В Москве прошли два концерта Венского филармонического оркестра с Даниэлем Баренбоймом за пультом и за роялем. Событие принадлежит к числу не только самых заметных, но и самых дорогостоящих в нашем музыкальном сезоне. Екатерина Бирюкова поговорила с одним из его организаторов – президентом фонда «Музыкальный Олимп» Ириной Никитиной.
Есть мнение, что чем дороже проект, тем легче на него найти деньги. Вы поэтому занимаетесь такими топ-музыкантами, как Анна-Софи Муттер, Йо-Йо Ма, и вот – Венская филармония с Баренбоймом?
Я работаю и с крупнобюджетными, и с малобюджетными проектами. Просто мои проекты с топ-музыкантами более заметны. А вообще, конечно, дорогой проект – это обычно определенный престиж. И тогда легче «крутануть» какую-нибудь большую фирму, которая не будет размениваться на более мелкие проекты. Оправдать это с позиции бизнеса можно. Но с позиции искусства – нет. Ведь большие имена тоже когда-то стартовали. Вообще, этот конфликт назревает давно, и он очень поддерживается масс-медиа. Это конфликт шоу-бизнеса и искусства. И у меня такое впечатление, что и на Западе сейчас с этим дело обстоит уже почти точно так же, как в России.
А на чью поддержку - новых бизнес-кругов или все-таки государства – стоит, по-вашему, надеяться качественному искусству в нашей стране?
Хотелось бы, конечно, чтобы государство занялось таким воспитанием вкуса. Но вы понимаете, тогда нужно еще как следует подработать образовательную систему. В Советском Союзе-то она была построена совершенно исключительно. С этим у нас как раз было хорошо. А сейчас такого нигде в мире нет. Но у меня очень большая надежда на молодых бизнес-людей, которым вдруг становится интересна классическая музыка – они начинают в ней разбираться, отличать хорошее от плохого, удивляться тому, что они сами это уже могут различить. Я встречаю таких людей, и меня это очень радует. Потому что и на Западе практически никакой большой культурный институт не живет на государственные деньги. Ни один крупный фестиваль – Зальцбургский, Люцернский – на них не существует. Ну, примерно, процентов двадцать могут быть государственные деньги. А дальше – это все деньги спонсоров. Но есть большая разница между спонсорами и меценатами.
Какая?
Спонсор всегда ждет немедленной отдачи в виде рекламы. Ему очень важно удовлетворить свои амбиции. А меценатство – это вклад в развитие культуры без надежды на скорейшую отдачу.
Вы, наверное, к тому клоните, что у нас пока есть только спонсоры?
В общем, да.
Но ведь важна такая вещь, как традиция. На Западе – давние традиции поддержки искусства. А наш спонсор, может, только вчера первый раз в оперу пришел…
И очень, кстати, важно ему в первый раз попасть на хорошую оперу. Если он, скажем, попадет на оперу, где поет Анна Нетребко, ему захочется второй раз пойти…
…или ему захочется делать оперные проекты только с Анной Нетребко и больше уже никого не знать.
Да, действительно, может получиться такой замкнутый круг. Но не ловите меня на слове. Я просто хочу сказать, что важно, чтобы первое впечатление было ярким.
А в чем, кстати, по-вашему, феномен Нетребко? Все-таки есть и другие певицы с хорошими голосами. Да и с хорошими фигурами сейчас тоже много стало.
Я считаю, что ее феномен – в ее абсолютной раскованности. Этого – по крайней мере, в таком масштабе - от русской женщины никогда не ожидают. Я только что была на Венском оперном балу, который она открывала. Ну, что сказать? Выехала в карете. Спела сидя, стоя, лежа, качаясь на качелях. Переоделась два раза. Чего еще желать? Зал ревет. Потом – она современная женщина, которая очень хорошо чувствует сегодняшнее время. Мы ведь, действительно, даже не оцениваем ее как певицу. Мы ее оцениваем, как современную героиню, которая выходит и побеждает, которая ничего не стесняется, не боится ошибиться, не боится рисковать.
Страшно представить, сколько стоит привезти такой оркестр, как Венская филармония.
Сколько стоит – не скажу, могут партнеры не одобрить. Но стоит немало – это ведь и пятизвездочный номер для каждого участника, и дорогая дорога.
Это удивительный оркестр по уважению и любви к самим себе. И то, как они требуют внимания и заботы о каждом из своих артистов, – этому, кстати, надо поучиться. Потому что у нас часто бытует совсем другое отношение к оркестрантам…
В автобус загрузили и вперед по Европе…
…а там ночь не доспали, фраки мятые надели, кипятильник включили, в номере чай согрели и т.д. Культура Венского оркестра совсем другая. Она начинается с того, что к музыканту на самом последнем пульте тут относятся как к члену большой дружной команды.
А в других западных оркестрах класса А разве по-другому?
Все-таки в Венской филармонии это особенно заметно. Это ведь такой синдикат, который занимается и оперой, и балетом, и симфониями. И не надо забывать, что если сегодня Венская филармония играет в Москве, то сегодня же Венская филармония играет и в Венской опере. В оркестре примерно 250 человек. Конечно, есть сложившиеся составы тех, кто, в основном, работает в опере, и тех, кто в ней не работает. Но, тем не менее, каждый член оркестра может изобрести свой собственный график, удобный ему для жизни, и сказать, что в это турне я еду, а в это не еду и вместо него лучше посижу в Вене и поиграю в опере, потому что, допустим, у моей бабушки в это время день рождения. Это совершенно особый организм. И это единственный оркестр мира, который не имеет главного дирижера. Каждый приглашенный ими дирижер считает, что ему оказали большую честь. Для нас это – абсолютно перевернутая ситуация. У нас главный дирижер – это вообще понятие пожизненное. У нас в оркестрах существует очень жесткая иерархия и диктат: выше всех – главный дирижер, от него все дрожат, дальше все дрожат от первого концертмейстера, дальше - от концертмейстеров групп и так далее. А в Венской филармонии очень высокая самодисциплина, и там никто не ждет начальника, который всех построит.
Какова была политика цен на билеты?
Билеты стоили от 1000 до 10000 рублей. Ну, я могу сказать, что в самой Вене цены на Венскую филармонию с каким-нибудь дорогим солистом доходят до 700 евро. Это первое. Второе – наши люди совершенно по-другому обращаются с деньгами, чем западные. Так что даже не знаешь, в какую сторону двигаться. Тому же Баренбойму показалось, что билеты дорогие. Но он не догадывается, что у нас многие спокойно могут оставить 2000 долларов за ужин – тогда как западный человек такого себе никогда не позволит.
