«Никогда я не могла хорошенько понять, какая разница между пушкою и единорогом», - говорила Екатерина II какому-то генералу. «Разница большая, - отвечал он, - сейчас доложу Вашему Величеству. Вот изволите видеть: пушка сама по себе, а единорог сам по себе». – «А, теперь понимаю», - сказала императрица.
Князь П.А Вяземский. Старая записная книжка
Вызову негодование и упреки в лицемерии (или дешевом снобизме), но скажу, ибо не могу не сказать. Я совершенно не понимаю, зачем нужна литературная критика. То есть, я, конечно же, прекрасно осознаю, зачем она была нужна еще несколько десятилетий назад, да и пару столетий назад тоже. Но не сейчас. Посудите сами: филологическая критика литературных текстов была когда-то совершенно необходима хотя бы для того, чтобы родилась сама филология. Отлично. Затем, разбор современных художественных сочинений был обязателен для борьбы идейной и идеологической. К примеру, когда на повестке дня был процесс формирования так называемой «нации» с важнейшими ее элементами – «национальной историей» и «национальной литературой». Здесь литература оказалась чуть ли не самой главной: помимо смыслопорождения, она отвечала за развитие национального языка, что было ключевой задачей XIX века. Не буду утомлять просвещенного читателя прекрасно известными ему примерами -- от потешных схваток архаистов с карамзинистами до «Кельтского» и всех прочих «возрождений» исторически и лингвистически ущемленных народов. Несколько позже к национальному коктейлю подмешался еще один элемент; социальная критика, классовая борьба, перспективы оной, в конце концов, возможность построения справедливого общества -- все это весьма занимало умы многих литературных критиков конца XIX – начала XX века. Национальный и социальный энтузиазм превратился в паранойю после Первой мировой войны, выродившись уже после Второй мировой в истекающую слюной, шамкающую старческую деменцию. ЛЕФовская и РАППовская тупость еще бодра, писания советских (да и многих постсоветских) критиков вялы, бесформенны, скучны. Постороннего может развлечь разве что лихорадочный идиотизм, чудом сохранившийся у немногих из переживших Советский Союз представителей литературного цеха, но на одних исключениях жанр долго не протянет. Всему бывает предел -- тем более, забавным нелепостям какого-нибудь патриотического критика со стажем.
«А что же чисто эстетическая критика?» - спросит искушенный читатель. Дело в том, что ее просто не существует. Эстетические оценки могут выйти за пределы частного мнения только тогда, когда в культуре существует некое общее мнение, консенсус, прости Господи, по поводу нормативных основ производства прекрасного. А для этого необходимо господство нормативной эстетики – классицизма ли, романтизма или даже социалистического реализма. Эта ситуация характерна только для тех обществ, где эстетические иерархии являются следствием иерархий внеэститических, как, скажем, в Век Просвещения или в эпоху национальных государств. Но сейчас такое просто невозможно, ибо нет тех идеологий, которые могли бы подпереть свежевозведенные конструкции, на каждой ступеньке которых, как в известной схеме в школьном учебнике по истории Средних веков, стояли бы свои герцоги, бароны, графы и виконты. Ни политическая корректность, ни идея представительной демократии (вкупе с основами рыночной экономики) таковыми идеологическими базисами не являются. Критику остается либо вяло перебирать отработанные ошметки старых «больших стилей» жанра, либо на свой страх и риск нести всякую всячину. А это уже не «литературной критикой» называется, а «эссеистикой». И разница здесь дьявольская, как между пушкой и единорогом.
Все тот же искушенный читатель (если, конечно, Бог Русского Интернета пошлет мне его) может вновь возразить, указав перстом на критику не «толстожурнальную», а глянцевитую, афишно-таблоидную. Мол, всюду жизнь, а уж здесь и подавно. Верно. Здесь действительно процветает сочинение текстов по поводу других, напечатанных текстов, однако это, конечно, не критика, а своего рода escort service, служба приятного сопровождения для читателей приятных красочных журналов, которым хочется узнать что-то остренькое о приятных новинках. Даже если тексты такого рода выражают негативное мнение о текстах, которые они описывают, перед нами – чисто рекламная деятельность, в лучшем случае, нечто вроде ресторанной критики. Ах, как тает на языке свежий Сорокин... Как прекрасен Быков на фоне заходящего советского солнца...
Итак, собственно эстетическая интерпретация не имеет сегодня отношения к критике, будучи (повторюсь) мнением частных лиц о сочинениях других частных лиц. Это другой жанр, жанр «рассуждения», «эссе», в том виде, в котором он сложился в Новое время, в течение нескольких столетий между Монтенем и Борхесом. Особенность его как раз в этом двойном употреблении слова «частный» - мнение частного лица о сочинениях других частных лиц. Таковое мнение не претендует на выходы за пределы приватной сферы; даже если оно касается общественных, политических, религиозных вопросов, все они рассматриваются исключительно с позиции внешнего наблюдателя – иначе перед нами не «эссе», а публицистика, проповеди, традиционная литературная критика, наконец. Если условием литкритики является наличие в этот исторический момент некоей «большой общественной системы» (чаще всего идеологического свойства), то условием существования эссеистики будет наличие вот этой самой «приватной сферы». Впрочем, неугомонный искушенный читатель ехидно заметит, что эту сферу можно тоже рассматривать как своего рода идеологический конструкт, характерный для вполне определенного периода западной истории. Верно, дорогой искушенный читатель. Все так: я вовсе не пытаюсь предстать в роли воспаленного апологета эссеистики, не пытаюсь онтологизировать ее, если вообще уместно использовать здесь это понятие. Мы же с Вами историцисты, не правда ли? мы же не будем делать вид, что существуют некие «вечные эстетические ценности», не подверженные радикальным изменениям в разные эпохи. Будучи людьми скромными, частными, мы признаем, что наша скромность и наша приватность носят глубоко условный характер – но, перефразируя философа, мы, в отличие от других, хотя бы признаем это...
Так что же литературная критика, которой нет и быть сегодня не может? Разве можно без нее? А это уже вопрос выбора. Можно считать, что живешь в мире, в котором следует обязательно выстроить всех писателей по ранжиру, наделить часть из них «премиями», других вписать в какие-то пляжные «шорт-листы», третьих объявить вне закона, четвертых – не замечать по причине того, что они не поддаются никакому объяснению. В этом мире пишут длинные отчеты о ходе «литпроцесса», с азартом ругаются, составляют коалиции, команды, банды, группы захвата и отхода. Другой мир - похож на буддистскую концепцию вселенной, состоящей из огромного, неисчислимого количества отдельных феноменов, «дхарм» (говоря языком буддологии, «обусловленных» и «необусловленных»), существующих в одно и то же мгновение; дхарм, в которых только сознание созерцателя ретроспективно может увидеть кармический эффект. Однако не следует забывать: на самом деле, как учил Будда, все это иллюзия. Ничего нет. И это утешает.
