Стенды и полки книжных магазинов, лотки лавок и развалов ломятся от скоропортящихся книгопродуктов одноразового употребления, но это ничего не значит. У нас нет качественной массовой литературы. А то, что существует под ее фальшиво распространенным сегодня именем не выполняет ее основных, важнейших социальных функций. Вернее, так: понятие массовой литературы у нас не так многозначно, как оно того требует. А массовое сознание в России сегодня требует совсем не того, что получает в результате от существующей сегодня под видом массовой литературы. Восемьдесят с лишним процентов опрошенных (по данным Левада-центр) выступают за ограничение насилия на ТВ-экранах — и, соответственно, эти желания социологически распространимы на книжную продукцию. А что опрошенные получают? Если в пропорции, то — в обратной.
Стоит вспомнить не только Честертона, Агату Кристи, Сименона, Толкиена, классиков массолита, но и Чейза, Стаута, Чандлера, Хэммета, чтобы сравнить их с агрессивной халтурой домашнего изготовления, не приносящей потребителю никаких устойчивых радостей настоящего, подлинного массолита, обладающего среди прочих психотерапевтическим воздействием. Такую «нашу» массовую литературу никогда не будут читать, уютно устроившись на коленях с кошкой в кресле у камина.В лучшем случае выкинут в разожженный огонь.
Настоящая — стóящая — массовая литература всегда является проводником позитивных ценностей человеческой жизни, в ней всегда добро и благородство побеждает зло и низость, она всегда проводит четкую линию честной борьбы за справедливое решение. В ней нет места двусмысленности и моральной, этической нечистоплотности. Она гигиенична и действует на человеческие эмоции, как прокладка — впитывает и удаляет все вредное и ненужное для духовной организации человека, который предпочитает ее высоколобой словесности. Ведь предпочитающий — тоже человек, и хочет хорошего. Массовая литература — это торжество закона, удовлетворенное чувство от поверженного, наказанного и «пригвожденного» зла.
Массовая культура — это наивная чистота жанра и чистота рук. Поэтому настоящие герои массовой литературы, от Шерлока Холмса до мисс Марпл, столь обаятельны и несомненно привлекательны для души, ума и сердца читателя. А что у нас? Только не предъявляйте мне Каменскую — для сравнения представьте на секундочку, что мисс Марпл или Эркюль Пуаро служат в английской полиции, и все их обаяние немедленно испарится.
За немногими исключениями наш массолит — совсем не массолит, каким его представляют себе продвинутые культурологи, например, Д. Дондурей, полагающий, что внутренняя сверхзадача и цель массолита — в воспитании нравов и насаждении правил и навыков цивилизованного поведения. Что массолит — это что-то вроде рекламы зубной пасты на ТВ: заставляет чаще ходить к стоматологу. Что Голливуд в свое время спас национальное самосознание США своей продукцией, своим героем-одиночкой. А у нас в сочинениях и фильмах, выпускаемых под видом массолита и масскульта, торжествует культ садизма, нетерпимости, насилия и агрессии. Как написал мой коллега К. Чуковский в 1910 году, «для культурного дикаря остается единственный источник сильных душевных эмоций: охота людей за людьми» («Нат Пинкертон и современная литература»).
На одном из торжественных букеровских ужинов, — дело было в «Метрополе», а председателем жюри того года был Константин Азадовский, — звучали (под звон тарелок и ножей) претендующие на роскошь музыкальные инкрустации. Вдруг, ни с того ни с сего, запел лирическим тенором плотный молодой блондин в блестящем пиджаке, который потрескивал под его мощными бицепсами. Это пел Басков, «Солее мио». Я его услышала — и о нем услышала — тогда впервые.
Потом Баскова «ушли» (или — он сам ушел?) из Большого.
Позже «ушли» Волочкову — она кстати, тоже выступала на крупноформатном литературном празднике, на вручении премий Международной московской книжной ярмарки — и все это происходило на сцене Большого театра.
Это как знак, подаваемый свыше. Литературе надо было стать Басковым. Тогда она не только выживет — упрочит свое положение, будет ходить в блестящих пиджаках, станет модной и гламурной. И при этом — останется вдохновенной, гуманной и некоммерческой. (То есть продажная и непродажная в одном флаконе.)
Так не бывает — и литература, разделилась: продажная — отдельно, непродажная — отдельно. Однако… однако возникли и совсем уже головокружительно новые проекты под девизом: интеллектуалы в массолит. Вспомним хотя бы Бориса Акунина (справедливости ради отметим, что первой в этом роде была все-таки Юлия Латынина, начавшая с интеллектуальных «античных» и «китайских» стилизаций), из последних попыток — гораздо менее интересную Татьяну Москвину с попавшим в шорт-лист «Нацбеста» романом «Смерть — это все мужчины».
Это — рациональная проба сил на собственное изготовление качественного, серийного, продажного продукта. Мотивация — тоже понятная: бесперебойное изготовление такого продукта обеспечивает определенный уровень жизни и одновременно вытесняет собою массолит вредный и (ментально) опасный для здоровья потребителя. Можно, конечно, поиздеваться и сказать, что они жертвуют собой ради народа…
(Вообще — у нас народ, вернее, миф о народных вкусах есть первый и последний критерий. Я лично нигде и никогда никакого такого единого во вкусах народа не встречала. Более того: я прекрасно помню, как этот же народ весь как один читал журнал «Октябрь» с романом В. Гроссмана «Жизнь и судьба». И это был тот же самый «мильонный народ». А в советские времена так же увлеченно и «мильонно» читал журнал «Юность». Так что не будем ссылаться на народ — каждый может трактовать это понятие, похожее на целлофановый мешок, по-своему.)
И тем не менее — на всю страну иметь одного Б. Акунина с «попыткой Фандорина»? Может быть, еще Л. Юзефовича? Но все-таки эти плоды освоения территории массолита интеллектуалами, людьми, знающими предмет изображения (неслучайно Юзефович — историк, Чхартишвили — востоковед) еще очень робки. Да и не очень обаятельны, потому что все-таки по заданию вторичны, имитационны. «Остальные — обман и подделка». Все-таки — псевдоисторическая подделка под героя не заменит героя, как бы ни упражнялся в разнообразии «фон Дорнов» автор. И «умная» интеллектуальная игра в разнообразие жанров массолита не заменит несуществующий, но ожидаемой и необходимой массовой литературы — такую книгу и ваша покорная слуга с удовольствием взяла бы с собой в самолет или поезд, — я же с удовольствием продолжаю читать уютные английские детективы и смотреть экранизации с очередной мисс Марпл.
Я как раз противник того, чтобы смешивать в одном флаконе массолит и некоммерческую словесность; мне не нравится Басков, не нравится Волочкова именно за это смешение и сдачу, — я за чистоту массолита, я — в защиту и с ожиданием захватывающей воображение, ставящей уму загадки, выразительной, доброй и обаятельной массовой литературы. Может быть (и здесь, как во многом другом, Ю. Лотман прав), для ее возникновения нужен высокий современный канон, «верх», по своим извилистым тропам спускающийся в литературный «низ»?
