КОНСТАНТИН СУТЯГИН: В рубрике «Русские вопросы» мы расспрашиваем умных людей про совершенно отвлеченные вещи (КРАСОТА, ВРАНЬЕ, БИОГРАФИЯ и т.д.), но разговор, как правило, заходит так далеко, что даже самые невинные темы начинают пугать. Сегодня продолжаем разговор про национальность – что это такое, зачем, можно ли без нее?
Похоже, у нас сейчас происходит примерно то же, что и со всеми предыдущими опросами. Можно ответить безопасно и остроумно... А можно ответить всерьез, но тогда всем будет неудобно. Как на каком-нибудь вернисаже: ходят люди, улыбаются друг другу, говорят вежливые слова... И все нормально, существует какой-то порядок. (Встречаются Медведев с Обамой и говорят: «Друг Дима!», «Друг Барак!» похлопывают по плечам, улыбаются, дружба народов, фольклор-глобализация – при этом каждый знает, что его «друг» себе на уме). А потом появится на вернисаже человек с мыслью, типа, сколько можно лицемерить? Испортить, что ли всем настроение? И начнет говорить: картины на стенах – полная ерунда. А вот этот – вор! А у этого жена с тремя детьми, а он тут с какой-то бабой! А тот – бездарь, который непонятно почему художником называется... Представляете? Очень неприятен такой человек, все его будут сторониться, т.к. он ломает налаженную, и, в общем-то удобную (этой своей налаженностью) жизнь. А самое главное – он может напороться на встречный вопрос: а сам-то ты, такой ли уж хороший художник?
Поэтому в мире все держится на недоговоренностях. Не так важно быть, гораздо важнее казаться: «художником», «хорошим парнем», «другом», «русским»... Бренд, упаковка, запоминающееся название, милая коробочка - возьмешь круглую банку печенья с картинкой Ренуара на крышке – вещь! Только при этом не надо щуриться-читать, что там написано мелкими буквами, из чего это печенье сделано, сколько там «Е» и «идентичных натуральному ароматизаторов» - от одной только внятности изжога будет. А не читать – может, и проскочит. Вкус-то мало у кого есть.
В общем, прояснять ситуацию никому не хочется. И это естественно – потому что если договаривать, то у многих будут проблемы. В первую очередь у производителей печенья. А во вторую – у жен, потому что нормальный муж, додумав до конца, скажет – испекла бы ты, что ли торт, сколько можно химию жрать?
Полная ясность в вопросе вынуждает к тоже внятному ответу – а какая жена будет сама печь, когда «точно такой же торт можно купить в магазине»? Никто не хочет быть на полном серьезе «хорошим парнем», т.к., договорив до конца, люди вынуждены будут вообще-то очень стараться жить (а иначе они оказываются дураки, или мерзавцы) А это уж совсем никому не нравится, и так сил нет. Хочется вежливости, а не совместного пути.
Но иногда хочется именно совместного пути, а не вежливости. И о национальности можно попытаться договорить поглубже. Например, что совсем недавно ее не было вовсе, а были другие, м. б., более опасные вещи: вся национальная идея сводилась к простому - храни верность своей земле и своему небу, и все. И в этом смысле собственно «русские» - оказывается не самое важное слово, никакой самостоятельной ценностью оно не обладает. Т.к. «русские» тогда - это только союзники в деле служения, идущие по одному пути. Это те, кто сейчас с тобой, и кто будет с тобой завтра (всегда, всю жизнь). В идеале – собираются с тобой в Вечность.
А когда у тебя есть союзник – то почему-то рассматривать-изучать состав его крови нет ни малейшего желания.
Французская национальная идея, пангерманизм, сионизм и еще много чего возникли не так давно. (Славянская идея – слава Богу! - оказалась самым беспомощным изобретением: топнули ногой – и Россия, Украина и Белоруссия развалились в разные стороны). Просто последние 200 лет очень уж много людей стало ездить жить куда-нибудь в Париж-Италию, в Баден-Баден – и тут вопрос «своей земли» как-то сам собой растворился. А когда еще и религиозность ослабла – вот и уперлись в «чистоту крови», как у различных пород собак. Так что, увы, нет ничего удивительного в нацизме у всех национальностей: когда базовая идентификация (верность своей земле и своему Богу) отсутствует, тогда всегда переходят к следующей стадии - химическому анализу крови. Во всех странах у т.н. «граждан мира» в первую очередь интересуются девичьей фамилией бабушки. Так уж все неприятно устроено.
Можно добраться и до более глубоких вещей, но тогда, боюсь, совсем уж многих поставишь в неудобное положение, как некультурный человек. М.б. почти всех – невнятность очень удобна для мира. Потому что внятность – это «не мир, но меч», это почти всегда война. С авторами бомбардировок Югославии и пр. С производителями невкусного печенья и т.д. С женой, которая не хочет печь торты. С «русскими». С «нерусскими». В первую очередь с самим собой (т.к. в любой момент можно напороться на встречный вопрос: а сам-то ты, такой ли уж хороший художник?) Примерно так выглядит дело, если разговаривать о русской нации всерьез, с полной ответственностью перед землей и небом.
Во всех же прочих смыслах употреблять слово «русский», полагаю, нужно запретить. (См. «Русское радио», «Очень русский детектив» и пр.)
Насчет «Русских вопросов» будем думать.
Напоследок отвечают литератор Леонид Костюков и протоиерей Феликс Стацевич.
Уже ответили
Существует мнение, что современный мир упраздняет национальные отличия, и новая культура также приобретает глобальный характер. Согласны Вы с этим или нет? Почему? Как Вы считаете, культура - национальна или это не обязательно? Возможна ли вне- (интер-) национальная культура?
Я бы сказал, что культура, как правило, национальна. Но не готов назвать Маркеса колумбийским писателем – или парижским. Так же и Кундера – не чех и не француз. И уж точно Макс Фриш не швейцарец. Я бы сказал, что индивидуальная творческая биография на некотором этапе национальна, до этого пытается дорасти до национальной, а потом (изредка) перерастает.
Возможно, для современного художника (писателя) сегодня уже не так важно - понимать кто ты, что продолжаешь и куда? Возможно, что это и всегда было не очень важно? Например? Возможно, понимание этих проблем (кто ты, откуда и куда) вовсе не связано с национальностью?
Николай Гумилев не продолжал русскую поэзию (а это самое национальное искусство – поэзия). Но он обогатил ее собой – и теперь в ней есть мужественная линия Гумилева. Ты строишь индивидуальный дом рядом с огромным замком, а потом оказывается, что обобщен не замок, обобщена вся территория – и твоя беседка вписывается в ландшафт. Это, повторяю, в лучшем случае.
Можно ли от "национального" увернуться, или это на всю жизнь, "органика"? Может ли художник (писатель) поменять национальность? Например?
Мы знаем Набокова как такой недо-пример (то ли совсем перестал быть русским писателем и обангличился-обамериканился, то ли не совсем). Но, например, авторов «Анжелики» Анн и Сержа Голонов никто не воспринимает как русских писателей Аню и Сережу. А Сарояна – как армянина. Ответ: может. Хорошо ли это, не рассматриваем так проблему. Иногда хорошо.
Вообще, национальность (русский, украинец, грузин, еврей) - это что-то неизменное-вечное, или это подвижное качество, изменяющееся во времени и пространстве?
Тип русского сибиряка, очевидно, возник после освоения Ермаком Сибири и изменил некоторые обще-расплывчатые представления о русских. Я бы сказал так – медленно подвижное качество.
Возможно, "национальность" уже не столь подходит для самоидентификации в современном мире. В этом случае хотелось бы узнать, что на Ваш взгляд, приходит на смену этому понятию?
Я бы предпочел каждому полностью доверить собственную идентификацию, в том числе, выбрать ее тип. Например, я – москвич, литератор, частное лицо. А кто-то – русский, православный, меланхолик. То есть он не просто иначе (чем я) ответил, но и не на те вопросы. Ну и пусть.
Как Вам приятней, когда про Вас говорят "русский" или "россиянин"? "Российская культура" или "русская культура"? Почему? В общем, как Вы оцениваете проект "россиянин"?
По-моему, «россиянин» - неудачный проект, потому что глупо вкладывать какой-то дополнительный пафос в гражданство. Я гражданин РФ, но это не нуждается в гордом озвучании (россиянин!). Как, скажем, мой сугубо положительный резус-фактор глуповато было бы называть «позитивным», «оптимистичным» и т.п.
Русский – все же прилагательное. Русский писатель (лучше – литератор) – да, поскольку пишу по-русски. А российский писатель – бессмысленная категория. А русский пешеход, или русский пассажир – с чего бы вдруг.
Что Вы вкладываете в понятия "русская культура"? "русская литература"? Есть ли у нее, на Ваш взгляд, какие-то особенности, кроме русского языка?
Конечно, есть, и о них многократно высказывались все, кому не лень. Сомерсет Моэм писал о неприкаянности, какой-то непришитости чеховских героев, а потом упоминал многочисленных русских писателей-эмигрантов первой волны, толкающих двери редакций и издательств, - что они хоть и не Чеховы по таланту, а герои у них такие же. Вайль и Генис много писали о темах русской литературы. Например, вопрос денег, наследства никогда не будет основным. Эзра Паунд, как я слышал, советовал Хемингуэю держаться подальше от депрессивных русских влияний. И т.д. Это ясно.
Другое дело, что философ – всегда немножко немец, скрипач – еврей, банкир – тоже еврей, но не похожий на еврея-скрипача, певец – итальянец, саксофонист (извините) – негр. И есть надежда, что писатель – русский писатель, а поэт – русский еврей. Что они все там за кордоном немножко кургузо понимают литературу, а мы – верно. С точки зрения логики и рацио – это ворчание от недопризнанности и невостребованности в мировом контексте, но как откроешь Коэльо, Мураками или Бегбедера – так ведь и закроешь…
Я понимаю, что подставляюсь именно в этом ответе, но остальное как-то слишком уж бесспорно. Отчего ж не подставиться.
К.С.: Ну, раз уж Вы сказали, что подставились, то, верно, и ждете вопроса в эту сторону. Я сюда и пойду. Предлагаю два направления разговора (не исключено, что оба они сольются). Первая тема - что поэт всегда немножко русский еврей. Например, Борис Пастернак - был у него еврейско-русский поэтический период, с многочисленными фонетическими оттенками, игрой, аллюзиями и пр. (как там это называется у поэтов?). Безумно красивый, утонченный, рафинированный, сложный, переливающийся... И поздний его период, особенно стихи к "Доктору Живаго" - простая, ясная русская поэзия, «неслыханная простота». Пушкин - где в нем еврейское? "Поэзия должна быть глуповата". Тютчев, Фет, Есенин (наугад), тот же Гумилев, из более близких Татьяна Глушкова - это русская еврейская поэзия? (Подставились - так подставились). Но интереснее всего именно Пастернак - как бы Вы объяснили его феномен?
Л.К.: Здесь, с одной стороны, я имел в виду недовстроенность поэта в мир, "Поэты - жиды" Цветаевой. С другой, действительно, некое правило (подразумевающее, конечно, исключения) - еврейская кровь в русском поэте (Пастернак, Мандельштам, Бродский, много нам современных). Говоря шире - другая кровь, примесь. Тут уж и Пушкин (эфиоп), Лермонтов (шотландец), Георгий Иванов (болгарин, да и грузинские князья там были). Здесь, наверное, работающее противоречие. Нет более мощного выражения национального, чем национальная поэзия. Но должен быть, наверное, зазор между предметом и методом, субъектом и объектом и т.п. Поэтому выразитель этого сверхнационального не полностью растворен в этом национальном. Примесь другой крови играет роль зазора. Точнее, наверное, сознание этой примеси.
Обсуждать всерьез позднего Пастернака не возьмусь. Мой Пастернак - это ранний Пастернак, дожди, метели, чашка какао в трюмо, затертый до самых труб норвежец, давай ронять слова... Поздний Пастернак - добросовестный православный ученик акмеистов. Это, конечно, неплохо, но... говоря терминами Мандельштама, здесь он не изменяет состав русской поэзии.
К.С.: И вторая линия разговора: Вы перечисляете интересный набор - с одной стороны "москвич, литератор, частное лицо", а с другой - "русский, православный, меланхолик". Дороги именно оговорки, первые слетевшие с языка ассоциации (вообще-то терпеть не могу психологию, но тут это вполне в теме). Так вот, не могли бы Вы прокомментировать, почему сходу перечислили через запятую именно "русский" и "православный"? Ну и "меланхолик"? (Если это не просто литературный прием, христианская традиция, постоянно требующая в русском языке третьего, завершающего эпитета).
Л.К.: Почему русский - православный? Точнее, почему это слетает с языка стык в стык? Встречный вопрос: а почему Вас это удивляет? Русский буддист, по-моему, удивительнее. Ну... чтобы выйти на что-то интересное. Русский - православный, советский - атеист. Но отчего-то это все классно уживается в одном флаконе. Эту тему бегло раскрыть нельзя, но можно подобраться. Советские люди были атеистами с подачи большевиков. Но большевики не были атеистами, они были классическими язычниками и богоборцами. Многочисленные тотемы, ритуалы, разрушение церквей - это не атеизм. И советский менталитет в скрытой форме подпитывался язычеством. И русское православие (масленица, Иван Купала) тоже содержит этот фермент. Так и уживается - не полюсами, а всем спектром. Меланхолик - здесь хотелось впаять психологический темперамент, причем не нейтральный (сангвиник), а окрашенный.
К.С.: Я, собственно, к чему про Пастернака и про "русский, православный...". Не хотите сводить эти темы - я уж тогда сам озвучу эту немудрящую мысль (почему-то до сих пор она у нас не прозвучала, а без нее общий разговор не полный). "Православие", на мой взгляд, - один из важных критериев "русскости". Как внятная внешняя форма, объединяющая-собирающая довольно расплывчатый в этническом отношении русский народ. (Аналогично "еврей" - также довольно расплывчатое и бесформенное понятие, не работающее без "иудаизма", без этого еврей - не еврей). Именно православие придает русскому народу бесспорную физиономию, с культурными, моральными, эстетическими и пр. чертами. Понятно, что все это редко выражено в строгой церковности, но стилистическую особенность русских, на мой взгляд, отражает довольно точно.
И правильно, что "русский буддист" - такого не бывает. Как и "русского католика", "русского мусульманина". Русский атеист - имеет место (Иван Карамазов), т.к., существует в той же самой православной стилистике, дышит примерно тем же воздухом, только без Бога, атеист не меняет ее на католическую стилистику, или на мусульманскую. И "русский иудей" – тоже не бывает. В этом смысле поздний Пастернак - схематически свожу оба вопроса - поменял не национальность, а вероисповедание, и от этого поменялось все. Само. Изменилась стилистика его поэзии. Лучше она стала, или хуже - вопрос конфессиональной принадлежности читателя. Очевидно, что поэзия его стала внятней.
Л.К.: Первый момент резкого несовпадения позиций. По-моему, поэтика того или иного автора может приблизиться к читателю конфессионально или отдалиться, стать мутнее или яснее - но "лучше" и "хуже" (нравится - не нравится) абсолютно не определяется этими векторами. Извините, но чтобы задействовать вкус, надо открыть сами стихи, а не предисловие. У Блока мне больше нравятся ясные стихи, у Пастернака - мутные, у Кирсанова - безумные... Но стихи поражают чем-то, не укладывающимся в простые дефиниции. Это что-то (по-моему) у Пастернака с годами падает, а у Заболоцкого (при том же росте внятности) - нарастает. Но это что-то не видно с берега, надо окунуться.
К.С.: Я просто развиваю связь поэтического и национального (и, как некоторых стилистических черт его – религиозного). Например, в православии все просто и ясно, оно доступно и умному и глупому - в отличие от иудаизма, где требуются толкователи (тем более - в отличие от каббалы). Православный мудрец видит примерно то же самое, что и ребенок, только с восьми сторон. "Нужное - не сложно. Сложное - не нужно". Чем, кстати, не пример русской, пушкинской поэзии?
Л.К. Опять не согласен. Мой знакомый священник назвал своего коллегу "сосудом ересей" - вот мера неоднозначности понимания православия среди священников. Возможность алгоритмических толкований (пусть и очень длинных) говорит об относительной простоте объекта (его сложность количественна и измерима). День правоверного иудея расписан. День православного христианина - нет. Здесь все время задействован чувственный и сверхчувственный выбор. Мягко говоря, интуиция. А упрощенный, народный вариант православия (согрешил - покаялся) - пародия, не ведущая к Царствию Небесному, ничем не интереснее трехфазника "украл - выпил - в тюрьму". Ваше и мое понимание русской поэзии, видимо, сильно различны. Если коротко, я хорошо понимаю величие и гармонию Пушкина. Но пять великих негармоничных поэтов великого негармоничного ХХ века воздействуют на меня гораздо сильнее.
Я понимаю, что решительный выворот беседы на категорию вкуса антиполемичен, но иначе было бы неискренне. Я могу в другой ситуации путем медленного чтения, всматривания, немного распространить свое мнение, показать - что именно чудесного я вижу у раннего Пастернака или у позднего Заболоцкого.
К.С.: Ну, в общем-то, тема нашего разговора немножко в другом: хочется не о вкусах спорить, а попытаться на фоне поэзии увидеть какие-то общие дела. Пастернак мне казался более интересным - как иллюстрация Вашей мысли, что поэт не может быть полностью растворен в жизни, что он всегда несколько в стороне от нее (от ее национального, в частности). И что иногда эта трещина с жизнью – благодаря примеси чужой крови. И что м.б., эта трещина – психологическая. «Не такой я, как все! Может я даже не Иванов, а тайный сын Наполеона». (Ницше считал, что он не такой, как все немцы, потому что у него какая-то «–надцатая» часть польской крови. Можно подумать, что среди поляков много философов. Или что каждый второй эфиоп – поэт). Пример Пастернака - то, что он интуитивно пришел к русской внятности, - показывает, на мой взгляд, что во многом тут именно психология. (Или же национальная органика растворяется под действием церковных Таинств.)
А так - как частное лицо - я тоже очень люблю позднего Заболоцкого. Вот, кстати - и у него внятность. Или "простота" - в отличие от ранней (столбцы-обериуты) вычурности и рафинированности. Хочется вытащить (в частности из поэзии) какие-то черты, имеющие отношение к нашей теме. И одной из таких черт мне видится цельность-простота. Которая иногда может оказаться простоватостью-глупостью, даже наглостью (наглость – это тоже от цельности-простоты.) А иногда - гениальной ясностью. (Периодическая система Менделеева - расположить элементы по возрастанию массы - так просто!). Внятность и сила прекрасных художников «Сурового стиля»...
Русский человек – простой. Об этом у нас и разговор - национальность, идентификация.
Поэтому зайдем с другой стороны. Использую свой обычный прием: попробую Вас слегка разозлить.
"Москвич, литератор, частное лицо", сказали Вы. А что такое "москвич"? Например, у Сократа главным в идентификации себя было - что он афинянин. Он участвовал в войнах, которые вели Афины, ходил на собрания, воспитывал молодежь в духе верности своему полису, чтоб они выросли хорошими гражданами и т.д. Сократ считал себя обязанным подчиняться всем законам и решениям, которые принимал его город. Даже если они ошибочны - чисто из уважения к решениям города. Вплоть до того, что подчинился нелепому приговору, отказался бежать и принял яд. Как бы повело себя в этой ситуации частное лицо - я не понимаю.
Или "литератор"... Например, литератор Владимир Даль зачем-то составил словарь русского языка. Для славы? для денег? Или литератор Солженицын написал "Архипелаг"... Взвалить на себя такую громаду, такой труд... тут тоже есть какой-то долг - перед литературой, языком, народом, который на этом языке говорит. Станет ли "частное лицо" писать такие громоздкие работы, в которых ни особенной радости-вдохновения-удовольствия, ни надежд на успех? Не знаю. А если станет - то зачем?
Нарочно беру такие героические примеры про Сократа и Солженицына, афинянина и литератора - мне кажется, "частное лицо" так лучше смотрится. Частное лицо "просто живет" и просто пользуется всем - культурой, языком, людьми, которые до него этот язык, эту культуру делали, дышит воздухом отношений между людьми, пользуется сложившимися традициями и т.д. Разрушают эти традиции тоже, как правило, частные лица.
Может, я заблуждаюсь, но на мой слух "частное лицо" - это человек, который никому ничего не должен. Вернее, он сам решает - кому и сколько. Это его частное дело. Например, "москвич, частное лицо" вполне может сидеть на скамейке, поставив ноги на сиденье. Потому что он что-то себе такое решил на этот счет. И если скажешь такому - убери ноги! - он резонно ответит, что не суйся не в свое дело, пусть сначала мне почистят тут, тогда я сяду. А другой "москвич, частное лицо" пройдет молча мимо - типа, не будем лезть к оболтусу, это дело его совести, может, он поэт.
А третий "москвич, частное лицо" вполне может решить для себя, что он будет бороться за чистоту города, чтоб засранцы не ставили ноги на лавки. Вполне может быть, легко представляю себе и такое частное лицо.
Но вот только рассчитывать на него не могу.
У него нет внешней этикетки, чтоб можно было по ней его идентифицировать. Чтоб попенять - если он вдруг перестанет ей соответствовать.
Поэтому, кстати, и интересно определить, что такое "русский", - озвучить и, если что, к этому апеллировать: например, русские не сдаются. (А если сдаются - значит, не русские или плохие русские).
У частного лица - если я правильно интерпретирую это понятие - такого внешнего императива нет. Хочу - так делаю, а захочу - по-другому. Сам себе закон. И таким образом оно перечеркивает все остальные определения. "Москвич, литератор, частное лицо" так же нелеп, как "русский, православный, частное лицо".
Или, возможно, я не совсем точно понимаю это выражение?
Л.К.: К сожалению, Вам не удалось меня разозлить. Вы АБСОЛЮТНО правильно поняли мое определение частного лица - я подчиняюсь системе только своих законов - или, иначе говоря, живу по понятиям. Другое дело, что в мои понятия входит не гадить на улицах. А некоторые нелепые законы РФ (или городские), смысла которых я не понимаю, я с удовольствием и без зазрения совести нарушаю. Например, не все налоги плачу. При этом, правда, область совпадения гораздо шире расхождений. Но это именно совпадение моей доброй воли с законодательством, а не слепое подчинение.
По-моему, частное лицо можно идентифицировать по ироничному выражению лица (глаз?), неразделению общего одушевления примерно в половине ситуаций и т.п.
Я думаю, национальные психотипы накладываются на другие - социальные, профессиональные и т.п. Немного примитивно было бы сказать: итальянец - певец, еврей - банкир, русский - алкоголик. (Хотя обратные формулировки - см. выше - могут быть любопытны). Но интереснее сочетания: английский торговец, узбекский торговец, русский торговец (коробейник, купец). Я пробую на себе такую связку - русское частное лицо (в отличие от английского частного лица, американского частного лица). Или даже - московское частное лицо?
Ну а то, что не всякий литератор впрягается в гигантсткий полутворческий проект, оправданный внелитературными соображениями, - это даже как-то неудобно проговаривать...
Национальность (русский, украинец, грузин, еврей) - это что-то неизменное-вечное, или это подвижное качество, изменяющееся во времени и пространстве?
Национальность – отнесённость к нации (этносу, народу) или, точнее, соотнесённость с нею. Утрачена такая соотнесённость - и нет русского, украинца, грузина, еврея, есть «только оболочка, звук пустой». Культура по определению предполагает культивирование, возделывание определённых качеств. Воспитываются дети, внуки, правнуки в своей национальной культуре, подпитывается культурная и языковая среда - сохраняется национальная культура. Это должно быть хорошо заметно в ситуации эмиграции, даже и внутренней эмиграции. Если не привить детям веры отцов и праотцев (до сколь удастся далёкого колена), не ввести детей в реальную историю, получатся вы-родки, «перекати поле», «без роду и племени», «где хорошо (платят-кормят) - там и родина», туристы-командировочные… Окончательно? Не знаю. Хочется надеяться - нет. Хочется надеяться, что какой-то фермент нажитого предками в человеке сохраняется. Привьёшь, станешь культивировать - и оживёт: яблоня, вишня, сакура, а не некое неопределённое дерево, дерево вообще, «ни то, ни сё, так себе человек».
Как Вам приятней, когда про Вас говорят: "русский" или "россиянин"? "Российская культура" или "русская культура"? Почему? В общем, как Вы оцениваете проект "россиянин"?
«Русский» - «российский» суть два различных понятия, которые не следует ни смешивать, ни противопоставлять. Смешение и противопоставление, в особенности же подмена одного понятия другим - следствие или непродуманности, или невежества, иной раз глупости, иной раз злого умысла. Достоевский – не российский, а именно русский писатель, Метнер – русский композитор, Левитан – русский художник. При этом русский писатель, композитор, учёный может быть (а может и не быть) российский гражданин, россиянин (например, проходя пограничный контроль в аэропорту какого-нибудь Франкфурта…).
Понимаю, что такое упрощение не снимает всех вопросов. Например, Венедикт Ерофеев – русский писатель? А Виктор?
Опять же упрощённо говоря, россиянин – это данность, всякий владелец соответствующего паспорта, свидетельства о рождении и т.д. – россиянин. Но понятие «русский» включает россиянина (и не только) в ряд иного качества, тут неизбежна соотнесённость (вовсе не обязательно позитивная) с теми же Достоевским, Метнером, Левитаном, и многими другими; и многим другим, что входит в понятие «красы земли моей», над которой «весь мир заставил плакать» ещё один русский поэт.
А вот предельный пример: представьте себе выражение «российский святой» или «югославский святой», или европейский святой. Нелепица какая-то.
Иной раз, впрочем, эти понятия всё-таки взаимозаменяемы: «умом Россию не понять» или «патриарх московский и всея Руси». Однако именно «российский» тяготеет к «русский», но не наоборот, поскольку, как было сказано выше, русский – существенное понятие, силовое поле – здесь.
Существует мнение, что закрытость нации (железный-финансовый-географический занавес), ее отгороженность от остального мира более предпочтительна с точки зрения культуры, т.к. позволяет выработать собственные принципы, стиль и т.п., развиваться по оригинальному сценарию. Например, в СССР возникло совершенно уникальное художественное явление, названное «Суровый стиль»: Андронов, Ваcнецов, Никонов и др. Простое и мужественное искусство, человечное без сентиментальности, правдивое без политики, без истерики национальное... Насколько я себе представляю – ничего подобного в мировом искусстве второй половины 20-го века не было. И в этом смысле хорошо бы нам снова отгородиться от остального мира (к чему сегодня все предпосылки). Согласен с этим или нет?
В известной «отгороженности» (ср. «подморозить») мне видится здравый смысл. Только бы в меру, чтобы именно «от-городить», ещё лучше «о-», но не «за-»; именно «под-морозить», но не «за-(от)-морозить».
С другой стороны, есть и такая точка зрения, что изоляция обескровливает собственную культуру, превращая ее в провинциальный аппендикс, что отсутствие новых идей ведет к культурному вырождению, гибели и переходу наиболее энергичных "субъектов культуры" в чужое, пограничное, соседнее, вообще перпендикулярное пространство, в какой-нибудь Тибет.
Не знаю, что там Тибет, а русскую культуру советского периода никак не повернётся язык назвать провинциальной, хотя бывали периоды жесточайшей изоляции. Стоит ли для примера имена называть? Их очень-очень много, и они очень и очень разнообразны. Само-бытное не может быть «провинциальным», если не понимать под провинциальным то, что не модно в «метрополиях», нередко ещё и самозванных.
Как Вы считаете, культура - национальна или это не обязательно? Возможна ли вне-(интер-)национальная культура?
Всякое дерево, где бы оно ни росло, растет вверх, связывая землю, почву, в которой укоренено, с небом, куда стремится. Мне кажется, всякая живая культура национальна, она растёт из земли (даже и в прямом смысле - ритмы соотносятся с ландшафтом, мелодии – с очертаниями и протяжённостями). Но эта система открыта, она стремится к единому (не путать с общим или универсальным), как ручьи и реки в - мировой океан. Мне не кажется наивной «всемирная отзывчивость». Это слова пророка, а не артиста или кликуши. Но чтобы сделаться отзывчивым, должно прежде вслушаться, сосредоточиться, огородить себя от постороннего, второстепенного, несущественного. Короче, подморозить.
Русский (английский, венгерский…) – это характеристика по существу. Российский, «королевства Великобритании» – почти случайная. Скажем, Николай Метнер большую часть жизни вынужден был прожить вне России, он – английский композитор (по месту жительства)? Или немецкий (по происхождению)? Нет, русский. А Рахманинов? А Бунин?
Танеев, Метнер, Прокофьев, Мясковский - при всём разнообразии (и фамилий тоже) русские композиторы, при этом никак не «местного значения». Шопен, Дебюсси, Элгар, Вилла-Лобос, многочисленные немцы – это именно поляк, француз, англичанин, бразилец, но значение каждого из них выходит далеко за рамки «местного»: бразильского, польского, немецкого... Всякая живая культура «всемирна», при этом никак не «вне-национальна». Последнее понятие напоминает мне каламбур времён советской власти: магазины «Мясо – Рыба» называли «ни рыба – ни мясо».
И всё-таки возможна ли вне-(интер-)национальная культура?
Да, культура и вне-, и интер-национальная возможны, и не только по определению: культивируй – и получишь результат, но и в реальном опыте: и культивируется, и получается нечто. Такая культура попросту существует, хотим мы того или не хотим.
К.С.: О, как интересно! Значит, соблюдая определенные правила-технологии (культивируя), можно создать практически любую культуру? И она будет жить-дышать?
Ф.С.: Среди этого «нечто» много всякого: подтасовки, трюкачества, пошлости, безобразия, кощунства, провокации, иной раз откровенные диверсии. Но и явления художественно значимые или, по крайней мере, признанные таковыми, несомненно, существуют. Проект «российский» призван придать этому явлению некий р е а л ь н ы й статус, определить его координаты в пространстве культуры, как-то соотнести его с культурой традиционной. Я лично отношусь к этому «проекту» без особого энтузиазма. Но что это меняет?
Во времена оны было удобное понятие (тоже «проект») «советский» - писатель, композитор, художник. Поговаривали даже о «новой исторической общности»! Издавались соответствующие газеты-журналы, «Советская культура», например (теперь «советская» исчезло, зато появился подзаголовок «еженедельная газета интеллигенции», с еженедельным же гороскопом и специальным кроссвордом – для интеллигенции). Всякого рода вне- и интер-, квази- и псевдо- покрывались этим п у с т ы м наименованием. Теперь вот «российский»… Но ведь это только знак, причём знак пустой, знак не по существу. В лексиконе легко отыщется множество более подходящих эпитетов-эвфемизмов: contemporary art, новая музыка и т.п.
«Отречёмся от старого мiра» (сознательное и бессознательное, «в ведении и неведении») породило поиски (и находки) вне национальной культуры, и даже вне культуры вообще, но явления эти большей частью ещё русские, возникшие и зацветшие в лоне национальной традиции (Скрябин, русский авангард и т.д.). В поле притяжения традиции остаются ещё и дети отрекшихся (Булгаков, даже и Андрей Платонов), но внуки-правнуки вынуждены довольствоваться суррогатами, пусть и весьма хорошего качества (советская песня, советская детская литература). А позже, когда интерес к традиции возвращается, - стилизациями («Страсти по Андрею» Андрея Тарковского, например). Таким образом, несколько поколений живут жизнь вне, кроме, их «адрес не дом, и не улица, их адрес – Советский Союз». И это несмотря на существование (и даже в курсе средней школы) Пушкина, Гоголя, Достоевского. Прямое преемство кажется прерванным, и перечисленные гении воспринимаются как нечто доисторическое. Речь идёт, разумеется, о «мейнстриме», по медвежьим углам всякого рода (в первую очередь имею в виду университетские и вообще вузовские кафедры, но не только) сохраняются ещё осколки прежней цельности.
Впрочем, и перечисленного оказалось достаточно, чтобы художественная культура советского периода дала замечательные всходы: явление Солженицына с «Иваном Денисовичем» и «Архипелагом», после – деревенщики, Казаков, Конецкий… В поэзии нить и вовсе не прерывалась, река была, пусть не широкой, но полноводной...
Обзор очень приблизителен, подробнее – не время и не место.
К.С.: Ну а музыка? Кто-то из больших композиторов (Щедрин? Хренников?) говорил, что в музыке никаких диссидентов не было, все талантливые люди были членами Союза советских композиторов, и при этом не сильно их давили... Что писать музыку с фигой в кармане не получается...
Ф.С.: Музыка - отдельная статья. Одна из главнейших доминант музыкальной (да и художественной вообще) культуры советского периода – Дмитрий Шостакович. Было бы опрометчиво отказать композитору в звании русского композитора, хотя и такие голоса звучали. Но нельзя не признать, что Шостакович ищет (и находит) иные стимулы для творчества, нежели национальная культура. Один из несомненных его предтечей – Чайковский…
К.С.: Шостакович вытекает из Чайковского?!!
Ф.С.: И из Чайковского тоже. Но Шостакович наследует великому русскому композитору не в реальной музыке. Природа его «следования за» не собственно музыкальна, она душевна, психологична и т.д., она вся в области субъективности. Герой Чайковского рефлексирует ещё в Божьем мiре (в мiре, в котором есть Бог). Его «быть или не быть», оставаясь до надрыва душевным, метит «во области заочны», в духовное. Экзистенциализм Чайковского остаётся религиозным. Шостакович в самых пронзительных своих вещах только прорывается на мгновенье из истории (подобно языкам пламени), проламывает глухую стену мiра человеческого, истории «здесь и сейчас»... Но остаётся по сю сторону.
В этом – долу-центричном - смысле он европеец, хотя, избегая или, по крайней мере, не декларируя религиозной программы, он во многом последовательнее и честнее европейцев. (Малер не избегал программы - при этом программы прямо или косвенно религиозной: сами названия его симфоний «говорящи». Но Бог Малера – это некая абстракция, «Я»-в-пределе, в лучшем случае - «Бог философов», в худшем – некий термин, условность, знак). Оставляя в стороне вопрос музыкальных влияний, скажу, что в явлении Шостаковича, на мой взгляд, больше всего петербургской составляющей, он в бо?льшей степени преемник Достоевского и Гоголя, чем кого-либо из музыкантов (наших и европейцев).
Плюс его «афеизм». Потому он посюсторонен. Ведь «там» у него ничего нет. Может быть, русское искусство, так уж сложилось, не может не быть религиозным (пусть даже и «от противного»)? Шатовы, Кирилловы, Раскольниковы рвутся из пределов, души их «взыскуют грядущего и горнего», и, при всей своей экзотичности, они остаются в поле притяжения традиции. Герой же Шостаковича – «бездомок». И в пространстве – в отечестве. И во времени – в истории.
Здесь можно усмотреть некоторое сходство с европейским прочтением русской литературной классики, вспомним хотя бы различные её кино-интерпретации (про голливудский разлив даже и не говорю). Получается даже не «достоевщина» или «чеховщина», а какая-то психопатия, истерика, поза, всё какие-то «-измы». Разница с Шостаковичем только в степени, в количестве (потому ли, что самая природа музыки более «концентрированна»?). Да и Шостакович всё же огромный композитор, художников такого калибра единицы.
Шостакович – огромный композитор, титан, гений, но - только «историк». Человек в бытии?-бытии (а значит, и в истории тоже), человек перед Богом (а значит и в бытии, и в истории) остался Шостаковичу неведом. Шостакович остаётся в пространстве истории. Музыка Шостаковича – «энциклопедия советской жизни». Никто (из музыкантов) не вы-кричал так, не вы-стонал («этот стон у нас песней зовётся») трагедию и безладность советской жизни. Может быть, только Николай Мясковский, но здесь - плач, здесь – вы-плакал, здесь – вы-пел, здесь – «русской жизни».
К.С.: Ну а дальше? Можно ли сказать, что с окончанием «советского периода» российской истории мы, наконец, снова вернулись к своим национальным корням? Или Шостакович заразил последователей своей «бездомностью», и тема возврата к корням больше не стоит на повестке?
Ф.С.: От Шостаковича ведутся родословия многих композиторов 2-й половины 20-го века. Возьмём наиболее «раскрученных» (природа этой популярности – статья особая) - «могучую кучку»: Шнитке, Денисова, Губайдулину. На мой вкус (а о вкусах, как известно, не спорят, я и не настаиваю на абсолютной и для всех приемлемой своей правоте), в этой музыке излишне много руко- (увы, не чудо-)-творства. Много (в смысле, излишне) «искусства», мало «органики»; много звукового, числового и смыслового моделирования.
Даже «интуиция», столь ощутимая у Губайдулиной, - это ведь ещё не органика. Без ощутимого и преодоленного «сопротивления материала» самое расподсознательное может быть только приёмом. «Человеческое, слишком человеческое», т.е. опять-таки рукотворное. Не мёртвые, нет, но всё-таки к о н с т р у к ц и и, сквозь которые прорывается растерянный, живой человеческий авторский голос, не находит отзвука, и срывается то в крик, то в иронию, то в стилизацию, то в коллаж, то в игру всем этим… (я склонен доверять искренности названных авторов, о просто «комбинаторах» и говорить не стоит). Получается «не в глаз, но в бровь», получается – по касательной. Потому и говорю об этом, что это особенности «не национально ориентированной культуры» (термин как раз Альфреда Гарриевича Шнитке, который и сам с горечью говорил об этом: «мне нет дома на земле, я это понял»).
Хотя на Западе их склонны считать русскими, и слышать в них «нечто русское»… Но это может быть следствием (само)внушения, и причины тому могут быть самыми банальными, вплоть до «рыночно-брендовых». И художественные достоинства сочинений перечисленных авторов одни признают несомненными, другие вовсе отказывают им в таковых, считая всё подменой и фальшивкой. Всё смешалось в массовых коммуникациях, появились такие мощные рычаги манипуляции сознанием, а вместе с ними (или отдельно от них) мотивации, что и «хранить вечно», и «сбросить с корабля современности» может быть продиктовано какими угодно мотивами, не имеющими до музыки никакого отношения. А тут ещё названные авторы стали обращаться к религиозной тематике, чем окончательно спутали карты.
Подождём, все они – наши современники. Время может раскрыть нечто такое, что теперь сокрыто. И, напротив, закрыть то, что искусственно педалируется в наш до чрезвычайности политизированный «настоящий момент» назойливыми как мухи культуртрегерами и маркетологами от культуры. Пройдёт время - и искусство, на первый взгляд кажущееся иным, другим, может статься, будет опознано национальной «всемирно отзывчивой» культурой как с в о ё. Если оно, конечно, не ч у ж о е. Пройдёт время…
К.С.: Это точно. О современниках говорить тяжелее всего. Проще всего ошибиться. Посмотришь порой в глаза, поговоришь с человеком, увидишь, как он на храм крестится, – и вроде бы уже искусство его нравится, значительным кажется. А с другим встретишься покороче - а он матерщинник и балабол, тьфу!
А он потом окажется Моцарт.
Ты, значит, с подозрением относишься к современной музыке (с конца 20-го века)?
Ф.С.: Ну, в той же обойме можно найти и вполне органичные явления. Арво Пярт, к примеру… Музыка его «золотого периода» весьма необычна, его ни с кем не спутаешь, при этом вытекает из традиции, пускай и не эстонской. Вот ещё один извод нашей темы.
Мне кажется органичным и Валентин Сильвестров.
А вот Свиридова считаю явлением с большой буквы. Формально ученик Шостаковича, он сумел отыскать свой совершенно самобытный, живой и естественный голос, удивительным образом сочетающий в себе современный язык и глубокую традиционность. И в этом он радикальнее и свежее всех радикалов вместе взятых. Полагаю, что Свиридов сумел встать в ряд со своими учителями, великими Прокофьевым и Мясковским, т.е. композиторами самого первого ряда. Далеко не все со мною здесь согласятся (хотя Соломон Волков в «Диалогах с Бродским» когда ещё сказал это прямо).
О Свиридове я вот к чему – находит человек землю под ногами, соль своей земли, и находка эта дороже «сребра и злата». Напротив, утратив соль, её заменяют специями, получается или несъедобно, или чрезмерно, до неправдоподобия вкусно. И птица вроде бы поёт, но как-то… в клетке. А в лоне своей традиции голос льётся пусть не столь изысканно и салонно, но просто, созвучно лесам, деревьям и травам, и это не какая-нибудь ложная пастораль (разве в «Маленькой симфонии» не слышны отзвуки истории?).
Нет, и в реализме Свиридову никак не откажешь. Однако, всё соразмерно и космосу, и истории, при этом безо всяких программ, назойливых интервью-комментариев к собственным опусам, ложных messages и пр., и т.п. И пусть потом говорят, что характер был скверный, и в дневниках он неполиткорректен, но ведь и соловей (тоже курский!) не непрерывно поёт. Однако птицу оценивают по песне и по полёту… Удивительный композитор Свиридов!
К.С.: Слушай, а может, ты сам себя накручиваешь, говоря, что Свиридов – это именно русская музыка, что Рахманинов – русский композитор (да и жил он последние лет двадцать в Америке), Меттнер в Лондоне... Почему? Я еще понимаю – сказать, что Толстой – русский писатель, он-то хоть на русском языке писал. А в музыке-то как? Там же совершенно универсальные семь нот, ритм, размер, что еще?
Может, нет ничего тут такого «специфически русского»? Музыка – интернациональна?
Ф.С.: Любопытно, ты спрашиваешь именно о том, что я первоначально вычеркнул, посчитав излишним.
Язык-то как раз может быть послушным орудием в каких угодно руках, язык в большей степени подвержен самой настоящей профанации, особенно при всеобщей грамотности (ещё Платон, помнится, сетовал), «образованщине», безответственности, тотальной коммуникации, девальвации печатного и устного - вообще слова (попробуй пографоманничай-попостмодерничай при пергаменте-папирусе). Язык Толстого, точнее, лексикон Толстого по совместительству используется в самом что ни на есть быту, сосуществуя вместе с лексиконом портовых грузчиков, туроператоров, компьютерной интеллигенции, каких-нибудь шутов гороховых из ящика (имя им легион), борзописцев всех мастей. Точнее, даже наоборот, - грузчики, турагенты, топ-менеджеры, задорновы с степаненками пользуются теми же словами (плюс узкоспециальные - «вира-майна» «шопинг», «блог», «рейтинг», «прайм-тайм»). Отличие их языка очевидно, но в чём оно? Только в количестве? Толстой не лексиконом русский писатель, даже не предметом своего писательства (российская жизнь по преимуществу). И уж, тем более, не своими индивидуальными особенностями (макро- и микро-интонацией, особой только ему присущей метро-ритмикой, и пр. и пр. и пр.), не виртуозностью своего пера (мало ли виртуозов), ни даже «широким дыханием» и т.д. Но - целями и задачами, пусть иной раз и ложными.
Вот это целеполагание (вместе, конечно, с «целе-со-образностью» дарования - «сообразностью дарования поставленной цели») соотносит язык Толстого с языком его великих предшественников. Гоголя - среди повести вполне ироничной вдруг такое обжигающее: «И долго потом, среди самых весёлых минут, представлялся ему низенький чиновник с лысинкою на лбу, с своими проникающими словами: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?» - и в этих проникающих словах звенели другие слова: «Я брат твой». И закрывал себя рукою бедный молодой человек, и много раз содрогался он потом на веку своём, видя, как много в человеке бесчеловечья…». Тургенев - разобранный-переразобранный роман, «открытие нового социального типа», «нигилист», и вдруг: «Когда ж наконец он испустил последний вздох и в доме поднялось всеобщее стенание, Василием Ивановичем обуяло внезапное исступление. “Я говорил, что возропщу, - хрипло кричал он, с пылающим, перекошенным лицом, потрясая в воздухе кулаком, как бы грозя кому-то: - и возропщу, возропщу!“ Но Арина Власьевна, вся в слезах, повисла у него на шее, и оба вместе пали ниц…». Уже после - Чехов: «Студент вздохнул и задумался. Продолжая улыбаться, Василиса вдруг всхлипнула, слёзы, крупные, изобильные, потекли у неё по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слёз, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у неё стало тяжёлым, напряжённым, как у человека, который сдерживает сильную боль…». И ещё после – Солженицын: «Буйновский вздрогнул, как просыпаясь, и оглянулся. Павло протянул ему кашу, не спрашивая, хочет ли он. Брови Буйновского поднялись, глаза его смотрели на кашу, как на чудо невиданное. Берить, берить, - успокоил его Павло и, забрав последнюю кашу для бригадира, ушёл. Виноватая улыбка раздвинула истресканные губы капитана, ходившего и вокруг Европы, и Великим северным путём. И он наклонился, счастливый, над неполным черпаком жидкой овсяной каши, безжирной вовсе, - над овсом и водой».
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Все вместе – предшественники и последователи - составляют великую литературу, соотнесённую со своими корнями - славянской Псалтирью, Часословом, через них - с Византией, и дальше, дальше ко «в начале было», и к «списку кораблей», хотя к последним и в меньшей степени.
Говоря выше о сохранении среды, я имел в виду, конечно, не «ча-, ща- - через а», но именно я з ы к, составляющей которого, кроме многочисленных дисциплин языкознания, является и что этим языком написано. И - прочитано! На русский переведены и Диккенс, и Золя, и Хемингуэй, и Гессе, и Дж.Д.Сэлинджер. Вот - и вышеупомянутая «отзывчивость». Иной раз, говорят, перевод подтягивает оригинал. Не за счёт ведь более совершенной какой-нибудь грамматики. А за счёт того, что в этой литературе был свой Толстой, а в той (которую подтягивает) - пока не случилось.
К.С.: Это очень хорошая мысль. За что, разобраться, русские любят Хемингуэя? (Американцы, кстати, сегодняшние - специально интересовался – любят его значительно меньше). Для нас ведь Хэм – это доктор Чехов, который сначала выучился боксировать, а потом пошел на войну. И мы видим в нем этого русского интеллигента (нам только намекнули – «все в контексте», - а мы уже вспомнили образцы из русской литературы), ранимого, тонкого, но сдержанного, переживающего за других человека, умного (кстати, чего умного написал Хемингуэй, конкретно?) и т.д. Мы кругом видим намеки, чувствуем запах... А американцы видят в нем просто плейбоя-эгоцентрика, который осторожно обходит словами все сложные вопросы, не договаривая до конца.
Ф.С.: Вообще, это интересная, но всё же специальная тема, тут нужно бы подробно и неторопливо объясниться. Но вопросы твои об ином, да и куда мне «в калашный ряд». Да и недосуг. Поставлю отточие:
................................................................................................................
Что до музыки и «специфически русского», то - был летом в концерте одного видного итальянского пианиста... Первое отделение – только Шопен, 2-е - только Дебюсси. Всё слышно, что называется, невооружённым ухом.
В джазе хорошо прослушивается «чёрная» и «белая» музыка...
Я сказал выше «о протяжённостях и очертаниях», но это такая материя, что в двух словах не умею сказать. Если позволишь, процитирую покойную Татьяну Чередниченко, эта цитата, на мой взгляд, «покроет» музыкальный аспект поставленных тобою вопросов: «…в музыке Свиридова выступает звукоатмосфера традиционной русской культуры – устоявшиеся звуковые символы национальной картины пространства и времени. Эти символы выделены в популярных романсовых текстах: Однозвучно гремит колокольчик… Разливается песнь ямщика. Песнь, которая разливается (здесь и дальше выделено Т.Ч), подразумевает широкое, даже бескрайнее, и при этом ровное, гомогенное пространство – поле, в облике которого крестьянину предстаёт “мать-сыра земля“. Колокольчик, который гремит однозвучно, представляет не подверженный изменениям и перемещениям, навечно установленный купол неба. Русские мыслили небо в виде купола, форму небесной сферы повторяет колокол (чьим малым подобием является колокольчик), а звук колокола гулко расходится из-под купола и клубится под ним, собирая землю под его свод. Вернёмся к песне ямщика. За ней стоят дорога и путник. Дорога связывает дом и даль (предел дали в народной мифологии - ”тот свет“), то есть опосредует оппозицию ”рождение/смерть“. Находясь в дороге, путник погружен в сгущённое время, в котором непосредственно смыкаются, нейтрализуя свою противоположность, начало и конец… Дорога в “Маленьком триптихе“ безначальна и бесконечна: мелодия-песнь предваряется звенящим пульсом и затихает раньше, чем прекращается звон колокольчика, таким образом маркировки начала и конца размыты… Слушатель чувствует себя путником, который остался наедине с собой, землёй и небом. Мелодия вылеплена как исповедальная речь… Рыдание и простор, путник, земля и небо ”неслиянны и нераздельны“…».
В статье Т.Чередниченко о Свиридове ещё много чего, всю её не смогу переписать. Ну, разве вот ещё: «Язык Свиридова не стал указателем музыкального пути… школы Свиридова нет. Это – в отличие от выдающихся авангардистов, идеи которых, даже самые эксцентричные, быстро находят последователей и тиражируются в массовом порядке… Музыкальный строй свиридовского мышления сохранил дотехническую ментальность, для которой существенна непосредственная, органичная связь с землёй, с природой, родом, народом. Парадокс заключается в том, что в таком натуральном облике у Свиридова воплощается ведущая идея авангарда – идея свободы».
Ну, и наконец: «В музыкальном авангарде действует правило: пойдёшь на запад (т.е. по пути ”прогресса“ и ”свободы“), придёшь на восток (т.е. к традиционалистским культурам, к их ощущению времени и звука). У Свиридова – восток не самый дальний, поскольку ”свой“, русский. Русский – и потому свободно-персоналистический, а не архаически-тоталитарный. Европейскость русского востока не позволила записным авангардистам распознать в Свиридове соратника. Творчеству, ищущему радикальной новизны, нужен как можно более дальний, неевропейский восток».
Хоть стирай всё, что я сам понаписал.
