Евгения Абрамова, Полит.ру: В Вашем резюме говорится о трех учебных заведениях, связанных с современным искусством, которые Вы окончили. Расскажите о них.
Таус Махачева, художница: Я обучалась современному искусству только за границей. В Москве училась на экономическом факультете РГГУ, который, конечно, в моем резюме не фигурирует. У меня степень «специалист по мировой экономике». Я проучилась два года на очном отделении, потом, уехав в Лондон, перешла на заочное, а там как раз каникулы совпадали с сессией в Москве. Я закончила РГГУ в 2006 году, получила диплом, который где-то лежит.
В 2002 году пришла на выставку «Образование в Великобритании», оставила свои координаты на стенде Лондонского университета искусств, потому что там училась моя двоюродная сестра. Потом мне позвонили и сказали, что приезжает представитель колледжа, надо показать портфолио, и в итоге меня взяли.
Там такая система, что после A-level ты делаешь foundation: это год обучения при университете, считается как degree. Некоторых супер-гениев берут сразу на BA. Но так как я была интернациональным студентом, без каких-то экзаменов по английскому языку, меня взяли на foundation, это была школа медиа в London College of Printing, сейчас он называется London College of Сommunication.
У нас на курсе было разделение на анимацию, видео и фотографию. Я выбрала фотографию. До этого я проучилась на московских курсах в Академии фотографии, но там преподавали технические навыки, которые ничего не давали с точки зрения современного искусства.
В Лондонском колледже я проучилась год, это был великолепный опыт, потому что первый раз со мной начали говорить об идеях, а не об их техническом воплощении. Книги, которые мы читали, критически заметки, которые мы писали… Надо заметить, что уровень письма радикально отличался от того, что я писала здесь. Там за плагиат могут выгнать из университета. Качество письма было абсолютно другое, но и объемы были меньше.
Я там отучилась, и думала, куда пойти дальше. Мне казалось, что в фотографии я что-то уже умею, и мне там развиваться некуда. Спросила у своего приятеля, какой лучший университет для изучения современного искусства. Он ответил, что это Goldsmiths. И я, недолго думая, вообще не представляя, что такое современное искусство, подала заявление в Goldsmiths. Мне прислали unconditional offer. В Англии существует conditional offer – это значит, что вы должны закончить свой институт, в котором делаете foundation, или unconditional – это значит, что вы можете хоть бросить и не доучиваться, вы все равно приняты.
Так я поступила в Goldsmiths, где проучилась три года. Потом вернулась в Москву, и устроилась фоторедактором. И не только потому, что мне надо было работать, но и потому, что было очень интересно понять, что такое структурированная работа с 9-ти до 5-ти. Вообще, интересен ли мне такой образ жизни. Но я работала с 12-ти до 10-ти, в «Афише-Мир», оказалось, что все издательские дома скорее ночные. Было весело, но в какой-то момент я поняла, что этот эксперимент длиною в год отрывает меня от того, чем я реально хочу заниматься — современным искусством.
Как раз в это время я пошла учиться в Институт проблем современного искусства. Когда я приехала, то была абсолютно оторвана от контекста: знала каких-то западных художников, читала какие-то книжки, вертелась в какой-то одной среде. Но вернувшись, я была абсолютно потеряна, вообще не представляла, что происходит, что за люди, что творится, никого не знала. И ИПСИ мне помог, потому что я познакомилась с большим количеством людей, молодых художников.
Е.А.: Кто оплачивал Ваше обучение в Лондоне?
Т.М.: На тот момент оплачивала наша семья, т.е. семья моего дедушки – поэта Расула Гамзатова. У нас были какие-то финансы, которые позволили мне там отучиться. Плюс мне присылали какую-то финансовую помощь, но этого все равно не хватало, и на протяжении четырех лет, которые я там была, я работала. Как фриланс фотограф для разных изданий, сначала это была работа за оплату пленки, автобусного билета, билета на метро. Потом мне потихоньку стали платить в разных местах. И свой последний год в Лондоне я работала фоторедактором. Там была более стабильная позиция, но part-time, потому что по студенческой визе нельзя было работать full-time.
Е.А.: Почему Вы не остались в Лондоне?
Т.М.: Потому что я вернулась, чтобы выйти замуж. Все достаточно просто. А этот человек был здесь.
Е.А.: Вы не рассматриваете возможность переезда в Великобританию?
Т.М.: Я рассматриваю возможность делать MA в Великобритании. Мне очень хочется, но пока я просто не понимаю, как это сделать с финансовой точки зрения. А переезд… Это сложный вопрос. Вокруг меня очень много людей поддается панике в связи с тем, что происходит сейчас в России, в Дагестане. Но я надеюсь, что все как-то наладится, какой-то курс, которым мы идем, изменится. Я не планирую эмигрировать. По крайней мере, сейчас.
Е.А.: Но художественная среда существенно отличается – лондонская от московской. И понятно, что там больше возможностей для современного художника. С этой точки зрения как Вы себя ощущаете?
Т.М.: Я думаю, что если ты делаешь интересное концептуальное искусство, где главная мотивация – не коммерция, тебя будут звать везде. Может быть, это неправда, но я до сих пор в это верю. С другой стороны, художественный мир в Англии огромный. Представьте, каждый год там выпускаются десятки тысяч студентов с сотен факультетов современного искусства. И как пробиваться в этой огромной массе, тоже непонятно. В России с этим проще. Я на второй год была в параллельной программе Московской биеннале, участвовала в хороших проектах. На Западе это все звучит великолепно. Мою работу сейчас, например, покупает Московский музей современного искусства – для Запада это уже какое-то признание. Хотя, конечно, происходящее здесь по сравнению с Западом часто громко звучит. Но это уже другая дискуссия, об уровне вообще, об интеллектуальном уровне, на котором люди коммуницируют здесь, и производят смыслы, о критериях, о том, что нет образования.
В ИПСИ – отличный курс, все очень хорошо с аудиторией, прекрасные преподаватели, я и сейчас периодически хожу на какие-то открытые лекции, но при этом там хромает обсуждение работ. Студенты остаются в такой позиции, где они не понимают, как обсуждать работы, что делать, куда двигаться. Они слушают все эти глубокие курсы по теории, истории идей, философии, но лично с ними мало работают.
Я вообще фанат образования. Год назад я пошла на кафедру истории искусств в МГУ и предложила прочесть спецкурс по перформансу. За спецкурс там не платят. Я прочла 12 лекций. И еще периодически читала какие-то лекции в Москве, в Дагестане. Потому что мне хочется вывести дагестанский художественный контекст на другой уровень. Понятно, что это громко звучит, но я предпринимаю хотя бы какие-то попытки.
Е.А.: Эти перемещения – Москва-Лондон-Дагестан – можно как-то точнее обозначить?
Т.М.: Я родилась в Москве, детские годы провела в Дагестане, но ходила в московскую школу, полгода училась в школе в Англии, год училась в Америке, потому что моя мама получила грант и делала в американском университете исследования. Но ощущение, что Дагестан – это значимая, моя культура, связано было с дедушкой. Ты волей-неволей думаешь об этом, чувствуешь, что это твоя родина, что ты там не Другой, как в том же Лондоне, в той же Москве.
Но ярче всего я почувствовала, что хочу возвращаться назад, ездить в горы, когда училась в Лондоне. Я поняла, что это моя культура, и очень интересная культура, и мне хочется с ней работать, мне хочется делать с этой культурой проекты: исследовательские, не исследовательские. И я все время летаю туда. У меня там была выставка в «Первой галерее» – единственной галерее в городе Махачкала. Директор там – Джамиля Дагирова. Это была инсталляция с видео «Пространство торжества», которое я снимала как раз в свадебных залах Махачкалы. К этой выставке я прочла укороченный курс лекций по перформансу, и дала там artist talk о своих работах. Потом я показывала какой-то видео-арт в неформальной обстановке.
Е.А.: Кто же ходил на Ваши лекции?
Т.М.: Ходили мои знакомые, родственники, молодые художники – тот круг, который при этой галерее. Эти художники несколько оторваны от контекста, что-то там смотрят в интернете, что-то потихоньку делают. Ходили сотрудники Дагестанского государственного музея изобразительных искусств.
Е.А.: Как молодые дагестанские художники представляют себе свое будущее, мечтают ли они переехать в Москву, например?
Т.М.: Все очень хотят выставку в Москве, и эта ориентированность немножко пугает, потому что им надо развивать то, что они делают, развивать свои работы. Им надо читать, обучаться, понимать. Без осознания, в каком контексте они работают, кто работает с подобными темами, какие художники, они не смогут развить свои работы. А вторичные вещи никто выставлять не будет. Как раз целью моего курса было дать им почувствовать, что есть такая действительность. Невозможно просто питаться своими амбициями, это пустое проживание, когда ты просто хочешь выставку в Москве, хочешь выставку в Лондоне.
Е.А.: У Вас есть необходимость зарабатывать?
Т.М.: Мне даже иногда бывает стыдно, что я финансово нахожусь в более привилегированной позиции, чем мои друзья. У меня есть какие-то финансы вне зависимости от того, работаю я или нет. Сейчас благодаря мужу, например. Пока я работала в «Афиша-мир», соответственно, я себя обеспечивала. До этого мне помогали родители. Но даже когда я работала, не было так, что я на 100 процентов должна была себя обеспечивать. И это, конечно, очень помогает, потому что у меня есть выбор – заниматься творчеством или работать.
Е.А.: У Вас есть квартира в Москве, и Вы там живете?
Т.М.: Да.
Е.А.: У Вас была персональная выставка на ArtPlay. Разговаривали ли Вы с другими галереями? Как Вы это выстраиваете?
Т.М.: Это к вопросу о том, что надо просто делать свое искусство, а не мечтать о выставке в Лондоне и в Москве. Мне кажется, и это для меня принципиально, что нельзя ходить со своим портфолио по галереям и предлагать себя. И, в общем-то, я этого не делала, потому что это не тот путь, не путь профессионального художника, нормального художника.
А куратору галереи Паноптикум Inutero на ArtPlay Алене Язычьян меня посоветовала Светлана Жаворонкова, работающая в ГЦСИ и видевшая одну из моих работ в Московском музее современного искусства. Свету на тот момент я вообще не знала. Из галереи мне написали: «Нам Вас посоветовали, не хотите ли сделать у нас выставку?» И я, конечно, рада, что моя вера в нормальный путь художника оправдалась в этом моменте.
Я предложила Алексею Масляеву ее курировать. В результате нашей совместной работы сложилась выставка, которая, как мне кажется, была цельным высказыванием.
Я подписала контракт: у галереи обязательства, у меня обязательства. Был прописан бюджет. И надо сказать галерее большое спасибо, потому что они, по-моему, превысили бюджет в два раза, и мне ни слова не сказали.
Е.А.: Эта галерея, в которой Вы делали персональную выставку, надо сказать, малоизвестна.
Т.М.: Да, они только переехали из Питера и в основном стараются продавать живопись. И, как мне было сказано, хотят начать некоммерческую программу с молодыми художниками. Как я понимаю, они это будут чередовать с тем, что им надо реализовывать, чтобы вообще существовать. Но галерея, действительно, неизвестная, и, если честно, мне просто было все равно.
Е.А.: Вы обговаривали условия продажи своих работ?
Т.М.: Здесь была устная договоренность, что галерея получает какой-то процент от продажи. Как раз работу в Московский музей современного искусства еще не оформили, но вроде сказали, что уже покупают. Это инсталляция «Пуля», где я стреляю в песок, потом откапываю пулю, и пуля тоже выставлена.
Е.А.: Вы можете назвать размер бюджета, который был потрачен на выставку и размер гонорара, который Вы получите за продажу работы ММСИ?
Т.М.: К сожалению, не могу.
Е.А.: Тогда расскажите, из чего Вы исходили, когда назначали цену работы.
Т.М.: Я примерно знаю, сколько стоит видео на Западе у молодых художников. Еще я подумала, что это инсталляция. Плюс мои расходы. Со мной в Дагестан летал оператор, он профессионально снимает. То есть это билеты. Но если учитывать все такие вещи, то работа стоила бы дороже, потому что все затраты не окупаются от таких продаж.
Е.А.: Вы еще участвовали в Бакинской биеннале.
Т.М.: Куратору Лейле Ахундзаде меня посоветовала Наталия Мали. Я отправила работы, их приняли, я приехала. Они мне оплатили проживание, везде возили. Очень странное, на самом деле, было мероприятие: там были какие-то хорошие работы, волшебно с нами обращались с точки зрения гостеприимства и уважения, но были работы, которые… ну, я просто такого плохого искусства не видела!
Это такой эффект безумной биеннализации. Там были художники, которые попали туда через американское посольство. Я никогда не забуду, что они на лекции, цитируя своего преподавателя, сказали: «Если ты не можешь сделать эту работу хорошо, сделай ее большой и красной». Это верх абсурда и ужаса. Таких преподавателей надо держать очень далеко от университетов!
Е.А.: У Вас были выставки в Лондоне?
Т.М.: Да, конечно, пока я училась. Помимо моей финальной выставки после окончания университета, мы со студентами что-то организовывали в каких-то галереях, пространствах. Сейчас меня позвали на выставку в Calvert22. Это групповая выставка называется «Практики повседневной жизни. Молодые художники из России», которая открывается 23 марта.
Е.А.: Вас интересует пенсионное обеспечение, трудовой стаж, медицинская страховка?
Т.М.: Я состою в Творческом союзе художников России, и вроде бы они дают какую-то пенсию. Я поступила туда через кафедру фотографии с расчетом получить мастерскую, и плачу взносы, прохожу бесплатно в музеи. И у меня так сложились обстоятельства, что трудовой стаж мне не нужен. А получением мастерской я до сих пор не занялась.
Е.А.: Вас не смущает, что Вы состоите в столь консервативной и далекой от современного искусства организации? Ведь люди, состоящие в Союзе художников, практически не занимаются современным искусством.
Т.М.: Интересный вопрос, но я даже не знаю, как на него ответить. Важен ли для меня статус? Наверно, нет, ну, какой там статус. Это скорее то, что не стоит упоминать.
Е.А.: Вы не пишите в резюме, что Вы – член Творческого союза художников России.
Т.М.: А что это значит, что это дает, и почему я должна это писать? Я не пишу это не потому, что мне стыдно. Будь я в другом контексте, в Англии, будь я там членом Королевской академии искусств, я бы все равно это не писала. Потому что это госучреждение. А то, что тебя распознает государство как члена общества, занимающегося тем-то и тем-то – это не важно.
Е.А.: У Вас есть свой сайт в Интернете?
Т.М.: Он не работает. Я покупала домен, договорилась с дизайнером, но все затягиваю сдачу информации, что вообще-то непрофессионально.
Е.А.: У Вас есть страница только на Facebook, а есть ли в Живом Журнале?
Т.М.: В Живом Журнале была очень давно, но я туда не пишу, потому что мне просто неинтересен такой тип общения. Мне не хочется тратить время на пустые дебаты. У меня есть своя точка зрения, я могу обсудить ее с друзьями. Одно дело общение, лекции – я готова подискутировать, обсудить. Но строить из себя интеллектуала на страницах Facebook, со сносками – мне это неинтересно. Я, наверно, им и не являюсь, если честно.
Е.А.: Как Вы себе представляете свои профессиональные перспективы?
Т.М.: Я бы хотела преподавать. И, наверно, это одна из причин, по которой я хочу делать МА. То есть заниматься только искусством и преподавательской деятельностью. Конечно, в идеале, сделать что-то уникальное в России, но также хотелось бы ездить и учить в разных местах: за границей, в России, Дагестане. Чтобы быть подвижным и художником, и лектором.
Я просто очень четко знаю, в каких работах я прогибалась под то, что, мне казалось, будет коммерчески успешным. И мне за эти работы стыдно. Это было давно, и в какой-то момент я поняла, что этого делать нельзя. Нельзя модифицировать свое высказывание таким критерием. Мне бы хотелось, чтобы я всегда так думала и всегда старалась действовать, помня о своих ошибках.
Е.А.: Вы хотели бы что-то добавить к этой общей теме «условия труда творческих работников»? Что-то Вас особенно беспокоит?
Т.М.: Ужасные условия, на самом деле. Я наблюдаю за моими друзьями и понимаю, что они прилагают огромные усилия и интеллектуальные, и физические для производства своих работ. И они это делают на голом энтузиазме, что заслуживает только восхищения и уважения. И хочется, чтобы развивалась система грантов, какой-то поддержки молодых, и не очень молодых художников, не важно. Очень грустно, что у моих друзей нет возможности заниматься на 100 процентов тем, чем они хотят заниматься, т.е. современным искусством, и они должны 70 процентов своего времени тратить на то, чтобы просто жить, есть, пить, обеспечивать свои минимальные запросы.
Хочется, чтобы если вы считаете, что работа говно, то вы и говорили, что работа говно. Хочется, чтобы та пленка, которая существует в бесконечном общении на открытиях, в галереях, исчезла, растворилась. Критика в повседневном общении – это единственный способ, чтобы художник перешагнул через свой проект, посмотрел, что у него там не получилось, и шел дальше.
Таус Махачева – художник. Родилась в Москве в 1983 году. Окончила РГГУ по специальности «специалист по мировой экономике», London College of Communication, Goldsmiths College по специальности «современное искусство», Институт проблем современного искусства в Москве. В 2010 году участвовала в IV Бакинской международной биеннале современного искусства. Первая персональная выставка в Москве состоялась в 2010 году в галерее Паноптикум Inutero. Читала курс лекций по перформансу в МГУ и в «Первой галерее» в Махачкале.
Описание проекта Полит.ру «Условия труда творческих работников»
Ранее в проекте: