16 сентября в Нью-Йорке в Музее Соломона Р. Гуггенхайма откроется выставка "Russia!". Формально она приурочена к 60-летию ООН, и одним из ее почетных гостей будет Президент России Владимир Путин. Но по сути с юбилейными торжествами выставка никак не связана. Ее идея родилась три года в головах двух любителей и знатоков современного искусства Михаила Швыдкого и Пеги Гуггенхайм. Дайджест по русскому искусству получился отменным: в нем – все самое знаменитое от «Спаса Эммануила», иконы XII века, «Девятого вала» Айвазовского, приобретенного Ваксельбергом до «Черного квадрата» Малевича, объектов Ильи Кабакова, Комара и Меламида и Олега Кулика – всего 250 полотен и объектов вплоть до Ильи Кабакова, Комара и Меламида и Олега Кулика.
Бюджет выставки составил 4 миллиона долларов. Этот проект стал возможен благодаря нынешним меценатам: Владимиру Потанину, американской компании «Алкоа» (именно они участвовали в подготовке нынешней выставки Энди Уорхола в Третьяковской галерее) и компании «Синтезнефтегаз». Ее основатель Леонид Лебедев, начав свою деятельность с кооператива видеозаписи, сегодня главный инвестор Центра современного искусства на Зоологической улице – нашего маленького аналога Музея современного искусства им. Соломона Гуггенхайма. С Леонидом Лебедевым, который также является заместителем председателя Комитета Совета Федерации по экономической политике, предпринимательству и собственности, сенатором от Чувашской Республики, прямо накануне отлета беседовал наш корреспондент Алена Карась. Речь шла о меценатстве, взаимоотношениях бизнеса и искусства и тех препятствиях, которые ожидают в нашей стране предпринимателей, желающих инвестировать в культуру.
Вы являетесь членом Попечительского совета выставки? Как выглядит ваше участие в нем?
Однажды я пытался воспользоваться своим положением члена попечительского совета (с улыбкой говорит Лебедев). Из чувства чувашского патриотизма я предложил музею показать на выставке Россия! картины известной художницы XX века, уроженки нынешней Чувашии, Марии Воробьевой-Стебельской (Маревны). Но получил отказ. Музей сам определяет политику, нам разрешено только помогать. Наверное, это правильно. Скажите, а почему меценатство и спонсорство совершенно не поддерживаются в нашей стране средствами массовой информации?
На темы благотворительности и спонсорства руководство СМИ обычно накладывает табу.
Но ведь благодарность привлекает новых спонсоров. Вы знаете, как много церквей построено и восстановлено на деньги меценатов? Именно потому, что там любой вклад считается значительным и достойным благодарственной молитвы.
Благодарность – естественное человеческое чувство. Но почему тогда не может быть принят Закон о меценатстве? Неужели так велик страх откатов?
Отчего же? Вот Алексей Герман совершенно спокойно отказался от всех видов отката и сказал, что никаких денег ему не нужно в том случае, если от него требуется возврат каких-то средств. Как творец, он нуждался в деньгах, но нашел в себе силы отказаться. И ничего – нашлись спонсоры, готовые работать с ним без откатов.
Давайте вернемся к теме меценатства. Что в этой области изменилось за последние годы?
Появился фонд, который возглавил Ваксельберг, очень активно работает Ханты-Мансийский культурный фонд, который так высоко поднял планку, что сегодня российская тема аукционов Сотби, Кристи больше не является второсортной. Не важно, какими вкусами он руководствуется. Это способствует росту престижа русского искусства в мире.
Ну да, европейские меценаты покупают Бойса, Базелитца, а наши - Айвазовского. В этой сфере у нас огромный дисбаланс классического и современного искусства.
Это связано с тем, что деньги недостаточно обеспечены культурой. К тому же у нас существует очень специфический вид снобизма: мы бедные, но культурные.
Вы вкладываете средства в современное искусство более 15 лет. Как складывался этот интерес? Каковы критерии того, куда и зачем вы вкладываете?
На первых порах мой интерес возник случайно. Я редко об этом вспоминаю. Начинали мы в 1987 году как кооператив видео и звукозаписи «Синтез». Мы первыми получили право на этот идеологический вид деятельности. Сняли больше 100 фильмов об искусстве. Мы единственные в живую снимали спектакли выдающихся советских режиссеров. Потом мы столкнулись с диким вандализмом, когда на телевидении стирали использованные кассеты, уничтожая уникальные записи. Но, слава Богу, большинство осталось. Спектакли Эфроса, Някрошюса, Любимова, Васильева. Мы первыми издали «Наутилус-Помпилиус». Мы нашли эту группу и сделали ее первый альбом. Это была попытка совмещения бизнеса и любви к искусству, к которому меня всегда очень тянуло.
С чего же вы начали?
В свое время я участвовал в поддержке театра Ленинского комсомола. Когда я понял, что ничего особенного добавить к благосостоянию «Ленкома» я не могу, я стал помогать другим театрам. Например, маленькому театру «Около дома Станиславского», где мои средства (особенно теперь, после пожара) не будут лишними.
А почему вы много уделяете внимания православной церкви? Вы – аккуратный прихожанин?
Нет, но мне кажется важным сохранять то уникальное изобразительное, архитектурное пространство, которое разрушается под воздействием времени. Это всегда связано с возрождением, реконструкцией старых храмов. Не в Москве.
Кроме церкви, что является более привлекательным для вас?
Поддержка современного искусства. Прежде всего, потому что дело касается живых людей. В отношении прошлого речь идет о чистом искусстве, а в случае современного искусства у вас возникает две сильнейшие мотивации – ведь кроме искусства вы поддерживается еще и самого человека. Здесь помощь более осязаема. Потому я и направил основные усилия на то, чтобы создать Центр современного искусства на Зоологической.
Расскажите, пожалуйста, об этом подробнее.
Поначалу по объему инвестиций задача казалась невыполнимой. Но многие проблемы снялись благодаря городу. Проект удалось капитализировать, то есть снять инвестиционную нагрузку. Вообще, город обладает всеми возможностями для того, чтобы таким образом участвовать в частных проектах. Почему он не идет на это, я не знаю. Разумеется, у Москвы есть свои проекты. Например, замечательный проект осуществила Галина Волчек: на инвестиционные деньги она построила другую сцену своего театра, уступив часть площади под коммерческое строительство. Разумный подход. Разумеется, она потратила кучу сил, убеждая Правительство Москвы, что такая комбинация оптимальна.
А чем вам помогает Правительство Москвы в случае Центра?
Главная помощь будет состоять в том, чтобы нам позволили завершить архитектурный облик Центра современного искусства. Пока есть новое здание, площадью 2 тысячи метров. Через три года мы надеемся, что город в лице центра будет иметь целый комплекс зданий, прошедших реконструкцию общей площадью 9 тыс. метров. В разработке этого проекта принимали участие талантливые архитекторы – Хазанов, Реброва, Шангин, Миндлин.
Еще Юрий Михайлович мог бы сделать большой подарок москвичам, если бы позволил сохранить старые кирпичные депо и фабрики для культурных центров, и дал бы по соседству место инвесторам под их проекты. При таком подходе во-первых сохранилась бы историческая застройка и, во-вторых, образовалось бы еще одно пространство для городской культуры.
То есть, для бизнеса это привлекательные инвестиции?
Это выгодно и туда, безусловно, потекли бы деньги. Наверное, это менее рентабельно, чем чисто коммерческий инвестиционный проект. Да, но уже есть множество людей, которые имеют интересы, подобные моим. Кто-то делает это ради укрепления своего имиджа, кто-то ради тщеславия, а кто-то ради удовольствия. Все эти люди могли бы заинтересованно пойти в такие проекты. Нужна только встречная реакция со стороны города.
А с чем, на ваш взгляд, связана явный дефицит встречной реакции?
Обычно с лобизмом и монополизацией, но агентство (ФАКК) оказывает нам серьезную поддержку. Оно, в частности, поддержало архитектурный проект Центра. А официальная, статусная поддержка инвестору очень нужна. Ведь любой проект может обернуться и против него.
Поддерживать театры более престижно для мецената, чем музеи, галереи?
Конечно! Но все мои склонности расположились вокруг изобразительного искусства. Я с удовольствием хожу на выставки, отслеживаю новые тенденции. К тому же, во времена моей юности театр был отдушиной, видом протеста. Сегодня я такого не наблюдаю. Возможно, поэтому, он меня меньше привлекает.
Есть ли у вас сожаления о ком-то или чем-то, чему или кому не смогли, не успели, не захотели помочь?
Да, пожалуй, что нет. Я жалею о другом: что не начал делать это еще раньше. Велика была боязнь сопротивления. Со стороны государства или конкурентов. Сейчас ее меньше. И статус помогает, и общество изменилось.
Когда вы принимали свои первые решения об инвестициях в культурные проекты, это были для вас моменты сложного выбора или естественный процесс?
Нет, никаких сложных раздумий не было. В первую очередь нуждается в осознании сам проект. Важность проекта стоит на первом месте. Потом возникает желание быть в проекте главным, первым, единственным. Тщеславие – вообще локомотив бизнеса. Некоторых уже давно не интересуют деньги, доходы сами по себе. Вот Сорос сейчас занят отражением себя в истории человечества. И не важно, посвящает себя человек искусству или бизнесу, он стремится к признанию, к славе.
Что будет после выставки Russia!?
Cоздание Центра современного искусства – это большой, долгосрочный проект. А с ним связана издательская деятельность, выставки и т.д. Идея выставки Russia! родилась не в России, а в голове Пегги Гуггенхайм. Может быть, новый проект для моих инвестиций уже родился в чьей-то талантливой голове, но я об этом еще не знаю.
Вы хотели бы, чтобы Центр современного искусства носил ваше имя?
Я еще не настолько велик.
