. Пока что он ездил на лето – Дикинсон посылает в Россию студентов-русистов, платит людям, готовым принять у себя учеников, и вообще развивает международные обмены: сотрудничает с РГГУ и ГУ ВШЭ, у него есть отделения в шести, кажется, странах мира.
Консервативный Карлайл – далеко не предел консерватизма: Лена свозила меня к амишам, неподалеку. Это люди, отказавшиеся от цивилизации: они не используют никаких машин, сеют-пашут на лошадях, на них же и ездят, живут в экологическом сознании, которое недавно охватило мир, с 18 века, когда перебрались сюда из Германии. Девочки и женщины ходят в платочках и длинных юбках, мальчики и мужчины летом в соломенных шляпках, зимой – в фетровых. Одеваются в черное, темно-синее и белое – скромные цвета. В 18 лет, как и «обычные» американцы, детей отправляют восвояси. Но только на год. За этот год они должны поездить по свету, попробовать разное, а потом сделать свой выбор: либо уйти из амишей, либо вернуться навсегда и принять этот образ жизни. Почти все возвращаются – к «большому миру» оказываются неприспособлены.
Фестиваль длился пять дней. Я читала стихи в зале и приходила к студентам на занятия: они спрашивали, завороженно ловили каждую ремарку, когда я что-то вспоминала из истории, американские студенты вообще внимательные, для них послушать поэтов – подарок колледжа, их учат быть любопытными и неленивыми, представляю, как наши студенты перемигнулись бы, сказав: «Лучше пивка попьем». Пива и вообще алкоголя в кампусах не бывает, но даже и в городе купить алкоголь непросто, в Пенсильвании полусухой закон. Зато в Карлайле, как и в любом, хоть микроскопическом городке, самый большой магазин – книжный (пожалуй, второй большой – товары для дома: это ж важно, обустраивать дом). И всегда много людей: листают за столиком, попивая кофе, выбирают, покупают. Например, в Петерборо штата Нью-Хэмпшир, который меньше Карлайла раз в пять, мою книжку всю раскупили. Казалось бы, кому в этой «глуши» может быть интересна книга стихов? А поди ж ты. Плоды просвещения. Мне этих плодов от поездки тоже перепало. И я подумала, что правильно было бы отправлять детей учиться в Америку: разнообразным знаниям и умениям много где могут научить, а вот эти пять лет воспитания пряником дорогого стоят.
