Я участник, периферийный такой, небольшой, но участник проекта «Дау» (чем горжусь), хорошо знакомый с материалом. Но смотрел кино — «Наташу» и «Дегенерацию» — в первый раз. Как положено. По-настоящему смотрел.
Я не удивлен основной массой высказываний о фильмах. Люди говорят относительно фильма о том, что они уже знают: на Западе — о #MeToo, на Востоке — о том, что всех обманули, бабки сперли на бесплатных ученых и дешевых девушках. Отнесемся к этим мнениям с пониманием и сочувствием, жалко пивших, но не напившихся.
«Дау» — это настоящее кино: потому что иллюзия, потому что кажется, поезд сейчас сомнет тебя, надо увернуться, отскочить в сторону. Хоп, и все побежали заглядывать за белое полотно. Куда он делся?
Это иллюзия мира в его цельности и связности, мира гораздо более фантастического, чем «Звездные войны», наполненного битым стеклом и невнятным шумом, но цельного и поэтому реального. Поэтому — соотносимого и диалогичного.
Это трудный большой текст. Интересно думать и говорить о нем, а не на какой бумаге он напечатан. Не будем здесь рассуждать об огорчительной недоступности «Дау» для зрителя.
Проект в целом о покаянии, Метанойе. Это не тема. Не сюжет, не рассказ о — это то, что происходит во мне. Я отождествляюсь с этим миром, а потом разотождествляюсь, расподобляюсь. Не с героем или темой, а со всем этим миром.
Как неуютно и зябко устроено это пространство! За виньеткой размытыми краями что-то кишит и шипит, но это не ад, это одиночество. Бога мы убили давно и убиваем непрерывно действием, взглядом, жестом, сочувствием... а теперь занимаемся собой, бессмысленными экспериментами, разговорами, отношениями. Мы самовоплощаемся в человека советского, в котором рушатся все метафоры и аллегории.
Расподобление с собой, выход из отождествления — это катарсис. Сухой катарсис, без слез. Катарсис человека, покаявшегося в том, что он советский, в том, что он Бога убил. Это очищение и возможность быть.
«Дау» — это трагедия безБожного эксперимента. Смотреть, воспринимать, включаться в нее трудно. Люди приходят в кино за развлечением. Если человек читает «Войну и мир» или серьезные стихи — это труд. В Греции публике за то, чтобы она смотрела трагедии, деньги платили и кормили бесплатно. Почему? Когда мы трудимся над восприятием — соотношением себя с другими людьми через искусство, это полезно. Полезно для всех.
