Сразу несколько событий в мире того, что очень неточно и приблизительно называют «рок-музыкой». Впрочем, лучшего слова пока не придумали, потому придется пользоваться именно им – к вящему ужасу раннего Витгенштейна, и к бурной радости Витгенштейна позднего.
Во-первых, Роберт Смит, этот стареющий медвежонок с осиновым ульем на голове, и его коллеги по The Cure отправились в турне – напомнить о себе перед выходом нового альбома. Альбом обещает быть любопытным; три года назад Смит уволил клавишника Роджера О’Доннела и еще больше «ужесточил» звучание, вернув The Cure к собственным гитарным корням. Концерт, который группа дала в Праге на прошлой неделе, оказался для меня глубоким переживанием. Описать его сложно – тонны претенциозной чепухи, которую выдают за «музыкальную» или «рок-» журналистику, настолько исключают возможность сколько-нибудь живой дескрипции, что лучше вообще помолчать, или ограничится лапидарным wow. Скажу лишь, что это был поразительный эстетический, социальный и экзистенциальный опыт. The Cure играли без перерыва три часа подряд - сосредоточенно, погрузившись в себя; техники подносили им гитары, будто винтовки ведущим бой солдатам. Там было все – шедевры почти тридцатилетней давности, вроде “Killing an Arab”, депрессивные гимны тинейджеровской тоске из “Pornography” и “Disintegration”, новые вещи. Разницы между ними не чувствовалось. Это был просто звуковой ландшафт, довольно угрюмый, патетичный, нелепо-сентиментальный. Трехчасовая волна гитарного чёса, вперемежку с гитарными же переливами, медленно накрывала зал; а на волне, будто Нептун на своей морской колеснице, царил резкий, сильный, заунывный голос Смита, излагающий нехитрые соображения по поводу любви, смерти и несправедливого устройства жизни... (должен сказать, что отделаться от велеречивого стиля музыкальных обозревателей просто невозможно) ... Но продолжим.
В сущности, то, что я видел, и есть самое лучше воплощение жанра, который называют «альтернативным роком», или просто «альтернативой». «Альтернатива» - это не тогда, когда никому не известные люди почти за бесплатно занимаются звукоизвлечением, отнюдь. «Альтернатива» бывает только в отношении чего-то; в случае (так называемого) рока этим «чем-то» является поп-музыка. «Поп-музыку» следует понимать в самом широком смысле этого слова – от Кристины Агилеры до U2. Базовым и чуть ли не единственным жанром, основой, главным средством и эстетической целью (в конце концов, единицей) поп-музыки является поп-песня. Оттого «альтернатива» начинается там, где эта единица подвергается сомнению. В менее интересных случаях ставятся под сомнение чужые песни (как не вспомнить незабвенное исполнение Сидом Вишесом папиковского гимна “I Did It My Way”), в более интересных – свои. Так поступал и поступает Том Уэйтс, этим же объясняется и эволюция Леонида Федорова и «Аукцыона». Но если Уэйтс и Федоров с каждым годом все больше и больше «растворяют» свои сочинения в хаосе звуков, то Роберт Смит переплавляет их и потом «вытягивает», «тянет», как тянут проволоку, как ее «волокут». Смит мог бы прославиться (и прославился) как автор хитов, имевших коммерческий успех: вспомним “Lullaby”, “Lovesong”, “Lovecats” и другие чудные песенки. Но хиты были не целью, а побочным продуктом его художественной работы; на концерте эти песни не отличаются от других; на самом деле, это просто одна трехчасовая песня, оратория, моно-опера, если угодно. Никакого снисхождения к «слушателю».
И вот здесь от «эстетики» самое время перейти к социокультурному вопросу. Почему тысячи людей самого разного возраста и самого разного социального статуса набиваются в проплеванные стадионы, чтобы внимать этому по-настоящему бескомпромиссному искусству?
Дело в том, что это именно «искусство». Оно, как дух, витает где хочет, и не желает быть навсегда приписанным к ведомству «Серьезной Литературы», «Серьезной Музыки», «Авангарда», «Классики» и иных огромных (даже не гипсовых, а пенопластовых) кубов. Искусство и есть то, что перемещается поверх барьеров, в том числе социальных и возрастных. Оно, конечно, не вечно, но оно всеобще в определенных исторических (иногда и географических) рамках. И поэтому с социальной точки зрения искусство неприятно - приходится разделять переживание черт знает с кем. А что тогда приятно? Приятно послушать социокультурно близкую музыку в кругу социально близких людей. Протащиться со старыми корешками под Jethro Tull, или, прости Господи, Deep Purple. Последнее, кстати говоря, недавно произошло на приснопамятном юбилее «Газпрома». В истории с приглашением исполнителей мегахита “Smoke on the Water” в Кремль все углядели только одну проблему, персонифицированную в Дмитрии Медведеве. Мол, либерал он, если любит басурманскую группу своей юности. Но здесь есть и другая сторона – не приглашающая, а принявшая приглашение. Некогда главные соперники Led Zeppelin проходят сейчас совсем по другому разряду – они являют собой одну из разновидностей торговцев сентиментальными воспоминаниями, профессиональных утешителей ностальгантов. Собственно говоря, стратегия поп-музыканта и строится на этом: сначала безбрежный коммерческий успех у определенных социальных и возрастных групп, затем – выход из прожекторов актуальности и «окукливание» внутри уже сформировавшейся группы почитателей, которые с течением времени превращаются в «воспоминателей». Первый и шумный триумф любого “Smoke on the Water”, любых “Money, Money, Money” или “I Will Survive”, утилизируется потом во всевозможные royalties, переиздания старых хитов и, наконец, в пенсионерские турне по провинциальным залам. В этом смысле Кремль ничем не отличается от какой-нибудь поволжской филармонии – так же как Deep Purple ничем не отличается от дуэта Baccara.
Если вы принадлежите к группе людей, которые готовы выложить деньги, чтобы видавшие виды мужики и тетки на миг воскресили атмосферу ваших первых лобзаний под песню “Johnny, Oh Yes”, то вам есть о чем вспомнить с соседом по концертному залу. После выступления The Cure поговорить решительно не с кем – и не только оттого, что Роберт Смит явил миру шедевры депрессивного аутизма, но и потому, что с этими людьми вокруг вас не о чем говорить. Вы – из разных миров. И все они из разных миров – юные существа с иссиня черными волосами, британские пролы с толстыми шеями, какие-то запуганные немолодые интеллигенты, вялые стайки торчков, расхристанные металлюги, богемные существа. Это не менеджеры среднего звена на концерте “Uriah Heep” в Нижнем Новгороде. Просто люди, просто другие, многоголовый ад мизантропа; помимо принадлежности к роду человеческому их («нас», так как и я был среди них) объединяет только сомнительного рода искусство Роберта Смита. Это (памятуя название группы) лекарство для наших убогих душ.
И тут на ум приходит еще одно недавнее рок-событие – смерть Егора Летова. О «конце русского рока», «последнем представителе эпохи» и всем прочем написано много. Что понятно – почтенный жанр некролога предполагает не менее строгие правила, чем в сонете. Не принадлежа к поклонникам личности и творчества покойного, автор этих строк хотел бы отметить лишь одну деталь, замеченную некрологистами. Эта деталь – стойкая, проникшая почти во все социальные слои популярность «Гражданской Обороны». Как остроумно написал один ЖЖ-блоггер, это только в подъезде у Веры Павловой на стенке у лифта было написано «Хуй», а во всех остальных подъездах было нацарапано «ГрОб». Вряд ли кто-то из тех некрологистов, кто восхищался Летовым в самых рафинированных изданиях, готов провести хотя бы пять минут рядом с подростком, завывающим «Все идет по плану» под треньканье грошовых струн. Но в определенной ситуации он – культурный некрологист – пожалуй, и исполнит это самое «Все идет по плану» с не меньшей степенью гнусавости и надрыва. И так, между прочим, продолжается уже лет двадцать – безо всяких промоушенов, рекламных кампаний, мелькания героев сибирского панка на экране и всего такого прочего. Это значит, что тоскливое летовское мракобесие, его портативная музыкальная распутинщина затрагивает душевные струны многих, слишком многих людей. Значит, это и есть искусство – со вздохом подытожу я.
Что намекает на природу феномена, который мы называем «рок-музыкой». Нет, это не просто гремучее времяпровождение длинноволосых парней с дурными голосами. Это странная область человеческой деятельности, свалка всего самого дурного, что можно найти в поп-культуре, – безвкусицы, назойливой сентиментальности, грошовых чувств, ходульной патетики, пластмассовой философии, лубочной мистики. И вот на этой свалке произрастают странные цветы, которые порой жалят наше ум и сердце. Ужаленные, мы тащимся в скверные помещения, где в компании с несносными людьми предаемся несвойственным нам чувствам. Это унизительно, но это правда.
