Умер Жан Бодрийяр – последний французский классик постмодернизма, современник и коллега Ролана Барта и Мишеля Фуко.
Сам постмодернизм умер чуть раньше, так и не оставив наследников. Так что теперь нет почти никого, кто мог бы вспомнить, с чего все это началось.
Бодрийяр родился в 1929 году. Он был профессором социологии Университета Париж-Нантер, редактором журналов "Utopie", "Traverses", переводчиком сочинений Бертольда Брехта, автором работ «Система вещей» (1968), «Общество потребления» (1970), «Символический обмен и смерть» (1976), «Симулякры и симуляция» (1981) и других.
Классик постмодернизма был академическим ученым – но ученым нового образца, принесенного революциями 1960-х: социальным критиком и борцом. Его работы можно рассматривать как междисциплинарные научные исследования современной социальной реальности, но гораздо очевиднее в них проявляются политические манифесты.
Главное, что знают о концепции Бодрийяра даже те, кто не читал работ – что мы живем в обществе, где господствует симуляция – «устрашающая манипуляция над всем реальным процессом… метастазирующей антропометрической машиной…».
Бодрийяр исследовал социальные отношения и связи с позиций классической политэкономии, семиотики и психоанализа, объединяя их философским скептицизмом по отношению ко всему современному. Потеря «дотехнических» социальных отношений воспринимается им как смерть социального; масс-медиа тотально «манипулируют» и массами, и институтами власти; субъекты современной культуры испытывают «ностальгию по утраченному референту», которая приводит не к реставрации реальности, а к возникновению гиперреальности.
Бодрийяр не любил открытую им гиперреальность, он почти полностью принадлежал классике, похороненной информатизацией, глобализацией и тотальной симуляцией. Тексты Бодрийяра перегружены трудными словами, которые он любил придумывать. Так что краткий пересказ его работ почти заведомо сведется к перечислению главных – теперь уже культовых – понятий.
Итак, в результате интенсивного развития общества, в нем начинаются процессы крайнего «уплотнения», грозящие «имплозией» – внутренним взрывом. Это есть «новая форма насилия».
Классические экономические принципы производства больше не работают, на их место приходят символические. Реальность во всех своих проявлениях заменяется знаками, поэтому отношения знака и реальности разрушаются, а значит, исчезает и сам знак.
Теперь отношениями управляет симулякр – знак, потерявший референт, отсылающий теперь только к самому себе и связанный только с другими симулякрами.
История, всегда являющаяся потерей – как былое, уже исчезнувшее – с небывалой легкостью приобретает симулятивный характер. Подобной судьбы удостаивается и экономика, производящая теперь не предметы, но знаки предметов и их функций. Например, вместо формы ручки традиционных бытовых вещей возникает новая форма сподручности, имитирующая функциональность.
«Стремление к нулю жестов и усилий» приводит к реставрации магического миропонимания, в котором знак приравнивается к действию, и возникает «функционалистский миф о функциональном мире».
В социальной реальности действуют те же принципы: социальные отношения и взаимосвязи сводятся к символическим отношениям и взаимосвязям, социальное исчезает. Сохранявшиеся в традиционных предметах сексуальные ритмы подавлены техническими предметами, трудовые жесты превратились в минимализированные жесты контроля и потеряли свое сексуально-символическое начало: сексуальность угнетена ее знаковой имитацией.
Тотальная власть симулякра порождает компенсаторное стремление субъекта к возврату действительности. Но вернуться к «дотехническому» времени нельзя, можно лишь продолжать наращивать уровни симуляции. Поэтому тоска по «утраченному референту» приводит к появлению новых симулякров, так стремящихся к «достоверной» имитации реальности, что в итоге возникает гиперреальность – такая символическая реальность, которая выглядит «реальнее, чем сама реальность». Этот процесс аналогичен психоаналитическим процессами потери и компенсации, он характеризуется цикличностью – как и сама концепция Бодрийяра.
В этой ситуации, по Бодрийару, должно измениться и понимание потребления. Потребление больше не рассматривается как материальная практика удовлетворения потребностей через использование тех или иных вещей. На смену «феноменологии изобилия», с точки зрения которой потребление есть пассивная деятельность, приходит анализ активных отношений. Отныне человек «организует вещи в знаковую субстанцию», то есть «систематически манипулирует знаками».
Потребление теперь создает виртуальную целостность всех вещей и сообщений, «составляющих отныне более или менее связный дискурс», то есть тотально идеалистическая практика.
В царстве повсеместной серийности отношения между моделью (образцом) и серией (повторением) перестают быть однозначными, постепенно стираются, вступая в игру «маргинальных различий».
Катастрофический прирост информации приводит не к приросту смыслов, а, наоборот, к их упразднению. Переворачивая классическую формулу, Бодрийяр утверждает, что информация – это и есть энтропия: распространяясь, информация губит смысл, для которого «нет больше надежды». Смысл, в отличие от информации, смертен.
