Одним из обязательных уроков обычной общеобразовательной школы является урок ИЗО - есть какая-то уверенность, что основы ИЗО нужны каждому человеку. Цель этих уроков, по сути, научить видеть. Но система преподавания и оценки работ детей противоречит этой цели. Парадокс в том, что в основе системы преподавания рисованию в школах – искусство соцреализма, а государственного строя, которому этот стиль принадлежал, уже нет. Нет идеологии, которая оправдывала такой подход к искусству, остался примитивный шаблон - нужно рисовать только «похоже».
Врожденный талант детей «видеть» уходит годам эдак к 7-11. Не потому ли он пропадает, что мы сами приучаем детей к клишированным представлениям о том, как должна выглядеть жизнь, хотя они воспринимают ее гораздо лучше взрослых?
Вот пример из книги Олега Зайончковского «Петрович» о детсадовце пятидесятых годов: «... на его рисунках не было ни танков с самолетами, ни домиков с дымками, ни солнечных пасторалей. Длинные полосы через весь лист могли означать промчавшийся автомобиль или ветер, унесший Петину шляпу; пульсирующие круги, расходившиеся из красной точки, изображали наглядно температуру тридцать девять и пять. Рыжая Байран, взглянув однажды, фыркнула и вынесла приговор: «Каля-маля!» С тех пор она повторяла свой суд регулярно: «Каля-маля!» — вскрикивала Байран пронзительной фистулой, подкравшись к Петровичу со спины.
А сегодня он пытался нарисовать сон, ночной город: дома и окна в домах, гаснувшие одно за другим. Лист бумаги заштриховывался все гуще, пока не сточился единственный найденный Петровичем черный карандаш…». Можно было бы играть дальше с листом, стирать ластиком кусочки – и это были окна просыпающихся горожан.
Зайончковский описал систему повиновения, принудительное воспитание зрения в 50-е годы, но сделал это в 2000-е, то есть, это актуально и сейчас. Чтобы проявить причину, по которой для многих школьников уроки ИЗО являются наказанием, стоит процитировать фрагмент из книги Адольфа Воловика «Человечек на стене», который пользуется у родителей и букинистов большой популярностью - а значит, они верят в то, что лучшего учебника по ИЗО у нас не издавали. А ведь у нас такого долго не издавали вообще – есть третьесортные западные пособия по тому, как правильно нарисовать «любую зверюшку за 30 секунд», или «как нарисовать вампира».
Книга А.Воловика вроде бы учит внимательности и жизнеподобию, но является проводником жестких норм. Папа учит сына Димку рисовать правильно, и заставляет его вообразить, что он попал в свой рисунок и должен в нем жить. Из-за того, что мальчик нарисовал рельсы поезда не в прямой перспективе, а их устройство в аксонометрии, две прямых рельсы-линии, и шпалы-поперечины, а поезд – в профиль, поезд попадает в катастрофу. Нарисованные герои судят мальчика за гибель поезда с пассажирами. «На суд собрались все жители страны. Главный судья произнес обвинительную речь и предложил самим придумать наказание для Димки. На трибуну взошел один из человечков и сказал:
-Я считаю, что ему нужно сделать такие же ножки-палочки, как у нас. Пусть он ходит на них и мучается так, как мучаемся мы.
Появился человечек в зимнем пальто.
-А я предлагаю сделать так, чтобы он всю жизнь ходил в шубе. Пусть попарится, как я. Что он наделал, он сразу нарисовал и солнце и облака, и тучу, из которой идет дождь. Смотришь на улицу и не знаешь, надевать ли тебе галоши и плащ или загорать на солнышке».
Судьям и невдомек, что искусство – не то же самое, что прогноз погоды. И что есть некая разница между террористом, пустившим под откос поезд с живыми пассажирами, и мальчиком, который нарисовал мир так, как он знает. Судить Димку за то, что он справедливо считает рельсы параллельными друг другу, а шпалы им перпендикулярными, так же странно, как требовать от строителя железной дороги строить ее в полном соответствии с рисунком художника-реалиста – тогда катастрофа будет неминуема. Сможет ли реальный поезд ехать по путям, которые согласно законам прямой перспективы будут уменьшаться по мере следования состава к горизонту?
Требование от двухмерного изображения полного соответствия реальности -анекдотично. Возьмем картину Василия Сурикова «Меншиков в Березове» - если сосланный Меншиков встанет в полный рост в этой избе, пробьет головой крышу. Ошибка ли это в пропорциях, за которую Сурикова стоило бы засадить в такую же тесную каморку? Нет, это гениальное воплощение истории о вельможе, стремления которого были выше исторических обстоятельств, такому остается или прогнуться или сидеть.
Следование слепым нормам в преподавании ИЗО убило бы и Сурикова, и других художников из Третьяковской галереи, если бы их казнили с детства за несоответствие норме обывательского зрения.
Книгу советского писателя Александра Раскина «Как папа был маленьким» рекомендуют друг другу наперебой все родители на форумах в интернете. В ряду поучительных историй о том, как плохо предавать друзей, врать родителям, обижать маленьких, и прочих несомненных истин, есть рассказ «Как папа рисовал». В нем как очередное преступление против человечества описывается папин способ рисования: «Когда папа был очень маленьким, он очень любил рисовать. Когда ему подарили цветные карандаши, то он рисовал целыми днями. На каждом домике была труба. Из каждой трубы шел дым… Это была очень красивая картина. Но каждый человек, увидев ее, спрашивал одно и то же:
- Где ты видел синие деревья и зеленых птиц?
Пока папа не пошел в школу, он думал, что умеет рисовать хорошо. Но он рисовал так плохо, что учитель рисования ничего не говорил ему. Другим детям он говорил: «Хорошо!», или плохо, или «Поправь тут». Маленькому папе он не сказал даже: «Плохо». Глядя на рисунки маленького папы, учитель молча хватался за голову. И на лице его было такое выражение, как будто он ест большой кислый лимон без сахара».
На родительском собрании учитель объявил всех от отличников до отстающих. А потом, с кислым лицом … «И есть еще один мальчик, не просто отстающий, по-моему, у него какая-то болезнь, которая мешает ему рисовать».
Семье было обидно услышать о ребенке такое. Но папа с успехом закончил институт. Но при этом умел рисовать только кошку. Да так плохо, что у дошкольников лучше получалось, и папа им завидовал. «Правда, папа видел одного художника, который рисовал так же плохо, как он. Но при этом говорил: «Я так вижу это лицо, это дерево, эту лошадь…»
Как жалко, что маленький папа не догадался сказать это своему учителю рисования. Как бы тот схватился за голову!»
Папино «плохое» рисование из рассказа Раскина приравнивается к однозначно дурным поступкам. Но человек с воспитанным зрением сказал бы этому преподавателю, что деревья бывают синими при определенном освещении, а птицы не всегда выглядят как галочки о посещаемости в школьном журнале.
И разрабатывать новую систему преподавания. Пробовать разные техники, нечто другое, чем кисточка и гуашь: создать коллаж из мусора, превратить ненужное в интересное, сделать из сломанного предмета объект. Учитель ИЗО должен знать историю искусств, не столь для того, чтобы пересказывать ее детям, а чтобы представлять, сколь разнообразны были подходы к изображению мира. Солнце и луна, лето и зима могут сойтись на одной картинке – так рисовали на лубках, книжных миниатюрах, так было в «Двенадцати месяцах» Маршака. Фигура человека может быть почти шаром – как палеолитическая Венера, может иметь руки и ноги как палочки - в картине битвы, где сотни фигурок, и важны массы, а не индивидуальности.
Преподавателю нужно быть психологом, а не палачом – понимать особенности зрения ребенка и помогать ему рисовать то, что он хочет, а не то, что надо. Объяснить, кому «надо» именно так, чтобы будущий космонавт или врач научился рисовать, как в Академии Художеств 19 века – невозможно.
