11 июня 2007 года на втором Международном книжном фестивале в Центральном доме художников выступил известный российский филолог Виктор Маркович Живов [1] с лекцией «Грех в России: с древности до наших дней». Тема эта достаточно «вечная», чтобы ее обсуждение не устарело за полтора прошедших месяца.
Внутренний дворик ЦДХ на эти дни получил название «малый Крым», «крымский уголок на Крымском валу» [2]. По мнению писателя Дмитрия Быкова, то, что происходило в эти дни ЦДХ не было «развлекаловкой», там проходило «живое, неформальное общение людей культуры», что создавало «полное ощущение курорта» [3]. Пожалуй, курортная обстановка сказалась на отсутствии общего плана фестиваля и нужных указателей. Чтобы попасть на лекцию о грехе – нужно было проявить смирение и навыки «литературного ориентирования».
Чтобы обнаружить В. Живова «на курорте в Коктебеле», пришлось обойти весь «остров Крым» и заглянуть во все палатки подряд: в двух их них работал книжный «Москва» с книгами по тем же ценам, что и в центральном магазине (долой грех книжного чревоугодия), в другой можно было заказать чашечку хорошего кофе, но еды не было вообще (долой грех обжорства). В гамаке качалась то ли женщина, то ли мужчина, о чем потом в Живом журнале велись бурные споры. В палатке «Ялта» был намечен Мастер-класс Сергея Лукьяненко, в «Гурзуфе» – литературный дуэт Евгении Лавут и Псоя Короленко, в «Керчи» проходила встреча с Максом Фраем (если вы их миновали, то преодолели грех «пожирания классиков»). В «Бахчисарае» не было свободного места, он был полностью "захвачен" детскими писателями, родителями и детьми – участниками Круглого стола «Проблемная детская литература». Нужная палатка оказалась на самой оконечности южного «полуострова» – в самом дальнем углу от входа.
«Коктебель» был занят лишь наполовину: в зале находились сам лектор с длинной окладистой бородой, ведущая – литературный критик и журналист Наталья Кочеткова и зрители разных возрастов. Какой-то мужчина увлеченно снимал происходящее на любительскую видеокамеру.
К «Коктебелю» каждую минуту подходили люди, на пару секунд застывая, прислушиваясь к словам лектора. Задерживались или решали войти внутрь лишь единицы. Угадать, кто войдет в зал, а кто предпочтет уйти, было невозможно. Так в зал заглянула молодая пара, с печатью интеллекта на лице, которая, казалось, искала именно В. Живова. Но, услышав от него слово «покаяние», девушка отшатнулась, сказала «О, нет» и потащила кавалера за собой.
Доктор филологических наук, заместитель директора Института русского языка по научной работе, заведующий Сектором истории русского литературного языка, призывал аудиторию задавать вопросы и делиться недоумениями: «Я как-то не боюсь, когда меня прерывают. Это скорей хорошо. Наоборот, это сделает нашу с вами беседу более живой».
Вначале ученый сделал краткий экскурс в развитие покаянной дисциплины на Западе. Он напомнил, что в 1215 году католический IV Латеранский собор учредил обязательную ежегодную исповедь и причащение на Пасху. Нельзя сказать, что население сразу стало ежегодно исповедоваться, но постепенно исповедь вошла в каждодневную жизнь хорошего католика. О ней думали, конструировали свою биографию. Так, автор средневековой биографии второй половины XII века в начале своей биографии написал: «Что у меня есть своего, кроме моих грехов?». Собственная индивидуальность сознания католика определялась теми своеобычными грехами, которые он сумел накопить за свою недолгую жизнь. Считалось, что христианин должен покаяться, исповедоваться, чтобы не попасть в ад.
В это время появилось много книг о том, что ожидает человека на том свете, о страшных муках ада и чистилища, и люди действительно испытывали сильный страх за свою посмертную судьбу. Наибольшие изменения в поведении верующих произошли после Реформации, когда церковь начала дисциплинировать людей, чтобы они вели благочестивый образ жизни. Если раньше священник говорил: «5 лет не исповедовались? Это не хорошо», то с начала XVI века верующих уже убеждают, что те, кто не исповедуется, точно попадут в чистилище. Католическое благочестие меняется радикально. В XVII-XVIII веке хороший католик исповедуется, по крайней мере, раз в месяц, а то и раз в неделю. Это создает совершенно другое пространство жизненного опыта.
«Теперь запомним это как параллель, как то, что связано с развитием индивидуализма на Западе и обратимся на Восток. Что же на Востоке?» – так Живов выделил главный стержень своего доклада.
У многих есть представление о том, что в средневековье люди были очень верующими. В. Живов полагает, что неверующих людей в средние века было действительно мало, но из того, что люди были верующими, не следует, что они были хорошими верующими или воцерковленными. И в этом смысле, иногда говорят, что русские в средние века были более религиозными в отличие от своих современников на Западе. Там, мол, была куртуазная культура, целая светская культурная система: люди читали стишки, распевали песенки, ухаживали за дамами. «Некоторые историки и философы, писавшие о русской культуре, из этого делали вывод, что в то время как там, на Западе, ухаживали за дамами, у нас в России люди ходили в церковь и молились. Это неверно. За дамами не ухаживали, стишков не писали, но чтоб очень много молились или исповедовались, таких свидетельств у нас нет» - заметил лектор.
Русские явно по-другому представляли себе спасение. На Западе спасение воспринималось как некоторая награда за праведную жизнь, за соблюдение моральных норм. Человек слаб, и он до конца жизни будет слаб, и если он в чем-то не соблюдает Божьи заповеди, то должен каяться. В результате своих усилий он и получает спасение. По представлению русских спасение приходило как-то более или менее само собой. В. Живов выразил предположение, что русские боялись загробной жизни не так, как люди на Западе, и относились к своей посмертной судьбе в некотором смысле более оптимистично, чем их западные современники. По его мнению, они считали, что спасение не может быть достигнуто в обычной жизни, и верили, что оно наступает только в церкви, царстве Божием на земле, что его можно испытывать, приходя к обедне, и там оно постепенно распространится на человека без его индивидуальных усилий. Человеку не нужно как-то особенно трудиться, суетиться и прыгать, чтобы это спасение получить. Все это приводило к совсем другим представлениям о том, как устроена жизнь, и имело важные социальные, культурные и другие последствия.
Как обстояло дело у русских с благочестием? Живов заметил, что прямых письменных источников, говорящих о том, сколько раз в год в средние века русские исповедовались, причащались, ходили в церковь, у исследователей нет. Есть только косвенные свидетельства, которые показывают, что русские были не очень усердными христианами. Они редко исповедовались, более того, они часто не исповедовались годами и нередко откладывали исповедь до времени умирать, что в некотором смысле было удобно. Ты умираешь и рассказываешь священнику, в чем нагрешил. А кто же не нагрешил? Священник накладывает епитимью (церковное наказание). Были такие тексты, епитимийники, в которых перечислялись разные грехи с указанием, какое наказание за них человек должен нести. 3 года на хлебе или воде, или 500 поклонов в день. Были, конечно, наказания и полегче – 50 поклонов в день. А когда человек собирался умирать, то каяться было очень удобно, один раз исповедовался, священник тебе отпустит грехи, ты такой «чистенький», и уже нет времени, чтобы нести епитимью, чтобы поститься долгими месяцами, кланяться, читать молитвы. И еще лучше, и это тоже вполне распространенная у русских практика, перед самой смертью, на смертном одре, принять монашество. Монашеский постриг снимает с человека все грехи, меняется даже имя, был раб Божий Иван, а стал раб Божий Ионидий, и без всяких грехов он отправлялся прямо в рай. Конечно, не всем было доступна такая роскошь. К этому прибегали в основном князья и бояре, хотя Церковь не очень охотно давала на это разрешение.
Свои гипотезы о разнице между представлениями о спасении у католиков и православных В. Живов подкрепил описаниями загробной жизни, которые удалось найти в русских средневековых источниках.
Рай «мысленный» или «географический»
Первым шел рассказ о полемике о качестве рая. В XIV веке между Новгородским архиепископом Василием Каликой (?–1352) и тверским епископом Федором Добрым состоялась дискуссия о том, что такое рай – это такое географическое пространство или только мысленное. Тверской епископ утверждал, что рай – «мысленный». Согласно этой теории рай существовал на Земле, имел определенные географические координаты, но после грехопадения он исчез и остался только рай мысленный. Василий Новгородский же полагал, что, напротив, рай до сих пор существует, но до него тяжело добраться. В качестве аргументов он приводил толкования Священного Писания, а также пересказал историю о том, как новгородские моряки во время одного из своих путешествий увидели это рай.
Вот как это описано в первоисточнике, послании В. Калики тверскому епископу Ф. Доброму («Послание архиепископа новгородского Василия ко владыце тферскому Феодору о рае», 1347 г.):
«А то место святого Рая находил Моислав Новгородец и сын его Яков, и всех было их три юмы (лодки), и один из них погиб, много блудив, а два из них потом долго носило в море ветром, и принесло их к высоким горам. И увидели они – на горах тех написан Деисус чистой лазурью неземной красоты, ибо не человеческими руками творен, но Божиею благодатию! И свет был в месте том такой самосиянный, что человек не в силах о нем поведать. И были они в месте том долгое время, и хотя солнца не видели, но свет был щедрый, сияя ярче солнца, а с гор тех слышны были радостные гласы и песнопения. И велели они одному другу своему по шегле (лестнице в одно бревно с вырубками) взойти на ту гору, чтобы увидеть, откуда свет и пение. Так и было. Но как взошел на гору ту, так всплеснул руками и засмеялся, и бросился бежать от друзей своих к тем голосам. Они весьма удивились и послали другого, запретив ему убегать: пусть, дескать, вернется и расскажет им, что там такое на горе. Но тот (как и первый) не возвратился к своим, а с великой радостью бежал от них. Тогда в деши их закрался страх, и начали они рассуждать между собой, говоря: "Пусть и смерть настигнет, но увидим свет места того". И послали третьего на гору, привязав его ужищем (веревкою) за ногу. Но и этот тоже (как и первые), всплеснув руками радостно, побежал, от радости забыв ужище на ноге своей; те же одернули его ужищем, и он сразу оказался мертв. Они же побежали назад (к юмам) – не дано было им, смертным, узреть большего – ни света неизреченного, ни веселья, ни ликования. А тех мужей новгородских дети и внучата в добром здравии» [4].
В. Живов не стал подробно останавливаться на дискуссии о рае «мысленном» и рае «географическом» (подробнее об этой истории см. в учебнике «История русской литературы X – XVII веков» под редакцией Д.С. Лихачева [5]), но обратил внимание собравшихся на то, что два первых матроса попали в рай не по каким-то заслугам, а просто перелезли через скалу и оказались в раю. «Грешили они или не грешили, мы не знаем, но они оказались в раю. На Западе таких рассказов нет».
История блудливого монаха
Еще одной историей был рассказ о некоем монахе середины XVII-го века, который побывал на том свете. Он был не очень хорошим служителем Бога, много грешил: был неравнодушен к дамам, пил и курил. Когда он умер, то попал на тот свет и, конечно, увидел там бесов, которые хотели его утащить в ад, ему явился архангел Михаил, повел его в чистилище, а еще показал огненную реку, как грешники горят в аду. «Вот это то место, где тебе Высший судья повелел быть до второго своего прибытия». Монах очень огорчился, испугался и сказал Архангелу Михаилу: «Великий архистратиг Михаил, нельзя ли мне грешному покаяться и не испытывать этой огненной муки?» Архангел ничего не ответил, но как-то повернулся и видимо побеседовал с Богом, а после этого сказал ему: «Милостив к тебе оказался ангел-судия и сказал, что если ты соблюдешь три заповеди, то спасешься, а заповеди такие: уйди от нечистоты (прелюбодеяния), и не пити вина и не курити табака, аще себя сохраниши и избавлен будеше от муки сея».
После этого монах вернулся в тело и стал жить хорошей жизнью. С дамами не гулял, не пил и не курил. Продержался года полтора, а потом снова стал грешить. Казалось бы, что должно было случиться дальше? Ему же Бог сказал, либо ты живешь праведно, ли ты попадешь в ад, это твой последний шанс. И действительно монах тяжело заболел и совсем стал погибать. «Вот сейчас упаду я в эту огненную реку» и тут ему явилась чудотворная икона Божьей Матери одного из монастырей. Он велел отнести себя к этой иконе и исцелился! И всё у него опять стало хорошо. Спасла его чудотворная икона. «И опять никак не за моральные заслуги. Эти индивидуальные моральные заслуги у русских, по-видимому, не пользовались популярностью», – так В. Живов подвел итог своему рассказу.
История Онисифора Печерского
Следующей стала история из жизни Киево-Печерского монастыря. В этом монастыре есть сказание о старце Онисифоре Печерском, который был назван Прозорливым (скончался в 1148 г.). Его ученик, монах, притворялся благочестивым, но не исповедовал свои грехи. Это ужасно, ничего хуже и быть не может, зачем же ты стал монахом, если ты обманываешь своего духовного отца? Когда он умер, Бог его наказал, от его тела начал исходить такой смрад, что подойти к его телу было невозможно. Положили его в пещеру, и к пещере было невозможно подойти. К Онисифору явился ангел и объяснил ему, что в чем дело, что монах был негодяем, скрывал свои грехи, не приходил с ними к своему духовному отцу, и за это был наказан смрадом. Тогда Онисифор посоветовался с игуменом монастыря Пименом (руководил монастырем в 1132–1141 гг.) и решили они, что терпеть это невозможно, воняет по всему монастырю, надо вытащить труп из пещеры и зарыть его в землю. И уже начались приготовления, чтобы тащить этот смрадный труп, но тут к Онисифору явился преподобный Антоний Печерский, основатель Киево-Печерского монастыря, и говорит: «Мне Бог обещал, что тот, кто будет похоронен на моей земле, тот спасется». (Это известное предание, поэтому многие миряне хотели быть похороненными возле Киево-Печерской лавры и иметь относительные гарантии спасения). «Монах этот – плохой духовный сын, но если Бог обещал и я помолился Богу, то Бог даровал ему прощение за то обещание, которое он мне дал, и ты подойдешь к этой пещере и почувствуешь, что вместо зловония от этого смрадного монаха теперь благоухание». И действительно пошли они к пещере, и там уже не было зловония.
«Как же спасся этот никчемный монах?» «Заступничеством?» – предположила ведущая. «Ну да заступничеством, но совершенно без собственных заслуг». Наталья Кочеткова подвела краткий итог сказанному: «Вы рисуете какую-то безрадостную картину. В рай попадают либо те, кто пролез через щелочку, либо за кого словечко замолвили, а можно ли было [на Руси спастись более] легитимным путем?»
Живов ответил, что, конечно, в истории православия России были и монахи, и архидьяконы, и замечательные подвижники, которые заслужили спасение своими подвигами, трудами и благочестием, но если говорить о представлениях широких масс верующих, то он еще раз повторил свою главную гипотезу: «Думаю, что русские редко каялись, скрывали свои грехи от священников, потому что мало боялись загробной жизни. Ну, погрешим, погрешим, все равно спасемся».
В рассказе монаха, которого спасла Божия Матерь, была цитата из Послания Апостола Павла к Римлянам. В этом послании говорится «а когда умножился грех, стала преизобиловать благодать» (в другом варианте перевода – «где умножился грех, явилась преизобильнейшая благодать») (Рим.5:20). В этом послании апостол Павел говорил о важности борьбы с грехом, о том, что люди грешили-грешили, и тогда Господь Бог послал сына своего и перекрыл все эти грехи своею благодатью. Но это послание как монахом, так и многими русскими воспринималось совсем по-другому, вот ты, мол, нагреши-нагреши поболе, тогда и благодати станет поболе. В этой связи, В Живов напомнил о русских пословицах по типу «Не согрешишь – не покаешься» и всяких утешительных словах, которые обеспечивали снисходительное отношение людей к своим грехам. Он отметил, что не все православные так относились к благочестию, но это было очень распространенное представление.
Важным источником для сравнения духовной практики православных и католиков являются списки грехов с наказанием за них (епитимийники, епитимийные номоканоны – у православных и пенитенциалы на Западе). По мнению лектора, некоторые русские епитимийники производят исключительно странное впечатление, там много случаев, которые показывают, что русские совсем не имели представления об индивидуальности морального греха. Наказания за тот или иной грех выглядят порой несоразмерными: так, в одном из епитимийников за сказанное грубое слово, возможно нецензурное, значение которого осталось неизвестным, потому что это было единственное известное исследователям его употребление, полагалось десять лет поста, тысячи поклонов, но если после покаяния наказание снижалось до ста поклонов.
Никоновские реформы
Затем В. Живов сделал краткий экскурс в историю Никоновских реформ, отметив, что в XVII веке в России начинается процесс религиозного дисциплинирования. Дисциплинирование заключалось в том, что священники наблюдали, чтобы люди регулярно ходили в церковь, исповедовались и причащались, вели благочестивую жизнь, не предавались грехам. Это процесс широко известен в Европе средних веков, так что Россия не была в этом плане чем-то уникальным. На Западе одним из наиболее впечатляющих выражений этого процесса была «охота на ведьм». Лектор заметил, что ведьма была в любой деревне: кто-то должен и заговоры знать, и рану вылечить. Они, конечно, колдовали, но не обязательно прибегали к помощи нечистой силы. Известны как русские, так и латинские заговоры, в которых ведьмы призывали на помощь Божью Матерь, архангелов Гавриила, да Михаила.
Процесс религиозного дисциплинирования в России начался приблизительно с 30-х годов XVII-го века и обладал определенной спецификой. Эта специфика была связана с тем, как русские люди представляли себе спасение. Для русских очень важную роль играл обряд церковной службы, чтобы все, что происходило в церкви во время службы, было сделано правильно, чтобы священники не сокращали службу, чтобы в церкви люди стояли благочестиво, не смеялись и не разговаривали, чтобы не было всяческих колдовских, магических практик, чтобы не смотрели на пляски скоморохов. Процесс дисциплинирования начался в 1630-е гг. и получил выраженное воплощение в царствование Алексея Михайловича (1629–1676 гг., правил с 1645 г.).
«Молодой Алексей Михайлович в 1648 году издал указ, чтобы скороморохи прекратили скоморошествовать, и я должен сразу сказать, чтобы вы правильно представляли. Не то, чтобы на Руси извели всех музыкантов, или все музыкальные инструменты, или всех скоморохов, это не было ни в XVII веке, не было позже. В России всегда существовало очень большое государство, а у власти всегда были очень коротенькие ручки, поэтому она всегда ими очень много махала, но редко достигала своей цели. На музыкантов мало обращали внимания, но попытки такие делались», – сказал лектор.
По мнению В. Живова, Никоновские реформы (с 1653 г.) на самом деле, являлись реформами царя Алексея Михайловича, которые проводил патриарх Никон (1605-1681, патриарх с 1652 г.) [6]. Это видно из того, что через шесть лет после своего вступления на патриарший престол, в 1658 г., Никон покидает патриаршество, а в 1666 г. его лишают патриаршего сана, но то, что он сделал, осталось. По-видимому, реформы, хотя и проводились Никоном, были задуманы царем. «Я не очень люблю это вульгарное выражение, но Никона царская власть “подставила” и сделала это так успешно, что мы до сих пор называем эти реформы никоновскими».
Лектор отметил, что царь Алексей Михайлович свято и дисциплинированно соблюдал православные обряды и в качестве образца для унификации избрал греков, потому что идеи у А.М. были имперскими. Он мыслил себя царем, императором всего православного мира, а для этого русские обряды должны были стать такими же, как во всем православном мире. «Вообще говоря, старообрядцы ничего против этого не имели, но просто они считали, что у русских обряды лучше, чем у греков, а А.М. считал, что наоборот. …У греков было принято креститься двумя перстами, у русских тремя перстами – давайте креститься двумя перстами. У русских была трегубая «Аллилуйя»: «Алиллуйя, аллилуйя, аллилуйя, слава тебе Господи», а у греков двугубая «Аллилуйя»: «Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе Господи», значит, давайте сделаем как у греков. Казалось бы на этом и получился раскол».
Однако В. Живов полагает, что главной причиной раскола было совсем не это. Порой можно услышать: “Какая у вас у русских странная религиозная жизнь, такой страшный раскол в церкви из-за количества перстов”. Виктор Маркович придерживается мнения, что раскол был скорее из-за того, кто обладает властью повелевать в церкви: царь или церковный народ? Старообрядцы ставили под сомнение право царя реформировать церковную жизнь. Начались гонения на старообрядцев (анафема со старообрядцев была снята только в 1971 г.). С этого начался процесс дисциплинирования, который продолжается в течение второй половины XVII и в течение XVIII века. С определенного момента этот процесс оказался в руках государства.
Петр I и легализация старообрядцев
Далее лектор перешел к истории о том, как царь Петр I пытался легализовать старообрядцев. Они получали легальный статус, платя двойной подушный оклад, и это было довольно обременительно. Ясно, что многие старообрядцы не хотели платить двойной налог, а если хотели, но таких денег не было. Что-то надо было придумать, и тогда появилось большое число так называемых «скрытых» старообрядцев. Государство постаралось их запретить, но как выявить «скрытого» старообрядца? Власти решила так: а пускай все православные раз в год приходят на исповедь, а священники ведут списки, где будет записано, кто исповедовался, а кто нет. Старообрядцы в официальную церковь приходить не будут, потому что они считают, что она погибла, что это антихристово заведение. И вот тогда мы этих неисповедующихся схватим «за жабры» и скажем, вот вы – старообрядцы, и, во-первых, заставим их платить двойной налог, а, во-вторых, возьмем с них штраф. Для крестьян штрафы были, казалось, не очень большими, за 1 год – 5 копеек, за 2 года – 10 копеек, за 3 года – 15 копеек, а для городских жителей первый год – 1 рубль, второй год – 2 рубля, третий год – 3 рубля. Это вполне большие деньги. У типографского служащего годовая зарплата была тогда 50 рублей.
В 1718 году Петр I выпускает указ, предписывающий ежегодную исповедь, то же самое что у католиков в 1215 г. постановил IV Латеранский собор. Этим указом заводились исповедные книги, которые должны были иметь все священники. Время идет, а священники молчат, старообрядцы налоги не платят. Почему?
«А теперь догадайтесь, что стали делать скрытые старообрядцы?» – спросил Живов публику. Одним из предположений было: «Ходить на исповедь, делать вид, что они нормальные православные». «Да, нет, они стали давать взятку священникам, чтобы те записали их имена в свои книги. Про это мы знаем очень много, потому что этих священников изобличают и наказывают. Изобличают одного, а десять продолжают брать», – заявил радостно В. Живов, повествуя о том, как верующие находили лазейки в казалось бы непробиваемых установлениях моноконфессионального государства.
Государство ввело ответную меру. Было решено, что за священниками надо присматривать, что должны были быть свидетели, которые бы видели, что этот человек приходил, исповедовался и причащался. Старообрядцы придумали ответный ход: они стали «заболевать» и вызывать священника к себе домой, чтобы «исповедоваться» на смертном одре. Естественно, что после этого они выздоравливали. Тогда Синод (Духовная коллегия, созданная Петром I в 1721 г., впоследствии переименованная в Святейший Правительствующий Синод) распорядился, чтобы и при этой исповеди были свидетели, чтобы они подтвердили, что этот больной действительно исповедовался, а не просто так.
«Какой выход из этого?» – опять обратился В. Живов к публике. «Дать взятку обоим», – прозвучал правильный ответ, аудитория уже прониклась ситуацией, почувствовав себя в знакомой среде взаимодействия с некоторыми государственными органами. «Конечно! Заплатить взятку священнику и свидетелю. Эта практика продолжалась в течение всего XVIII века и уходит в XIX век», – поддержал публику лектор.
По его мнению, главной проблемой РПЦ того времени было то, что «исповедь не могла быть одновременно полицейской мерой и одновременно откровением страдающей души. Если это полицейская мера, то это не может быть откровением души. Поэтому исповедь в русском благочестии XVIII века никогда не занимала того места, которое она тогда занимала в практике католицизма».
Он отметил, что со времен Петра I церковь перешла под контроль государства, но опять же говоря о контроле, мы должны представлять себе «большое государство с короткими ручками». В XIX веке усилиями преподобного Серафима Саровского (1754-1833), многочисленных подвижников в жизни РПЦ происходили важные процессы. Какой-то процент населения начал жить благочестивой жизнью, часто исповедовался, часто причащался. По мнению В. Живова, это был все равно не очень большой процент населения, и многие фундаментальные представления русских о спасении перешли из XVII-XVIII веков в век XIX. Сохранялась вера в чудотворные иконы, чудотворные источники и в разных святых людей, которые могут помочь спастись, сколько бы ты не нагрешил, например, в юродивых, – во все средства спасения, которые не были связаны с индивидуальной моралью. Лектор рассказал, что чудотворные иконы в XVIII веке преследовали, до них не допускали верующих. Когда какие-то люди говорили, что в такой то церкви появилась чудотворная икона, проводилось церковное расследование, и оно плачевным образом заканчивалось для того, кто распустил ложные слухи.
Представления об интеллектуальной морали у русских отличались от тех, что были на Западе. Об этом Федор Достоевский писал в «Братьях Карамазовых». Там старец Зосима говорит о всеобщем грехе – грехе от всех и за всякого. Если это всеобщий грех, то мы все виноваты друг за друга. В этом смысле, это снимало индивидуальный моральный грех. «Но мы не будем говорить, что русские, мол, такие отсталые, что у них нет индивидуальной моральной ответственности. У нас было то, чего не было на Западе, – была снисходительность к чужому греху», – подчеркнул В. Живов. Известно, что в XIX-ом веке русские люди жалели тех преступников (убийц, грабителей), которые шли по этапу на каторгу, приносили им хлебушек и пр. Такого отношения к преступникам на Западе нет. Там говорили: «Ты – преступник, ты сам себе заработал эту каторгу, а после этого вечный огонь в аду или, по крайней мере, чистилище». А у русских такого представления не было, они относились к этому куда более снисходительно.
В конце XIX-го века появляются такие религиозные практики, которые совершенно невозможны на Западе. Преподобный святой Иоанн Кронтштадский (1829-1908) практиковал общие исповеди, когда верующие, собравшиеся в его храме, исповедовались публично и все вместе. Это было совершенно невозможно для западной жизни. Из этого возникало ощущение общности греха, общности покаяния и общности спасения.
Вопросы
Лекция закончилась, и Виктор Живов попросил задавать вопросы. Времени хватило только на несколько.
Одна девушка спросила о взаимосвязи исповеди и причастия. В. Живов ответил, что в восточной церкви тайная исповедь в том виде, который есть сейчас, появилась в X-ом веке, и обычно те, кто не исповедовался, тот не причащался. Бывали случаи, что люди исповедовались, а потом не причащались, но не наоборот. Обычно же это был взаимосвязанный процесс. Исповедовались раз в году, во время поста. Очень благочестивые исповедовались три раза в год, во время трех постов. Петровский пост появился позже, и тогда стали исповедоваться четыре раза в год, говели и причащались. Это было и на Западе. На Западе отрыв причастия от исповеди – это довольно позднее явление, произошедшее в XVIII-ом веке.
Еще один вопрос касался публичного покаяния в ранней христианской церкви. Лектор отметил, что в ранней церкви было совсем другое покаяние. Там не было той исповеди, которой мы знаем. Там было каноническое покаяние и чин кающегося. Был определенный порядок возвращения человека в церковь. Грешник, к примеру, два года стоял у церкви, просил у людей прощения, исповедовался в своем грехе. После этого его впускали в церковь, сначала только в притвор и он должен был уходить перед литургией верных вместе с некрещеными.
Каноническое покаяние полагалось за серьезные канонические грехи: убийство, вероотступничество и прелюбодеяние, и влекло серьезные ограничения на социальную жизнь человека. Кающийся оказывался вне семьи: если он был женат, то оказывался разведенным, а если он не был женат, то он не мог жениться, не мог служить. После того, как человек вступал в чин кающегося, 15 лет он был на покаянии, после этого его принимали в церковь. Какой результат? Результат предсказуемый. Уже во времена Блаженного Августина, в начале V века, в сочинениях и западных, и восточных отцов церкви, звучат советы отложить каноническое покаяние до конца жизни и не подвергать молодых людей этому покаянию. Такое каноническое покаяние могло совершаться только один раз в жизни. Как крещение бывает один раз в жизни, так и каноническое покаяние могло совершаться только один раз, и его откладывали до смертного одра. На смертном одре люди раскаивались и присоединялись к церкви. Если затем человек вдруг выздоравливал, то он проходил через все этапы канонического покаяния, не мог служить, должен был развестись с женой, но если он после этого «благополучно» умирал, то были разные точки зрения, что с таким человеком делал Бог. Некоторые святые отцы высказывали мнение, что такое запоздалое покаяние на смертном одре не дает гарантии спасения.
Последний вопрос заключался в том, не связано ли такое отношение русских к покаянию с относительно поздним принятием русскими христианства? Славянские племена начали креститься в X-ом веке и продолжалось это вплоть до XIV-го века. Виктор Живов ответил, что «это, конечно, справедливо», но не может объяснить всего, «ведь поляки крестились почти в одно и то же время, что и русские», однако их отношение к покаянию было совсем иным, чем у русских.
Лекция закончилась, слушатели начали расходиться. Единственный штрих, которого не доставало для того, чтобы органично вписать ее в книжный фестиваль, было отсутствие книг самого лектора.
Полезные ссылки
1. Живов В. Список публикаций;
Живов В.М. Святость. Краткий словарь агиографических терминов. М.: «Гнозис», 1994 г.
2. Нестеров В. Большой переполох в маленьком Крыму // Газета.ру, 8 июня 2007 г.
3. Быков Д: Общение с писателем лучше, чем с полотером или музыкантом // Сити-FM, 8 июня 2007 г. Перепечатано в сообществе ru_bykov в Живом журнале.
4. Дергачева-Скоп Е., Алексеев В. «Острова диких людей», Сибирь.. и Эдем. Текстологические заметки и фантазии при чтении древнерусских рукописей // «Наука в Сибири». 2000. № 20-21 (2256-2257). Май.
5. В учебнике «История русской литературы X — XVII вв.» под ред. Д. С. Лихачева говорится о том, что «свое «Послание» [a] Василий пишет в Тверь, узнав о «распре», возникшей среди тверичей по вопросу о существовании рая. «Ты говоришь, — обращается он к Федору, — «рай погыбл, в нем же был Адам» и есть только рай «мысленный» (т. е. Федор считает, что земного рая нет, а есть лишь рай как духовная, нравственная категория). Василий не согласен с такими представлениями о рае и доказывает существование земного рая. Свое доказательство Василий основывает на данных различных текстов, широко привлекая для этого многочисленные памятники апокрифической литературы, и на «свидетельских» показаниях очевидцев. Наивные с современной точки зрения доказательства Василия говорят о величайшем уважении древнерусских книжников к письменному слову, о широком бытовании в Новгороде устных рассказов новгородских мореходов-путешественников про далекие и таинственные земли, в реальности которых слушатели не сомневались.
О том, что рай существует, свидетельствуют, согласно мнению Василия, священное писание и целый ряд святоотеческих текстов. Нигде не сказано, что земной рай погиб. Он создан богом, а «вся дела божия нетленна суть». Это справедливо не только на словах, но и на деле, в чем Василий, как он говорит, убедился воочию: когда он был в Иерусалиме, то «своима очима» видел посаженные Христом финики, которые «доныне не погибли, ни погнили», я был «самовидец» тому, говорит он, что затворенные Христом городские ворота «до сего дни неотворими суть». Все это, по искреннему убеждению Василия, неоспоримо доказывает, что и земной рай также реальность. Есть и непосредственные свидетели существования на земле и рая, и ада, это — мореходы-новгородцы. «Муки», т. е. ад, «и ныне суть на западе», — пишет Василий: «Много детей моих новогородцев видоки тому: на дышющем море червь неусыпающий, скрежет зубный и река молненая Морг, и что вода въходить в преисподняя и пакы исходить трижда днем». В этом красочном описании Северного Ледовитого океана («дышущее море», — т. е. море, где бывают приливы и отливы) отразились и легенды о суровом северном море, и легендарное осмысление естественных загадочных явлений (приливы и отливы — вода входит и выходит из преисподней). Видели будто бы новгородцы и то место, где находится земной рай.
В своем «Послании» Василий передает поэтическую легенду о земном рае, которого достигли новгородцы. Параллели к этому сюжету прослеживаются в ряде других литератур, но пересказанная Василием легенда несет на себе яркий отпечаток местного новгородского происхождения. Так же как и в рассказе о «дышущем море», в этой легенде отразились фантастические рассказы новгородцев-мореходов о своих странствиях. Бурей юмы (ладьи) новгородцев унесло далеко в море к горам, на которых, по рассказам участников этого путешествия, «лазорем чудным» (ярко-синей, очень дорогой, особенно любимой новгородцами краской) [b] была изображена композиция на церковную тему – «деисус» [c]. Все это место было освещено неизреченным светом, а из-за гор доносилось ликующее пение. Посылаемые на гору корабельники, увидев, что находится там за горами, с радостным криком, всплеснув руками, убегают. Тогда одному из посланцев привязывают к ноге веревку, чтобы удержать его. Когда его втягивают назад в ладью, он оказывается мертв. Новгородцы в страхе уплывают от этого места. Василий называет «видоков», рассказавших эту историю, «Моислав и Яков» и в доказательство правдивости и истинности их рассказа замечает, что еще и «нынеча» «дети и внучата» Моислава и Якова «добры – здорови».
[a] См.: ПСРЛ, т. VI. Спб., 1853, с. 87–89 (Прибавления); ПСРЛ, т. VII. Спб., 1856, с. 212–214. Текст цитируется по Софийской I летописи (ПСРЛ, т. VI).
[b] О типично новгородском характере этого образа в «Послании» Василия см. в кн.: Лихачев Д. С. Новгород Великий. М., 1959. С. 62.
[c] Деисус, или деисис (греч.), означает «моление». В этой композиции изображен Христос, судящий людей после конца мира. Богоматерь, с одной стороны, и Иоанн Креститель – с другой, заступаются за грешников, моля Христа о милости. В деисусе могут быть изображены еще и другие святые».
6. Андреев И. Тишайший. Строптивый Патриарх. // Наука и жизнь. 2004. №6.
