Оперу «Эйнштейн и Маргарита, или Обретенное в переводе» придумывали толпой. Сначала Ираида Юсупова и Вера Павлова написали музыку и либретто, основываясь на реальной истории из газеты «Русский курьер» о поздней любви Эйнштейна и русской шпионки Маргариты, жены советского скульптора Коненкова. Потом, когда стало понятно, что сцена Большого театра проекту не светит, подключились сценограф Александр Долгин и поэт Дмитрий Пригов - и придумали новый жанр видео-медиа-оперы с ожившим видеоэкранам и движущимися куклами, которыми руководит кукловод Дмитрий Пригов. И это не считая всех, кто переводил оперу на многие языки, играл ее, записывал, поддерживал. Премьера проекта, реализованного при финансовой поддержке центра «Открытая сцена», состоялась недавно в ГЦСИ, а 25 мая ее ждет вторая премьера - в театре «Практика». О том, что такое видео-опера и кому она нужна, Лизе Биргер рассказали Вера Павлова и Ираида Юсупова.
Как возникла идея обратиться к такому странному жанру - жанру видеооперы?
Ираида Юсупова: На самом деле опера нормальная - партитура, либретто - ее бери и ставь на сцене. И я знаю, как это сделать, более того, если бы мне дали деньги, я бы сама это сделала. Просто пришлось ограничиться рамками доступных средств, которые дал проект «Открытая сцена». На самом деле видеоопера - это ответвление видеоарта, где принципы музыкальной драматургии переносятся на принципы видеоодраматургии. Быть может, на большой сцене это выглядело бы даже лучше, но меня убеждают, что получилось очень даже неплохо, особенно в рамках такого жанра.
Мы старались сделать все кристально понятным: музыку, историю, слова, которые часто бывает не разобрать, но нам текст был очень важен, потому что хотя опера и русскоязычная, там есть много цитирования и игры с другими языками. Тем более, текст написала Вера Павлова, уникальная русская поэтесса, и тут каждое слово на вес золота, поэтому мы старались все донести в целости.
Вера, вы признаете слово поэтесса?
Вера Павлова: Да пожалуйста! Хоть горшком назовите! Даже слова «русская» и «уникальная» - и те признаю.
Я о том, что после Ахматовой, которая иначе как «поэт» себя звать не велела, слово «поэтесса» для пишущей стихи женщины стало чуть ли не ругательным…
В.П. Я рада хоть этим от нее отличаться, мне всегда приятно отличаться от Ахматовой.
В итоге получается, что то, что получается, двигается из театра в сторону какой-то инсталляции...
И. Ю. Это, в общем-то, смешение жанров, и мне кажется, это актуальная зона именно сегодня, когда самое интересное происходит на стыке жанров, когда язык себя исчерпал, важно содержание. Текст уже не актуален, актуален только контекст. Эйнштейн говорил, что есть сто грамотных физиков, которые знают, что эксперимент невозможен, а есть один неграмотный, он ставит эксперимент и получает уникальный результат. Вот и с нами случилось то же самое - мы поставили эксперимент, и хочется думать, что он удался.
По-моему, движение к синтезу - объективная тенденция. Раньше же тоже было все вместе, потом культ от культуры отделился, все пошло в разные стороны, а сейчас снова пошел обратный процесс воссоединения культуры в единое целое.
Мне даже больше слова «видеоопера», которое используется для анонса в «Практике», нравится слово «медиа-опера», которое звучало на премьере...
И. Ю. Безусловно, это медиа-опера, потому что видео - это только мертвый экран, а у нас есть и другие составляющие этого экрана - это и реальные куклы, которые подсвечены и составляют своего рода интерактивный экран, они передвигаются, есть перформеры - Дмитрий Александрович Пригов и я, его ассистент, чтобы он не перепутал, какую куклу когда доставать. И творя в этом жанре, я разделяю собственно видео и живых исполнителей, живой перформанс - это уже медиаопера.
Какое из искусств в этом синтезе является самым главным - или они равны?
В.П.: Во всех случаях перевешивает музыка - можно я подам голос?
То есть получается, что музыка задает ритм для оживления медийного пространства? Или это действительно чистый синтез, где все имеет равный вес?
И.Ю. Мне кажется, что все имеет равный вес, поскольку все изначально было в одних руках. И я не разделяю себя ни с Верой, ни с Сашей Долгиным, ни с Приговым, это был живой организм и редкое взаимопонимание между нами. Сейчас мы с Верой часто даже не можем вспомнить, кому пришла в голову та или иная идея.
Чем вас вдохновила именно эта история - о любви Эйнштейна и Маргариты?
И. Ю. Дело в том, что я придумала историю про вымышленную сестру Льва Термена. И мы сделали фильм ("Последняя тайна Термена" - "Прагматика культуры"), и он нам так понравился, и вдруг после этого Саша Долгин приносит газету "Русский курьер", где впервые этот факт обнародуется - о любви Эйнштейна и Маргариты. И я поняла, что в жизни все действительно бывает гораздо круче. Все, что мы придумали, побледнело и померкло перед этой историей. Сначала мне пришла в голову мысль о фильме, но фильм под такие параметры поднять невозможно. И тут меня осеняет, я говорю: это не фильм, а опера. И я не сплю ночь, пишу историю, затем зову Веру, и так мы начали совместную работу.
Сначала, конечно, создавалось либретто. Мы с Верой сидели со структурой, обсуждали ее. Стихийно возникали переводы, когда Вера была в Америке, мы обменивались текстами по интернету, так что это в некотором роде и виртуальный такой проект.
И вы хотели превратить эту историю в полноценное сценическое действие?..
И. Ю. Да, я была уверена, что такая опера будет настолько актуальна, что за ней просто очереди будут стоять. А потом поняла, что только написав партитуру, я ни до кого не смогу донести ничего. Поэтому нужна была аудиозапись. А запись - это очень дорого: оркестр, хор, очень много дополнительных средств в виде фонограммы, терменвокса, дополнительного джаз-банда на сцене, и найти на это деньги было нереально. Тогда мы придумали проект видеооперы с экраном, который бы доносил оперу как таковую до тех, кто мог бы поставить ее на сцене.
А куклы тоже появились сразу?
И. Ю. Ну в общем, да. Потому что видео это не сценический проект, а мы работали в рамках проекта «Открытая сцена», которому интересны именно такие экспериментальные смешанные формы. Правда, сначала было непонятно, какими могут быть эти куклы, но потом, усилиями Саши Долгина, появилась эта гениальная идея второго интерактивного экрана, где оживают фотографии, подсвечиваются ультрафиолетом и живут своей паралелльной жизнью.
В программке написано, что в либретто звучат отголоски оперных хитов… На каком уровне были сделаны эти заимствования?
В.П. Что касается самой музыки, то там никаких заимствований нет, ни единой ноты, там все написано Ираидой. Другое дело, что там масса стилизаций потрясающей тонкости...
И.Ю. Дело в том, что стилизацию должен был повлечь за собой язык. На русском языке невозможно сделать романтического Вагнера. Немецкий же язык сразу провоцирует на то, что нужно. И там, например, возникает текст «Смерти Изольды» из оперы Вагнера, на который Вера дает не буквальный перевод, а находит эквивалент в своем творчестве: стихотворение, которое постмодернистки живет отдельной жизнью. И так возникают тексты: умирающая героиня поет по-немецки хрестоматийный текст оперы Вагнера, а зрители видят на экране текст Веры, а потом перевод на английский язык.
Там много цитат из Вагнера, или только «Смерть Изольды»?
И. Ю. Нет, только смерть Изольды. Потом есть из Малера, из «Волшебного рога мальчика». Там есть итальянские песни, фокстроты с аутентичными текстами. Вся эта музыка связана с героями оперы, которые все увлекаются игрой на музыкальных инструментах. Конёнков, к примеру, играл на лире, точнее, арфолире, такой был, как сейчас называют, звучащий объект.
Я когда вас слушаю, не могу понять - то ли вы так неудержимо фантазируете, то ли действительно так хорошо изучили материал…
И. Ю. Нет, это настолько действительно в жизни все было круто, что и придумывать ничего не надо.
А откуда вы брали этот материал, не из одной же статьи в «Русском курьере»?...
И. Ю. Дело в том, что мне хватило одной статьи, а потом я нашла подтверждение всем догадкам и всему тому, что мы с Верой придумывали в источниках, и в книжках биографических.
В.П. Ну да, мы еще книжку читали биографическую про Эйнштейна, которую я в букинисте купила.
И. Ю. Да, но к тому моменту мы кучу всего напридумывали - и все сошлось.
Иногда складывается ощущение, что все это совсем несерьезно…
В.П. Это она все, она (показывая на Ираиду)! Мы с Сашей (Долгиным - "Прагматика культуры") вообще считаем, что она слишком смешно все сделала. Но смешно-смешно, а в конце-то не смешно…
И.Ю. Ну, так и хотелось, чтобы сначала было смешно, а потом слезы просто хлынули градом.
То есть вы двигаетесь дальше в сторону осовременивания оперы?..
И. Ю. Опера - на самом деле это здорово. Ее не надо осовременивать, просто она в последнее время в задавленном состоянии находится, поскольку театры практически не ставят современную оперу, не заказывают ее. И совершенно игнорируется то, что уже создано, например, Сидельников с его прекрасными операми, на которых я выросла. Который такое написал и никто его не слышал и не знает. Короче, это хорошее поле для творчество.
Я когда писала заявку на постановку одной американской продюсерше, она очень удивилась, что я написала, что опера - это умирающий жанр. Потому что это в России он умирает, а на Западе процветает очень даже, потому что в огромных количествах ставятся и классические постановки в современных интерпретациях, и новые, и ко всему этому существует огромный интерес.
В.П. Когда Ираида почти уже закончила оперу, мы были в Нью-Йорке, открыли газету и увидели: в Лос Анджелесе премьера оперы «Доктор Атом». Композитор Джон Адамс написал. Мы читаем статью с ужасом - а опера, слава Богу, про Оппенгеймера… Так что даже тема сама очень востребованная.
Как вы считаете, есть ли перспектива у оперы в России?
В.П. Хотелось бы, конечно. Но мы еще не очень умеем с этим работать.
И.Ю. Мы умеем, дай нам деньги. А продвигать все это без денег - это уже большая проблема. Сейчас мы стараемся, чтобы опера попала на Запад в виде полноценной театральной постановки, а потом уже через Запад снова вернулась к нам.
