4 апреля (по н.ст.) 1697 года непривычно-огромный для мирного времени обоз из нескольких сотен подвод, оставив по левую руку Изборск, через двенадцать верст пересек пограничную речку Пивжу, отделявшую владения Московского царя от подвластной королю Швеции крепости Нейгаузен.
Суверен оставшихся за спиной земель, двадцатипятилетний Петр I, был тут же – среди полутора тысяч человек, ехавших в обозе. Путешествовал он под псевдонимом Михайлов, сварганенным, по старинному обычаю, из дедчества – имени деда. (Так же точно, как его прадед, Федор Никитич, стал зваться Романовым по имени своего деда – боярина Романа Захарьевича). Странствовать же под своим настоящим именем Петр не мог: согласно базовому принципу самодержавия, русский царь автоматически являлся непосредственным и высшим начальником, а также старшим лицом там. где находился. Тем самым, он принужден был бы участвовать во всех утомительных и времязатратных дипломатических церемониях, стесненный узами протокола и еще более – ставшими в семнадцатом веке традицией чрезвычайно тяжелыми и болезненными проблемами сопряжения русского и европейского дипломатических обиходов. О гибком, неформальном и оперативном общении с людьми, общении, невзирая на титулы и звания, можно было бы при этом забыть.
Обоз имел дипломатический статус, о чем загодя был извещен рижский генерал-губернатор Эрик Дальберг, возглавлявший шведскую администрацию на пограничной с Московией территории. Этот весьма умный и дальновидный чиновник повел себя согласно принятым обычаям и приказал беспрепятственно пропустить обоз в Ригу, организовав соответствующие почести и известив об этом своего короля. Тем не менее, дурные предчувствия владели его мыслями: возможно, единственный из должностных лиц своего государства, он понимал, что русский дипломатический обоз – это враги. Враги, несущие угрозу вверенным ему землям. Угрозу, серьезность которой катастрофически недооценивают в Стокгольме, и к отражению которой эти земли абсолютно не готовы. Проведенная им еще в 1681 году инспекция крепостей в Ингрии и Карелии показала, что те не устоят при первом же натиске русских. И несмотря на его обстоятельное донесение, направленное тогда Карлу XI, за шестнадцать лет ничего почти не изменилось к лучшему. Старый Дальберг, видимо, хорошо понимал никогда не теряющую актуальности политическую истину: окраина, к которой теряет интерес центральная власть, с неизбежностью становится интересна центральной власти соседнего государства…
Его опасения не преминули подтвердиться, когда, по прибытии в Ригу, русские "дипломаты" затеяли, даже не потрудившись испросить разрешения, обмеры местных фортификационных сооружений. Эта деятельность была, разумеется, тут же пресечена, однако возникший в ходе этого неприятный инцидент (кто-то посмел одернуть самого Петра, бывшего, впрочем, инкогнито) вызвал дипломатический скандал – в итоге король Швеции вынужден был принести извинения, в подкрепление которым подарить русским 300 (!) артиллерийских орудий для борьбы с Турцией. Впрочем, "рижская досада" случилась для Петра как нельзя кстати – именно ее потом использовал царь в качестве официального повода для начала войны со Швецией. Понятно, что уже через два года незадачливые дарители вновь встретились со своими подарками самым непосредственным образом и даже частично смогли получить их назад.
В общем, с началом войны предположения шведского губернатора подтвердились в полной мере: пожалуй, за исключением первого Нарвского сражения, а также отражения, с участием того же 77-летнего Дальберга, саксонско-русского набега на Ригу в июле 1701 года, шведы так и не смогли за 20 лет провести на северном театре ни одной сколько-нибудь успешной операции!
Но вернемся в год 1697. 21 апреля из негостеприимной Риги Великое Посольство отправилось дальше – в столицу Курляндии Митаву (теперешняя Елгава), в Бранденбург, Польшу, Саксонию, Голландию, Англию, Австрию. Так осуществился этот "тур века" – историческое событие, из которого в полной мере следует все дальнейшее: капитальная перекройка в последующие десятилетия политической карты половины Европы, уход с арены одной региональной сверхдержавы – Швеции, и появление взамен двух новых – России и Пруссии, ставших основными бенефициарами Северной войны.
Как всякая правильно задуманная акция, Великое Посольство преследовало одновременно несколько различных дополняющих друг друга целей и, как всякая удавшаяся PR-программа, дала своим заказчикам больше, чем они изначально рассчитывали получить. Кроме того, как всякая PR-акция, рассчитанная на серьезный эффект, посольство обошлось казне "в копеечку": было потрачено примерно 250 000 рублей, что составляло около 10-12% годового бюджета страны. Помимо этого, для обеспечения посольства использовались средства от продаж торговых привилегий, осуществленных царем непосредственно в Голландии и Англии. А еще сумма, равная примерно половине от казенной, была, согласно обычаям того времени, выделена на содержание посольства из бюджетов принимающих стран: тех же Голландии, Англии, Бранденбурга, Австрии и т.д. Голландии даже пришлось ввести специальный налог для покрытия этих расходов.
Впечатляет количество русских людей, принявших участие в акции: не считая обслуживающего персонала, курьеров, священников, а также участвовавших в акции русских подданных, постоянно живущих за границей, рубежи родины покинуло более 400 человек! Часть из них ехала весте с Петром, часть входила в состав отдельных специализированных групп, а некоторые, как, например, сорокапятилетний будущий фельдмаршал Б. П. Шереметев или пятидесятидвухлетний будущий создатель Тайной канцелярии П. А. Толстой путешествовали "с целью обучения мореходству и другим наукам" отдельно, за свой собственный кошт.
Еще больше – около девяти сотен – иностранцев было завербовано в ходе великого посольства на русскую службу. Это были представители практически всех народов Европы и практически всех профессий: от адмиралов и горных мастеров до поваров, флейтистов и даже некоего "джентельмена-драматурга, поэта".
Закупленные образцы и оптовые партии самых различных изделий промышленности, научного и технологического оборудования, оружия и предметов быта вывозились потом кораблями и полгода спустя после возвращения путешественников на родину. Все это, а также торговые и дипломатические переговоры, встречи с людьми всех родов и званий, обучение, бытовые казусы и конфликты кросскультурного взаимодействия вполне составили бы материал для толстого романа либо качественного телевизионного сериала. Мы же ограничимся сейчас лишь констатацией одного методологического, если так можно сказать, момента, который обычно недооценивается. Дело в том, что, в каком-то смысле, заниматься всеми этими делами – нанимать иностранных специалистов, закупать импортную продукцию, рулить внешней политикой – вполне успешно можно было бы и из царского дворца в подмосковном селе Преображенское. "Заграничных впечатлений" было достаточно и в Немецкой слободе на Яузе, а что до полноты картины – то человеческий мозг всегда стремится достроить ее так или иначе, заполняя лакуны впечатлений собственными предположениями – так называемыми "проекциями". В мире этих вот "проекций" царь мог жить очень и очень долго – не испытывая при этом дискомфорта, а наоборот, двигаясь в собственных глазах от победы к победе. Так поступали и поступают многие, но Петр выбрал иной путь и, преодолевая в себе массу комплексов и предубеждений, предпочел приблизиться к интересующей его стороне жизни на максимально короткую дистанцию. В итоге, как это обычно и бывает, "реальная реальность" оказалась существенно отличной от "реальности проекций". Так, например, исходная антитурецкая идея посольства провалилась с треском – европейские правительства, поддерживая ее на словах, крайне вяло изъявляли готовность заключать содержательные договоры и брать конкретные обязательства. Всем просто-напросто было не до Турции: Европа готовилась к большой внутренней войне двух коалиций, которая потом сотрясала ее двенадцать лет и вошла в историю как "Война за испанское наследство". Из Москвы всего этого было не видно напрочь, а вот на месте Петр разобрался довольно быстро, и, оценив ситуацию в европейском политическом пасьянсе, принял принципиальное решение, переориентировав вектор российской экспансии с юга на север. Он понял, что может быть создана мощная антишведская коалиция, что Швеция будет в значительной мере изолирована от своего союзника – Франции, и что союзные России страны возьмут на себя основную тяжесть антишведской борьбы. Не вызывает сомнений, что это понимание возникло у Петра исключительно благодаря неформальным контактам с европейскими монархами.
Помимо этого, оказалось, что передовыми кораблестроителями являются англичане, а вовсе не голландцы, как считал Петр прежде, что евреи не суть исчадья адовы и при определенных условиях с ними вполне даже возможно сотрудничать. Выяснилась и масса иных вещей, подтверждающих то, что ныне является одной из аксиом маркетинга: лучший способ добиться понимания какого-либо рынка – это непосредственное присутствие на нем.
