Когда появился Винзавод, арт-кластером он не назывался – это название пришло позже, когда «арт» оттуда стал исчезать. «Галерейный формат исчерпал себя» - сказали Гельман, Селина и Салахова на пресс-конференции, данной по случаю перехода ими на новый уровень деятельности, и закрыли на время свои пространства.
Надо думать, галерейный формат исчерпал себя еще до переезда ведущих галерей на Винзавод, это и было одной из причин переезда. В 90-е зритель был готов ехать к черту на рога (положим, большинство галерей было в пределах Садового, но если ехать с окраины, то очень затруднительно), потратить весь вечер на глоток невиданных впечатлений, одну видеоработу или инсталляцию. К середине 2000-х возросли требования к количеству информации и силе впечатлений, отчасти благодаря развитию интернета, где можно столько всего посмотреть, не выходя из дома, а с другой стороны, передвигаться по городу с каждым днем становилось все затруднительней.
Винзавод должен был стать цитаделью современного искусства, где в один вечер открывалось бы сразу несколько выставок, которые возможно, скорее всего, складывались бы в общее высказывание. Но как-то так получилось, что синхронность нарушилась, и стало сложно приехать так, чтобы не узнать, что можешь посмотреть ту же одну выставку, что и в отдельно взятой галерее, и обнаружить, что другая уже закрылась, а третья еще не открылась.
За тройкой первопроходцев ушли галерея Paperworks и галерея Ирины Меглинской – они как арендаторы пришли позднее, арендная ставка у них была намного выше, чем у старожилов, и они сочли дальнейшую работу с Винзводом нерентабельной. Осталась галерея «Проун», но ее деятельность – скорее музейная и исследовательская, у них нет задачи держать руку на пульсе современного искусства, искать новые имена, продавать и популяризировать наше искусство на Западе. Никуда не ушла и галерея «Риджина», владелец которой, Владимир Овчаренко, не раз в интервью высказался в таком плане, что у него все в порядке, значит, коллеги просто не умеют эффективно работать. Пожалуй, не стоит всех судить по коммерческому успеху, потому что не для всех он является целью, не было бы в искусстве альтруистов, энтузиастов и рисковых экспериментаторов, искусство бы не развивалось. К сожалению, проект его сына, Михаила Овчаренко, галерея «Арт-берлога», показывавшая интересные групповые и персональные проекты молодых художников, с интереснейшим «вертикальным пространством», походом на лестницу из трех гигантских ступеней – закрылся еще до массового исхода, может быть, коммерчески себя не оправдал.
Винзавод держался молодцом, и сказал, что будет у них – арт-кластер, но такой, парадоксальный - с вынутым центральным звеном арта. Специфика, ради которой стоило ходить на Винзавод, централизация лучших галерейных событий, была отвергнута, и сделана ставка на «сопутствующие товары». Но могут ли комментарии существовать без текста, к которому они были написаны? Если могут, то скорее в экспериментальной литературе прошлого столетия, но не как экономическая модель 21 века.
Если не центр современного искусства – то некий вообще life-style. Все и ничто одновременно, кусочки разных жизненных интересов, которые, не будучи сшиты лучшими и новейшими образцами современного искусства, пролетают мимо центра внимания.
Разнообразие оставшихся на «Винзаводе» фрагментов «красивой культурной жизни» обращалось к очень разной аудитории. Невозможно представить себе посетителя «кластера», который одновременно будет покупать: за пару десятков тысяч у.е. картину в «Риджине» для престижа своего интерьера, краски и холст в «Передвижнике», чтобы картину самому нарисовать, а в «Фаланстере» - книгу Делёза или Гройса, чтобы узнать, что всё это значит.
Представленное в отсутствие галерей разнообразие – скорее хвосты других историй, с которыми кластер не может конкурировать. В Cara&Co на Винзаводе можно купить оригинальную одежду модных западных дизайнеров – но ее же уголок в ТЦ на Цветном бульваре продолжается в дальнейший увлекательный шопинг вроде бразильских туфель Melissa, дизайн которым делают Вивиен Вествуд, Карим Рашид и Заха Хадид, или духи Demeter с запахами пыли, помидора или книжного переплета. А на Винзаводе – отдельный концептстор, который ни во что не продолжается.
В ТЦ «Цветной» есть и книги как часть life-style, магазин «Республика» - но это подборка литературы, которая прилагается к подушкам в форме iPhone и USB-хабам в форме зеленого горошка. Книги как знание – это в «Фаланстере», но он есть и на Тверской, и брат его «Циолковский» в Политехническом музее, то есть на Винзаводе – не эксклюзивный вариант. Ехать специально на Винзавод нет смысла, если к конкретно этому магазину не прилагаются выставки.
Не книгами едиными сыт человек. Хороший ресторан – необходимая часть life-style. Ходить в «Цурцум» или «Хитрые люди» могут посетители выставок – если таковых нет, более престижные места для богатых, заведения экономнее для бедных. Притягательность этих конкретно заведений общепита была бы во встрече коллекционеров, художников, искусствоведов, зрителей, производителей красок и рамок - кластер на встрече за столом. Нет выставок – и кафе на Винзаводе из места встреч превращается в столовую для работников «кластера».
Правда, в моде уже несколько лет как не продвинутый общепит, а домашняя кулинария. На верхнем этаже торгового центра на Цветном есть рынок с фермерскими продуктами. На Винзаводе тоже могли бы что-то в этом плане сделать. Что-то я все время сравниваю Винзавод с торговым центром, надо другие примеры. Про еду - вспомню Ateliers du Vent в Ренне, столице Бретани, где мне посчастливилось выставляться – этот арт-центр организовали бывшие сквоттеры с пятнадцатилетним стажем, отбившие себе у муниципалитета заброшенную горчичную фабрику под свою масштабную деятельность. По четвергам проводят для публики мастер-классы по рисованию комиксов (комиксы во Франции и Бельгии - это скорее род высокой культуры, в местной библиотеке с оригинальным архитектурным решением интерьера в виде пирамиды с основанием на небе и вершиной на земле, организовали даже специальный департамент для комиксов). И в эти же четверги в Ateliers du Vent приезжают фермеры, которые продают парное молоко в стеклянных бутылках и домашние хлеба по евро за штуку. Разумеется, в Москве, где эпитеты «доступный» и «социальный» скорее считаются позорными, такой недорогой life-style, скорее всего, не будет иметь успеха, но можно подавать натуральное как предмет роскоши.
В упомянутом мной примере бретонского «арт-кластера», сосредоточившего на окраине культурную жизнь города, есть такой элемент, как образовательный – свободный для посещения. Винзавод в области образования отличился продажей снега зимой – он организовал курс «Арт-менеджмент и галерейный бизнес». 70 тысяч рублей за год обучения с неясным расписанием и перспективами возможности познакомиться с лидерами индустрии. «Если запомните все и всех по максимуму, считайте, что вы сделали шаг на пути к тому, чтоб порулить искусством» - рекламировал куратор программы, арт-дилер Николай Палажченко. Все это в то время, как Москва полнится лекциями и мастер-классами русских и зарубежных «лидеров индустрии» со свободным посещением и ясными анонсами – и можно самому формировать свое обучение. Но тут ситуацию уже подправили - на Винзаводе запустили образовательную программу бесплатных лекций "Просвет".
Есть еще один важный аспект современного life-style – воспитание детей. На Винзаводе появился «Творческий детсад и Продленка», но аудитория его неясна. Смысл объединения арт-кластера и детского пространства может состоять в том, чтобы устроить куда-то детей, пока взрослые смотрят выставки, как было в «Гараже» на старом месте и будет на новом, или в детском клубе «Шардам» в ЦДХ. Но к «Шардаму» прилагается парк со скульптурами и ландшафтными забавами вроде одетых в полосатые свитера деревьев, а не Курский вокзал с бомжами по дороге, и не две–три выставки, а Третьяковская галерея. Тут, кстати, уместно вспомнить слово, которое очень часто звучало в отношении Винзвода в период его появления – джентрификация. Если понимать процесс как приспособление старых зданий к новым целям, то тут все состоялось. Но если джентрификация – это облагораживание непрестижного района, то понятно, почему про это слово постепенно забыли. Район Курского вокзала – это экспоцентр социальных и градостроительных проблем. И надо заметить, что их особенно никто и не пытался решить, взаимодействовать с окружающей средой – не считать же, в самом деле, попытками улучшить жизнь обитателей района аляповатую роспись в переходе под железнодорожными путями у Винзавода, или проект соседнего кластера «Арт-плей» по росписи подземного перехода у вокзала. Грустно видеть у представителей современной культуры подход муниципальных чиновников, которые думают, что пруд с лебедями, елочки и мухоморчики, нарисованные на гаражах и дворницих, сделают район менее депрессивным.
Не факт, что арт-кластеры на Курской захотят и смогут работать как инструмент преобразования городской среды, хотя в эту сторону собираются двигаться: московские власти хотят сделать арт-квартал: «территория 350 гектаров, границы ее продут по улицам Новорязанская, Ольховская, Бауманская, Воронцово Поле, а также по Яузскому бульвару и участку Курского направления железной дороги. Воплотить проект в жизнь, по расчетам чиновников, можно за десять лет и три миллиарда долларов». Пока будут воплощать, есть надежда, что Винзавод снова обретет смысл, вернувшись к первоначальной идее. Что такое кластер? По Майклу Портеру, идеологу этой стратегии экономического успеха – взаимодействие связанных общей деятельностью, взаимодополняющих друг друга и географически соседствующих компаний. Без галерей не оставалось ничего, кроме географической близости, потому что главная причина посетить именно это место, концентрация галерей, – была потеряна.
Осенью 2012 года Винзавод снова обрел центральное звено своей деятельности – «арт».
В бывшем помещении галереи М&Ю Гельман экспозицией «Современное искусство Казахстана» (до 12 декабря) открылся выставочный зал проекта «Культурный Альянс. Проект Марата Гельмана». Первое, что обращает на себя внимание и свидетельствует о новом формате – этикетки с подробным рассказом об идее произведения, написанные куратором Наилей Аллахвердиевой, она же делалаогромную выставку казахов "Лицо невесты" в PERMM. В коммерческих арт-галереях обычно действует совсем другая система – зрителю дают схема зала на отдельном листочке с обозначением мест произведений в пространстве и списком с именем автора-названием работы-техникой-размером-годом создания. Могу только предположить, что так делают исходя из соображений автономности искусства, когда контекст мешает и произведение должно говорить само за себя. Так легче продать, но очень неудобно смотреть. Случаются резоны идейные для отсутствия этикетажа – как в выставке «Artempo», сделанной куратором Жаном-Юбером Мартеном в палаццо Фортуни, где была игра с тем, что ты не можешь отличить лаконичность неолита от минимализма ХХ века, а экспонат старинной кунсткамеры от девиаций современного художника. Может быть в отсутствии этикеток желание произвести сильное впечатление от группового высказывания – как было на выставках «Бестиарий» и «Варвары» этим летом в Москве. Приписать коммерческие мотивы или наоборот, бескорыстие можно чему угодно, хоть присутствию, хоть отсутствию этикеток, но так, как у Гельмана, доступным языком, но очень точно и подробно – я видела только на постоянной экспозиции в Тейт Модерн в Лондоне и была так увлечена, что провела там два дня, чтобы все прочитать.
Из этикеток видно, что среди казахских художников есть авторы с русскими фамилиями и один татарин – какая-то очень современная степень толерантности: важно гражданство и желание работать именно на этой территории, а не происхождение по «крови». Причем Марат Гельман говорит, что это не кураторский взгляд, а в Казахстане так и есть.
Про отдельные произведения можно только пересказать экспликации, лучше не скажешь – имеет смысл идти, смотреть и читать. В целом это борения между традицией и современностью, а между ними еще и советский период, даны точки зрения снаружи и изнутри страны, экспорта и импорта символики. Своего рода соц-арт нового поколения – когда критике подлежит не только система СССР, но и древность, и вырисовывающееся «западное» будущее.
Вся экспозиция выстроена как единая композиция, где все рифмуется. В центре зала вокруг колонны выстроились «Балбалы» Молдакула Нарымбетова: фигуры, похожие на толпу людей, заполнивших галерею. Их головы сделаны из камней, обточенных горной рекой в форме колес, а тела – из автопокрышек. Прирожденные кочевники остановились, колесо стало символом, неподвижным идолом – но как природа горной реки вытачивает лежачий камень в форме колеса, так и природа историческая точит современное стремление кочевого народа к оседлости. Что-то есть в этом от одного из реди-мейдов Дюшана - велосипедного колеса, зафиксированного на табуретке – и не усидишь, и не поедешь.
Было ли прошлое народа великим и какое это имеет значение сейчас? Национальность и возраст художника оказываются очень важны – не для розни, но для анализа проблем и их решения. Угадывая по фамилиям авторов все же национальность по «крови», понимаешь различные точки зрения. Алексей Шиндлин в работе «Атавизмы» берет атрибуты современного гастарбайтера из Средней Азии – поношенные джинсы и рабочие рукавицы, пробки от Кока-колы и аудиокассеты, и «втаптывает их в традицию», превращая в узоры на войлочных коврах. Это похоже на то, что у нас в России - сочетание капитализма и язычества. Для Ербола Мельдибекова важен советский период как тоталитарный и в то же время показывающий, что подавление свободы проходит насквозь от корней к будущему. Рустам Хальфин в видео «Любовные скачки» «воссоздает сюжеты «возможной казахской античности», брачные обычаи кочевников со старинных китайских миниатюр. Соитие-не-сходя-с-коня героизирует кочевников больше, чем легенды об их славных военных победах. Видео показывает зажатому, закомплексованному горожанину настоящую («природную») романтичность, красоту и эпический масштаб любви «степных людей». Казахстанский художник татарского происхождения видит поэзию бескрайних степей – общее для его личного прошлого и его настоящего.
Незначительность национальности по отношению к осознанию гражданства уже была отмечена в проекте художника Дмитрия Гутова и коллекционера Виктора Бондаренко, показанном в Твери Гельманом, а затем в Москве в Мультимедиа Арт Музее. Тот проект был воспринят негативно широкой общественностью – не может быть, чтобы Пушкин был негр, а у Александра Невского бабушка - осетинка! Здесь то же самое сказано не в лоб, но все же линия продолжается.
Вообще, подробные этикетки рядом с работами у Гельмана - это то, что нужно было начать делать много раньше. Может быть, тогда конфликтов со зрителями у современного искусства было бы меньше.
Следующими на очереди – художники из Ижевска (с 21 января 2012 по 20 января 2013). Это история не постсоветская, как с Казахстаном, а региональная, но в сущности, все мы, включая и Москву, увязли в смеси остатков индустриального, всплывшей откуда-то архаике и ностальгии-ненависти к советскому. Энвиль Касимов делает абстрактные картины в смешанной технике цемент-сушеная рыба, Павел Аксенов топит в бетоне атрибуты счастливой жизни – коньки, флягу в оплетке, детские игрушки, Анфим Ханыков вырезает из дерева библейских персонажей похожими на древних идолов, «Город Устинов» собирает в подобия островов на географических картах обрезки старой одежды, памятки о жизни близких людей.
Галерея XL одновременно с региональными проектами Гельмана показывает выставку «Этот цех борется за звание образцового» краснодарской группировки ЗИП (до 13 декабря). И вместе выставки компонуются в тренд года – развитие регионов. ЗИП – советский завод измерительных приборов, теперь известный как место обитания одной из самых примечательных групп современных русских художников. Можно сказать, что хоть завод и закрылся, в его помещениях снова производят измерительные приборы – группировка ЗИП занимается художественными интервенциями в общественное пространство и таким образом измеряет состояние социума. Их новые проекты выставлены в форме документации, организованной как инсталляция с дискуссионной площадкой.
В проекте «Зоны» художники обвели краской на асфальте в разных местах города квадраты и подписали их. И люди в это поверили! Например, на одной трамвайной остановке оказалась «зона подчинения», и люди, ожидавшие транспорта, избегали ее и стояли в стороне, и даже те, кто выходил из трамвая, старались на нее не становится. А в «зоне глупости» на парковке почти всегда свободное место. Многие пытались переписать зоны - несколько зон «ужаса» и «злости» были переправлены на зоны «улыбок» и «хорошего настроения». В проекте «Маевка» художники расчистили от мусора и сорняков заброшенный памятник Ленину рядом с заводом, покрасили фигуру в белый цвет, а постамент – в красный. И это сработало как обратный «эффект разбитого окна» - за первым шагом по благоустройству, сделанному как арт-проект, последовал другой – по инициативе работников складов вокруг памятника срубили засохшие деревья. Нечто похожее произошло, когда художники нарисовали пешеходный переход на трассе там, где его не было, но он был очень нужен - машины стали сбавлять скорость, а потом приехала дорожная служба и дорисовала его, сделав официальным.
Вообще, оказывается, люди любят общаться и охотно вступают в коммуникацию. На самой высокой точке в поселке Пятихатки, где ЗИП устроил арт-резиденцию, художники установили нечто вроде рекламного щита с надписью «Товарищи, объединяйтесь!» - он простоял всего пару недель, а потом его унесло ветром, но за это время снизу появилась приписка «Был бы лидер!» Для фургона, торгующего продуктами в той же деревне, художники разработали фирменный стиль – там конечно, конкурировать не с кем, и без него бы продукты покупали, но так приятней. Но не всегда на искусство реакция позитивная, и даже в Пятихатках есть злодеи. ЗИП организовал выставку для жителей поселка – сколотили выставочный стенд, поставили столы с бумагой и красками, чтобы все, кто захочет, могли рисовать, и за один день жители заполнили стенд рисунками, и попросили сделать экспозицию не временной, а постоянной. Но не получилось – утром выставку нашли уничтоженной, рядом валялась пустая литровая бутылка водки, а на перевернутом столе было написано: «П….сы! Я русский, … вас в рот». Спаси нас Боже от таких русских.
Следующей выставкой в ХL будет «Начало века» (с 21 декабря) – большая инсталляция групп «Выделения» (Константин Звездочетов, Алена Иванова, Александр Петрелли) и «Новые нормальные» (Игорь Бурый, Наталья Бурая, Соня Израэль, Надежда Звездочетова, Маша Сумнина, Миша Лейкин, Диана Мачулина, Василий Флоренский и другие). Участники отказываются говорить о выставке, полагая, что это все равно, что перед анекдотом предупреждать, в каком месте смеяться, но вообще-то это будет карнавал абсурдных импровизаций. В качестве анонса Звездочетов и Петрелли предлагают текст под названием «Дыр бул шик», из которого я бы процитировала «Гдыбы́мстк смехе́ куцы́мбра фотосессия – гламур бром апырца́п. Бдыщ рце́па Мейерхольд пум-пы́рамц-кац «Биомеханика» ца-пы́рпа бра». Остальное в том же духе, а в конце «облако тэгов»: «пародия стилизация конструктивизм футуризм дадаизм эпатаж авангард клип». Выставка рекомендуется тем, кто устал от всеобщей серьезности и нуждается в глотке безответственного безумства.
Ну и что, что одни только имена авторов нам и понятны из анонса – в принципе, так и ходят, на любимого художника или режиссера, доверяя ему. И в этом плане собственный проект Винзавода по поддержке молодых художников «Старт» мог работать полноценно только при наличии большого количества галерей. Отдельно и специально ехать смотреть на выставку неизвестного молодого художника мало кто решится, а вдруг это не понравится, а как приложение к набору известных имен в других пространствах посмотреть зайдут. Сейчас там прекрасная фотовыставка сыктывкарского художника Игоря Самолета «Пар» (до 9 декабря) - образы власти и подчинения, данные не в торжественной символике, а в каком-то физиологическом и бытовом аспекте. Как пишет сам художник, «меня всегда интересовал маленький фашист в каждом человеке и то, насколько он готов далеко зайти, когда нет преград». Фотографии развешены под битыми стеклами, и экспозиционно это не линейная история, а «набор ссылок, рифм, метафор. Предполагается, что зритель понимает, кто такой Достоевский и увязывает его появление с общей историей», как художник объясняет свой подход куратору площадки Марии Калининой.
В галерее «Риджина» - выставка Алексея Каллимы «Теорема дождя» (до 2 января 2013). Эта монументальная стенная роспись флюорисцентными красками, которую зритель видит всего сорок секунд в свете ламп, а потом она исчезает при выключении специального света, была впервые показана в Русском павильоне. Московский вариант впечатляет намного больше. На стенах изображены трибуны с футбольными болельщиками, а зритель в зале оказывается в роли игрока на поле. В «Риджине» зал просторней, чем в Венеции, хотя на стадион все равно не тянет. В венецианской версии Каллима сосредоточился на лицах, здесь – на ритме поднятых рук, флагов, общих синхронных движений, и это верно, о личности у футбольного болельщика говорить не приходится, на матче он - скорее часть коллективного тела.
Открылась и новая галерея – Pecherskiy gallery, в помещении, где раньше был Paperworks. Ее директор Марина Печерская – жена обеспеченного человека, но ни в коем случае не стоит причислять ее к «олигархеткам», а ее деятельность – к развлечению. Она – искусствовед, первое образование - психолог, и она работала в том числе над составлением коллекции для музея Игоря Маркина art4.ru. Обычно галереи, которые имеют средства и не должны выживать за счет продаж искусства, упрекают в том, что они лениво продают и художники у них загибаются от нищеты – это тоже не про Печерскую. Еще и в прошлом своем помещении в районе Петровки она стала известна тем, что отлично продает. Свой переезд на Винзавод Печерская объясняет так: «Мы раньше находились в прекрасном месте, но стояли особнячком по отношению ко всем арт-процессам, происходящим в Москве. Поначалу это нам даже нравилось– мы считали, что у нас особый путь, мы молодая, но амбициозная галерея. Галерея располагалась в пространстве мечты – оно получилось интересным и удобным, и напоминало американские и берлинские лофты сразу. Было много энтузиазма в первое время, но просуществовав там два года, мы поняли, что отказываться от сотрудничества с арт-сообществом довольно глупо. Быть вдалеке от активной жизни искусства не имеетсмысла. Рынок современного искусства России до сих пор находится в зачаточном состоянии, и поэтому достичь каких-то результатов можно только объединяясь. Здесь мы уже с первых дней мы чувствуем консолидацию общих усилий и оптимизм, присутствующий в этом месте. Скепсис на тему того, что Винзавод «не работает» и отсюда все уходят, мне кажется, сильно преувеличен. Просто у нас отсутствует традиция беречь и любить то, что уже создано и прошло определенный путь».
Первая выставка на новом месте – «Невидимый мир» московско-берлинского художника Алексея Костромы (до 16 декабря), с западным перфекционизмом собранные из яичных скорлупок стерильно-белые композиции, напоминающие структуру нанотрубок. Открытие следующей выставки назначено на 21 декабря, дату предполагаемого конца света – Олег Котельников в проекте «Теория хаоса от М. Мауса» выступает эдаким русским Дамианом Херстом, рисуя угрожающие черепа. Но в окружении, например, символов в из детских сказок: репки, яичка простого не золотого, Щелкунчика. Вот и сказке конец, но как говорят дзен-буддисты, «если череп смеется – значит у него есть на то причины». Детская непосредственность – фирменная черта «новых художников» 80-х годов, которыми особенно интересуется Pecherskiy gallery. Старые работы Олега Котельникова и всю эпоху питерского «нью-вейва» можно посмотреть на выставке «Новые идут!» в ММСИ (до 9 декабря).
А в «Проуне» - выставка плакатов и графики 20-х - 40-х годов Виктора Денни (до 15 декабря). Жанр плаката близок к современному искусству тем, что и то и другое работает с актуальными общественными проблемами. Начинается выставка с замечательного стихотворения самого Дени о том, какие цели он ставит: «Плакат должен быть ясен и прост — таков плаката пост. Плакат есть стрела — молния к сознанию зрителя, будь зрителю вроде молниеносного учителя. Взглянул зритель — мыслью объят, вот это и есть плакат!». Для того, чтобы мысль рождалась, язык должен быть понятным, и «Дени – реалист. Не в нем никаких стилизаторских ломок вещей, никаких формальных подходов», как пишет Луначарский. Дени разрабатывал точные, идеально запоминающиеся образы: на его плакатах все по словам Маяковского: «Распознать буржуя просто/ (Знаем ихнюю орду!): / Толстый, низенького роста/ и с сигарою во рту».
Все конечно, не так уж просто, и враг может выглядеть очень привлекательно, а друг оказаться похожим на противного буржуя, но такая уж штука пропаганда – приходится упрощать. Сложности и многообразие трактовок – это по части современного искусства. И хотя все проекты «Проуна» глубоки и интересны сами по себе, музейный подход к темам, старина и фольклор, поданные в нестандартном ключе особенно хорошо смотрятся в обрамлении современного искусства на Винзаводе. То есть как ни планируй арт-кластер, без плеяды больших галерей на Винзаводе он не получится.
