В июне произошло достаточно необычное событие – москвичке Ольге Стерник Советом Тартуского университета присвоено звание почетного члена университета. Чтобы понять, что, собственно, это значит, надо обратиться к истории вопроса.
Еще в 1802 г. в Тартуском (тогда — Дерптском) университете была учреждена кафедра русского языка и словесности. Первыми ее профессорами известные русские литераторы и деятели культуры — Г. А. Глинка (1803–1810), А. С. Кайсаров (1810–1813), А. Ф. Воейков (1814–1820). В XIX веке мировую известность приобрел профессор-славист, работавший некоторое время в Дерптском университете — Иван (Ян) Бодуэн де Куртене (в 1883–1893 - профессор сравнительной грамматики славянских языков) и другие ученые кафедры. В первой половине XX века там же работал автор знаменитого этимологического словаря проф. Макс Фасмер.
Но самую широкую отечественную и мировую известность кафедра русской литературы приобрела в конце прошлого века. Известность эта связана в первую очередь с именами покойных Юрия Михайловича Лотмана и Зары Григорьевны Минц, с деятельностью Тартуско-московской школы семиотики и своего рода тартуского ответвления петербургской школы истории русской литературы и культуры XVIII – начала XX вв. Оба направления, с их летними школами по вторичным моделирующим системам и томами «Семиотики», Блоковскими конференциями и сборниками, серией «Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение» вовлекли в свою орбиту ведущих ученых из разных уголков Советского Союза, а также немало мировых исследователей.
Уход из жизни Ю.М. Лотмана и З.Г. Минц был, конечно, огромной потерей, но ученики и коллеги продолжили дело, так что и сегодня Тарту – это центр изучения русской филологии мирового значения. Там по-прежнему ведется огромная научная деятельность, готовятся публикации, проводятся международные конференции и семинары.
Но известные финансовые проблемы образования и науки, характерные для всех постсоветских стран, ничуть не обошли Тарту. В Москве действует Фонд поддержки русской филологии в Тартуском университете (МОСКОВСКО-ТАРТУСКАЯ ИНИЦИАТИВА). Вот как раз одним из учредителей Фонда и является Ольга Стерник. Мы побеседовали с ней о том, что собой представляет Фонд, каковы его задачи и, что самое главное, каковы перспективы существования русской филологии в Тарту.
Что такое ваш Фонд? Откуда возникла идея его создания?
Все понимают, что развитие русской филологии вряд ли может быть приоритетным направлением бюджетного финансирования в Эстонии, а в России многие за пределами научного сообщества подзабыли о том, что где-то существует этот замечательный научный центр, изучающий русской культуру. Нам – нескольким жителям Москвы - показалось логичным, чтобы именно российские граждане его поддержали.
В последние годы кафедре славянской филологии на том же отделении активно помогает Польша. Она финансирует лектора польского языка, обеспечивает учебные пособия, покупает технику. А блок русской филологии, куда входят кафедра русского языка и кафедра русской литературы, никем не поддерживался.
А как вообще финансируется университет?
Университет большой. Там, кроме филологии, есть масса всего: 10 факультетов, множество различных институтов и отделений, у каждого из которых свой бюджет.
Недавний ректор Яак Аавиксоо, при котором началось наше сотрудничество - физик-оптик, нынешний, Алар Карис - генетик. Гуманитарная сфера находится в самом сложном положении. Понятно, что английская филология как-то себя кормит, потому что там есть платные места. Эстонские студенты идут учиться туда за деньги, потому что это дает перспективы. А славянская филология себя никак не кормит, поэтому и университет не очень заинтересован поддерживать славистов. Так было до того момента, пока мы не появились.
А «мы» – это кто?
Возникло это как совершенно частная инициатива. В Живом Журнале есть пользователь «r_l», Роман Лейбов. Он же – один из сотрудников кафедры русской литературы Тартуского университета. В 2004 году из его записей пользователи ЖЖ узнали, что ситуация трудная и что отделение собираются банкротить и закрывать, или, по крайней мере, увольнять несколько человек. А их и так, собственно всего 12 человек преподавателей. Не очень много и студентов (филология – это же вообще штука камерная.). Несколько пользователей, узнав об этом, обеспокоились, потому что научную школу можно строить 40 лет, а убить за 3 дня. Понятно, что сами по себе преподаватели не пропадут - по разным университетам мира разъедутся, но вот такого уникального образования, как тартуская школа больше не будет. И вот эти несколько человек, выступив как частные лица, и стали учредителями фонда.
С самого начала мы договорились, что будем искать только частные пожертвования. Мы не хотим связываться с государством, попадать ни в одну политическую программу, никоим образом не хотим иметь отношения к завываниям про поддержку русского языка и угнетенных русскоязычных жителей Эстонии.
Кто работает в фонде? Что он собой представляет?
Фонд - это очень камерная структура. Фактически – это набор документов и я, поэтому никаких административных расходов у нас нет. Все, что собирается, до единой копейки идет на счет университета целевым образом, на поддержку двух кафедр - русской литературы и русского языка. Все это документальное оформление необходимо только потому, что университет может принимать средства только законным образом, от официально зарегистрированного фонда. Директором мы избрали литератора Сергея Кузнецова. Для заключения официального договора он съездил в Тарту в декабре 2004 года. Тогдашний ректор Яак Аавиксоо устроил прием по поводу подписания договора, там присутствовало телевидение, откликнулись и печатные, и сетевые СМИ.
Ректор встретил нашего Сергея Кузнецова в смокинге (сам Сергей был в более привычных для нас джинсах и футболке, Роман Лейбов, впрочем, одолжил ему свитер для солидности). Под телекамеры они обменялись экземплярами договора между фондом и университетом, по которому фонд обещал по возможности финансировать две лекторских ставки на отделении. И с тех пор я вот уже пятый год бегаю по знакомым, чтобы набрать средства. Все жертвователи примерно одинакового статуса - более или менее обеспеченные люди, владельцы не очень большого бизнеса.
Это то, что условно относится к среднему бизнесу или все же к малому?
Мы, наверно, нижний слой среднего бизнеса. Например, помогает нам очень хороший человек из Питера, владелец трех ресторанов. Это не крупный бизнес, но и малым не назовешь.
Я хожу по тем знакомым, которые сейчас обладают какими-то средствами, и при этом в их биографиях какая-то струна откликается на одно из ключевых слов: «Лотман», «русская культура», «семиотика», «тартуская научная школа». Надо заметить, что в Тарту отдельно имеется кафедра семиотики, она пользуется в Эстонии заслуженным уважением и вниманием, ей местными СМИ приписывается эксклюзивный статус «наследников Лотмана». Но исследователи и преподаватели, которые работают на кафедре русской литературы, тоже продолжают работу своих учителей, и нам кажется, что эту несправедливость надо как-то откорректировать.
У нас нет статуса благотворительного фонда. В России трудно его получить. Этот статус давал бы возможность гражданам или организациям какую-то часть пожертвований предъявить для уменьшения налогооблагаемой базы. У нас просто статус некоммерческой организации и договор о помощи Тартускому университету, по которому эти средства отправляются.
На сайте фонда указаны суммы, которые в разные годы удавалось собирать: 2004 год - 5000 евро, 2005 год - 8375 евро, 2006 год - 18000 евро, 2007 год - 10700 евро. На что этого хватает?
Стабильный годовой дефицит русских кафедр - порядка 18 тысяч евро в год. Мы его покрываем: в какие-то годы наполовину, в какие-то - целиком.
Фандрайзер я не очень хороший, нет и средств, которые могли бы тратиться на то, чтобы печатать листовки, проводить какие-то мероприятия. Каждый раз, когда у нас появляется какой-то пиар, это только чья-то дружеская помощь. Вот выйдет это интервью, может быть, еще один-два человека мне позвонят и захотят внести на счет фонда какую-то сумму. Или я смогу прийти к людям, которые наверняка это прочитали, и их «подергать». Каждый раз именно так это и происходит.
То есть это покрытие абстрактного дефицита финансирования, но понятно ли, на что именно идут эти средства?
Абсолютно понятно: на зарплаты. По требованиям Евросоюза в Эстонии вынуждены периодически увеличивать зарплаты. Они далеко не достигают минимума ЕС, но тенденции роста показывать надо. Однако денег на покрытие возникающего дефицита практически не дают. Поэтому каждый раз возникает вопрос о том, что надо какую-то часть людей просто уволить. Как раз сейчас возник новый виток: в Институт германской, романской и славянской филологии назначен кризисный управляющий, в задачу которого входит увольнение половины(!!!) сотрудников. А кафедра такого размера, что если кого-то уволить, то она вся и рассыплется. Поэтому средства идут на финансирование лекторских ставок.
Научная школа - не один ученый, а группа работающих вместе исследователей. Объединяет их стиль, подходы и методы работы. Важно, что в такой группе происходит постоянное общение, обсуждение друг с другом хода и результатов работы. Такое ежедневное общение не заменить «внешними» семинарами и конференциями, хотя они, конечно, необходимы. Поэтому одна из наиболее реальных, эффективных форм поддержки науки - это поддержка именно научных школ. Каждая настоящая школа уникальна, поэтому так принципиально ее сохранить. Пусть пока не видно возможностей для какого-то роста, но может быть, через несколько лет они появятся. Важно, чтобы тартуская школа сохранилась "до лучших времен".
Но хватает ли этого? Особенно когда дефицит не удается покрыть до конца.
С момента, когда администрация университета убедилась, что отделение кто-то поддерживает, она стала по-другому относиться к нему. То есть здесь есть как бы «политическая» составляющая: их не закроют до тех пор, пока мы демонстрируем им какую-то поддержку.
Нам удалось уже 4 года продержать их на плаву. Но есть ощущение, что качественно ситуация никак не изменится, пока не появится серьезный интерес со стороны какой-то серьезной структуры, которая сможет проблему решить. А мы свою задачу видим в том, чтобы хотя бы сохранять статус кво.
Насколько значимо происходящее для университета? Распространяет ли он информацию о вашей поддержке?
В первый год, как я уже говорила, сам ректор предпринял усилия к распространению информации. Было много статей в эстонской прессе, он приглашал российских корреспондентов из северо-западных регионов. Но постепенно это все, по-моему, сошло на «нет». С другой стороны, тот шаг, который сейчас сделан – присвоение статуса почетного члена Тартуского университета - показывает, что они помнят о поддержке, ценят ее и учитывают.
Что это вообще за статус?
Каждый год 1 декабря происходит прием, посвященный годовщине создания университета. На этом приеме обычно вручается несколько дипломов почетным докторам и почетным членам. Почетные доктора - это статус для крупных иностранных ученых (среди них имеются и российские), которые сотрудничают с университетом. А почетные члены – это, как правило, благотворители. В этом году я буду одна получать диплом как почетный член. Второй почетный диплом — посмертный, увы. 1911 года рождения человек.
Так что я куплю черное платье, потому что у них там все строго, и поеду 1 декабря в Тарту, там и получу официальный документ. Пока же у меня есть сообщение от зав. кафедрой русской литературы Любови Николаевны Киселевой и по-эстонски информация — на университетском сайте.
Мы воспользуемся этим событием для того, чтобы напомнить новому ректору и финансовому руководству вуза о существовании фонда. Я уже написала благодарственное письмо, в котором подтвердила, что фонд будет поддерживать русскую филологию в Тарту. Напоминание об интересе к развитию русской филологии в Тарту оказывается полезным.
А с какими-то структурами, вроде «Русского мира» Вячеслава Никонова, направленными на помощь соотечественникам за рубежом, но более стилистически спокойными, вы не пытались взаимодействовать?
Нет, не пыталась. Я в этом не ориентируюсь, и у меня нет выхода на такие уровни. Была бы благодарна помощи любого человека, который бы сказал: знаешь, у меня есть возможность зайти в какой-то кабинет с папочкой, в которой лежало бы письмо, излагающее ситуацию, и попробовать поговорить.
То есть вы пытаетесь в максимальной степени продолжать работать хотя бы на сохранение статус кво, но были бы рады, если бы нашлось и какие-то иные источники поддержки русской филологии?
Да, было бы хорошо, если бы можно было не только по копейке собирать, но и заинтересовать ситуацией какую-то более сильную структуру, которая смогла бы обеспечить русской филологии в Тарту стабильную поддержку. Ведь понятно, что есть потребности и кроме зарплат: им же надо ездить по миру и выступать на конференциях (пропагандируя, между прочим, русскую культуру), нужна литература, нужно давать стипендии, допустим, каким-нибудь талантливым ребятам из России, которые могли бы приехать и учиться там. Речь даже не столько о студентах, сколько об аспирантах, докторантах. Сейчас, кстати, эстонское государство эту функцию отчасти на себя берет — на кафедре русской литературы несколько докторантов из Москвы и других русских городов работают над диссертациями, стипендию получают небольшую, но ее по крайней мере хватает на оплату жилья.
А какого рода могут быть подобные структуры? Кто мог бы быть настолько заинтересован в существовании и развитии русской филологии в Тарту, но в то же время обладать какими-то средствами, чтобы помогать? Кого вы видите в этой нише?
Я думаю, что это люди, примерно такие же, как я и мои друзья, только добившиеся большего. То есть люди, которые получили при советской власти такое образование, что до сих пор реагируют на некоторые ключевые слова, хотя мы все давно работаем не по специальности. Я подозреваю, что и в крупном бизнесе такие люди тоже есть.
Что в вашей биографии заставляет так реагировать на понятия «Тартуская школа», «семиотика русской культуры», «Лотман»? Вы филолог по исходному образованию?
Нет, я в первой жизни прикладной математик, закончила МАИ.
Трудно сформулировать это такими словами, какими я бы сама восприняла без иронии объяснение, почему я это делаю. Есть вещи, существование которых заставляет надеяться, то жизнь не бессмысленна. Вот то, что там, в Тарту, сидят несколько человек и продолжают поддерживать это дело, придает существованию мира немножко другую окраску. Там люди все-таки не только работают, но и вообще живут ради того, чтобы открывать новое. Если они исчезнут - как явление, как институт, - то из мира необратимо пропадет еще что-то. Много вещей исчезло за время, сравнимое со временем жизни нашего поколения. Не будет Тартуской школы – и мир станет еще чуть более материальным, брутальным.
Вы читаете какие-то издания тартуских филологов?
Я читаю все, что появляется на «Рутении» (www.ruthenia.ru — совместный проект тартуских литературоведов и московского издательства «О.Г.И.»), и получаю бездну удовольствия. Это еще с детства идущий рефлекс: читать массу всего за пределами необходимого для учебы или работы.
