Абел Аганбегян всегда был человеком сокрушительной энергии и редкого обаяния. Но, кроме того, он несомненно был выдающимся организатором. Чтобы побудить Татьяну Ивановну принять его приглашение, он предложил ей вместе с мужем съездить в Новосибирск на уик-энд и увидеть все собственными глазами. Это был поистине беспроигрышный ход. Не забудем, что Заславская с семьей продолжала ютиться в одной комнате в квартире, принадлежавшей ее отцу и мачехе, а Институт экономики был идеологическим учреждением, где сотрудники отнюдь не принадлежали себе в выборе направления исследований.
Атмосфера академической и духовной свободы в Новосибирском Академгородке была совершенно реальным феноменом, а не фантомом, существующим в наших ностальгических воспоминаниях. Там был другой воздух – не только в прямом, но и в переносном смысле.
Академгородок времен М.А.Лаврентьева, ректора НГУ И.Н.Векуа, А.А.Ляпунова и клуба “Под интегралом” отличался не только от «идеологических» институтов АН СССР, но даже и от относительно благопристойного московского Института русского языка, хотя в то время в нем директорствовал академик В.В.Виноградов – сам бывший «сиделец».
Стоит добавить, что М.А.Лаврентьев был накоротке с Н.С.Хрущевым, благодаря чему в Академгородке расстояние от любого проекта до его воплощения в жизнь было много меньшим, чем в столице. Это особенно ярко видно, если сравнить рассказ Заславской о буднях ее работы в ЛЭМИ с обстановкой, которую еще в начале 60-х сама я наблюдала в таком поразительном по научному уровню центре, как Институт имени Павлова в Колтушах. Как любой крупный ленинградский институт, он пребывал под сенью «Большого Дома», влияние которого на питерскую научную жизнь и культуру сильно превосходило влияние тогдашней Лубянки на аналогичную среду в Москве.
А в Академгородке вплоть до 1965 года действовал свой партком! Сегодня, когда уже пора объяснять молодежи, что такое «6-я статья», не просто понять, что реально означала для свободы творчества такая конфигурация властных структур.
Заславская приехала в Академгородок 35-летней, со страстным желанием творческой свободы и готовностью работать хоть круглосуточно – по существу, только такая степень самоотдачи и составляла для нее содержание жизни. Это вовсе не значит, что Т.И. была чужда обычным интересам молодой женщины и обязанностям хозяйки и матери семейства. Но только в Академгородке появилась возможность нормально сочетать эти роли. Наконец обретенное чувство гармонии с самой собой, с природой, с друзьями и коллегами лучше всего видны из приводимых в мемуарах фрагментах ее писем к мужу и сестре.
Абел Аганбегян сделал всё, чтобы исключить провинциальность и самозамкнутость своих сотрудников. Он организовал интенсивное изучение английского языка, регулярные выезды сотрудников в страны Восточной Европы - в частности, в Польшу, где будущим социологам было чему поучиться.
Социологическая школа Заславской вызревала исподволь, как естественное продолжение ее исследований экономической - а значит, и повседневной - жизни колхозного села, законным образом эксплуатируемого государством. Сама Т.И., рассказав много и тепло о своих коллегах и друзьях, об экспедициях и походах, на 517 странице текста намеренно обрывает повествование о жизни в Новосибирске, отсылая читателя к первому тому трехтомника, где большой раздел уже не мемуарного, а собственно научного текста посвящен истории новосибирской школы экономической социологии.
Исключение ею сделано для одного сюжета 1982 года, демонстрирующего, как вообще жили и – да простится мне высокий слог – творили – ученые при советской власти. Это история научного доклада, позже названного иностранной прессой «Новосибирским манифестом». Доклад этот задумывался как программа для проекта «Социальный механизм развития экономики (на примере АПК)» и предназначался для оглашения на расширенном семинаре в Академгородке в апреле 1983 г. Разумеется, доклад, адресованный коллегам из разных городов и разных академических и других институтов, вовсе не задумывался как манифест. Однако, как это систематически случалось с работами в области так называемых «общественных наук», его печатание в виде брошюры запретила цензура. Тогда Аганбегян распорядился напечатать его с грифом ДСП – «для служебного пользования», что влекло за собой массу ограничений, связанных с соблюдением правил секретности.
Стоит отметить, что с 1980 г. секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству уже был М.С.Горбачев, а Татьяна Ивановна уже была избрана академиком. Выступая в 1981 и 1982 гг. в Москве на заседаниях ЦК КПСС и затем - АН СССР по поводу Продовольственной программы, Т.И. без обиняков говорила, что сельское хозяйство – это все-таки прежде всего люди, а не земля и не машины. Иными словами, начинавшийся системный кризис советской экономики был представлен ею как обусловленный прежде всего социальными причинами.
Доклад 1983 года тиражом 100 экз. занимал 30 страниц и был роздан участникам семинара по специальному списку по всем тогдашним правилам для подобных документов. В отличие от кратких выступлений Заславской в Москве, ее доклад вместе с вопросами и обсуждением занял целое заседание, а затем вызвал такой накал дискуссии, что всем было ясно, что произошло нечто чрезвычайное.
Через семь лет Татьяна Ивановна получит текст своего доклада в подарок от лондонской службы ВВС. А в тот момент и ей, и Аганбегяну пришлось пережить немало тяжелых моментов: два нумерованных экземпляра доклада исчезли, чтобы «вынырнуть» сначала в Washington Post , где доклад и был назван «Новосибирским манифестом», а потом разойтись по всему миру.
Для ровесников Заславской последствия подобной истории примерно представимы: недаром она провела два месяца в больнице с двусторонним воспалением легких и потом еще долго болела. Что из того, что она уже была создателем и лидером институции, которую позднее назовут Новосибирской социологической школой? Что из того, что науке принадлежала буквально вся ее жизнь? Если эта наука не востребована этим обществом, точнее – теми, от которых реально зависит возможность что-то изменить, то не напрасна ли эта абсолютная самоотдача ?
Я не буду здесь пересказывать поразительные по откровенности и напряженности душевной боли дневниковые записи Татьяны Ивановны. Ее внутренний мир спасло начало Перестройки: течение общественной жизни вынесло ее из сферы науки в широкий мир.
Washington Post назвал ее «Женщиной, к которой прислушивается Горбачев» - и это было правдой.
Татьяне Ивановне предстояло свершить еще очень многое.
Она объехала мир и в самое трудное время возглавила ВЦИОМ – чтобы в подходящий момент передать руководство им покойному Ю.А.Леваде.
Она подружилась с Теодором Шаниным и участвовала вместе с ним в создании Интерцентра, а затем - того уникального комплекса, который все будут звать Шанинкой. Вместе с Шаниным она организовывала ежегодные симпозиумы «Куда идет Россия?» и издавала соответствующие доклады. Она сумела мобилизовать средства Фонда Сороса на поддержку разных начинаний, среди которых – помощь Академгородку в Новосибирске. И, конечно, она не переставала писать, в частности – рассказала об истории создания Новосибирской школы социологии.
Она воспитала множество людей – в том числе просто своим примером.
И она написала уникальные мемуары, о которых я попыталась кратко рассказать выше.
1. Заславская Т.И. О совершенствовании производственных отношений социализма и задачах экономической социологии (Новосибирский манифест) // Доклад на научном семинаре «Социальный механизм развития экономики» (Новосибирск, ИЭиОПП СО АН СССР, 1983). Впервые опубликован с грифом «Для служебного пользования». Полный текст доклада опубликован в кн.: A voice of Refоrm / Essays By Tatiana Zaslavskaya / Ed. M. Yanovitch. M.E.Sharp. N.Y,L., 1989. - P. 158—184. Краткое изложение опубликовано в журнале: Знание-Сила. – 1985. - №3.
2. Российские обществоведы отметили 80-летие академика Т.И. Заславской, 25 декабря 2007 г.
3. Е. Ясин: Татьяна Заславская – образец соединения науки и нравственности, 25 декабря 2007 г.
4. Человеческий фактор в трансформации российского общества. Публичная лекция Татьяны Заславской, 6 октября 2005 г.
