В "Школе драматического искусства" Анатолия Васильева на Сретенке завершился трехдневный фестиваль легендарного джазового барабанщика-перкуссиониста Владимира Тарасова. В фестивале приняли участие композитор Владимир Мартынов и писатель Андрей Битов. Вместе с Мартыновым Тарасов исполнил премьерную "58-ую книгу", Битов под тарасовскую перкуссию читал фрагменты своего романа "Оглашенные" и вспоминал счастливые дни, проведенные с виновником вечера.
Участник знаменитого джазового трио ГТЧ (Вячеслав Ганелин - фортепиано, Владимир Тарасов - барабаны, Владимир Чекасин - саксофон, 1971-1986), с 1991 года с легкой руки Ильи Кабакова он активно занимается инсталляциями, время от времени их показывают в Третьяковке и Русском музее. На этот раз Тарасов презентовал публике сводный DVD с инсталляциями разных лет "Звуковые игры" и с полоборота доказал собравшимся, что неизменившиеся с архаических времен барабан, гонг, тарелка, мячик способны ввести в счастливый транс самую искушенную публику. С Владимиром Тарасовым побеседовала Екатерина Васенина.
Как изменилось ваше отношение к джазовой музыке за те сорок лет, что вы ею занимаетесь?
Мое отношение к джазовой музыке только укрепилось. Я человек джаза. Джазовый по мышлению и по звукоизвлечению. Сам изменился мало. Изменилась ситуация в самом джазе -- осталось несколько человек, играющих джаз, но это временное явление. Только что вернулся из Америки и Германии, где вел мастер-классы, и у некоторых студентов видел потенции к возвращению понятия джаза и, что самое главное, современного мышления. Недавно мы выступали с Энтони Брэкстоном, и наше восприятие ситуации в джазе совпало: джаз приобретает форму классической музыки, но сохраняет джазовое содержание, джазовый способ звукоизвлечения, джазовую атаку. Но, конечно, джаз - это в первую очередь личность, и сегодня невозможно играть так, как играл Майлс Дэвис или Дюк Эллингтон. Когда Дюк Эллингтон ушел в мир иной, его оркестр выступал с его сыном Мерсером, и это был совсем другой оркестр.
Что сегодня мешает формироваться личности по-джазовому?
Коммерциализация СМИ, пропагандирующих джаз как плоскостное искусство, попсовый джаз, smooth jazz. У людей, играющих такой джаз, ничего не рвется внутри. Я долго не мог понять, что такое smooth jazz, потом мне объяснили американцы. Все должно быть красиво, all must be beautiful, красивая жена, красивый дом, красивая мебель, красивая музыка! Существует и проблема денег. Джазовые музыканты смотрят на поп-звезд и хотят быстрых заоблачных гонораров.
Недавно я был в Будапеште на собрании International Jazz Network, где встречались крупные джазовые продюсеры, директоры международных джазовых фестивалей. Я оказался единственным музыкантом, приглашенным на эту встречу. Затрагивалась проблема синкретического джаза - поп-джаз, панк-джаз, рок-джаз, фьюжн-джаз. В частности, речь шла о том, что не надо, как говорит Илюша Кабаков, пихать селедку в борщ, - или ты играешь джаз, или ты играешь панк. Я не против панка или рока, сам люблю послушать рок, но нужно все называть своими именами. Плюс ко всему есть проблема насыщенности рынка хорошими пластинками. Молодые музыканты неизбежно попадают под влияние мастеров и начинают заниматься копиизмом. Если Уинтон Марсалис -- средняя копия Майлса Дэвиса, что говорить об остальных, конечно, молодым очень сложно.
Но если они копируют знаменитость, они могут заработать деньги. Это тяжелая ситуация, она и в России, где джаза практически нет, и в Европе, и в Америке. Нужно видеть и чувствовать сегодняшнее время, играть его, а не копировать мейнстрим. На рынок можно выйти, только если у тебя есть свой почерк, свой стиль, своя манера игры. Я помню, как 30 лет назад нас одергивали: вот, что вы там играете, это никому не понятно! Тем не менее я счастлив, что мы не поддались и не стали играть джаз-рок, как миллион других, и по сей день я зарабатываю деньги тем, что умею и люблю. Играю то, что хочу. Если есть хотя бы несколько человек, которым это нравится, - чего еще желать.
Европейские джазовые конференции и собрания что-то реально решают?
Очень многое. На будапештской мы узнали, что выделено порядка 30 миллионов евро на развитие джаза. Чтобы вступить в International Jazz Network, в стране должна быть федерация джаза или крупный фестиваль. Увы, по этим параметрам Россия не проходит. Но есть еще большая образовательная проблема. Мы выросли на радиопрограммах Уилиса Коновера, сейчас этих радиопрограмм нет, и по радио джаз практически не играют. В училищах заставляют заниматься имитаторством. Заставляют играть только мейнстрим и прочее. Это может быть как упражнение, но недолго! Джаз - это не стиль или направление, а способ мышления и владения внутренней энергетикой. Но я не пессимист, вижу правильно мыслящих молодых людей во Франции, Америке, Германии. Все будет нормально, я уверен.
В каких взаимоотношениях, на ваш взгляд, состоят джаз и бизнес? Саксофонист Алексей Козлов, к примеру, читает авторский курс лекций об их тесной взаимосвязи, где, в частности, говорит: "Я вижу связь именно этого вида музыки с тем, что считается бизнесом. Эта связь просматривается по целому ряду направлений. Во-первых, импровизационность, присущая джазу, позволяет вести предпринимателю дела гораздо успешнее. Во-вторых, синкопа (также продукт джазовой культуры) в бизнесе - это опережение конкурента в принятии решения на долю секунды, на один шаг. В-третьих, особый драйв, энергетика, присущая джазменам, помогает и в бизнесе".
Лешу я очень люблю, мы хорошие друзья, но в том кругу, в котором я вращаюсь, бизнес и джаз никак не совпадают. Синкопа в России почему-то считается опережением. Но синкопа - это специального оттенка акцент, который ложится точно in tempo. Импровизаций в бизнесе не бывает, только холодный расчет. В 1995 году мы с Ильей Кабаковым подготовили и поставили перформанс в Бруклинской музыкальной академии (BAM) на фестивале New Wave. Соросы, отец и сын, выступали спонсорами BAM. Во время разговоров с младшим Соросом я понял, что он помнит все, что касается его бизнеса, - откуда и куда какой пароход плывет и где его груз можно оптимально продать. И вот вы себе представьте: пароход плывет из Гонолулу в Южную Америку, везет лекарства, и ему захотелось сымпровизировать - свернуть с маршрута. Что получится?
Леша сам прекрасно знает, что в хорошем джазе не бывает бескрайних импровизаций, все выверено и отрепетировано. Импровизация - это когда ты знаешь материал, имеешь возможность и умеешь импровизировать состоянием. Импровизация хороша, когда она закована в жесточайшую классическую форму или концепцию идеи. Надо также различать импровизацию и вариацию на тему, на гармонию. От вариации до импровизации - как от Луны до Марса. В этой подмене - ошибка. Это как в России были попытки исполнять фольклор в джазовой манере: брали "Валенки, валенки" и прогоняли, например, в фа мажоре. То была вариация на тему, но не более.
Джаз и бизнес? В конце концов, бизнесменам может быть интересен взгляд на бизнес через призму джаза. А джазовые люди умные, заговорят кого угодно. Джазмены в свое время, ухаживая за девушками, проповедовали философию собственного изобретения под названием "табуретизм". Девушки верили.
У меня есть много друзей бизнесменов, любителей джаза, среди них есть миллионеры. Но они не имеют практического отношения к джазу. С удовольствием слушают диски, у многих огромные роскошные коллекции, они получают нормальное потребительское удовольствие. Но сегодня они слушают джаз, а завтра - Доницетти.
"Хирург Вячеслав Гайворонский стал отличным трубачом, психиатр Владимир Лыткин замечательно играет на фортепьяно", - это из вашей книги "Трио". Вы, насколько я знаю, много времени посвящаете искусству инсталляции. Приносит ли оно доход? Как вы пришли к инсталляции?
Самые хорошие контакты в творческой среде - параллельные. Потому что музыканты будут говорить друг с другом в основном каждый о себе. Я рано начал дружить с художниками: Иван Чуйков, Эрик Булатов, Илюша Кабаков, Эдуард Гороховский, Дима Пригов. На Речном вокзале, на улице Ляпидевского, где все они в основном жили, дневал и ночевал. Наш первый перформанс с Ильей Кабаковым мы записали году в 1974, и он назывался "Ольга Георгиевна, у вас кипит!"
Потом я сделал программу "ATTO 3. Драмтеатр" с замечательными песнями 30-50-х годов. Я родился в Архангельске, там кругом лагеря, ГУЛАГ. Ударные в "Драмтеатре" хорошо ложились на "Здррравствуй, столица, здррравствуй", песню, часто звучавшую из динамиков на перроне вокзала, и пыхала полня зэков теплушка, "Пх-х-х". В 1988 году в Дюссельдорфе была выставка, где собрали всех российских концептуалистов, я готовил музыкальную программу. Илья привез туда свой "Красный вагон". Музыкальным сопровождением у него шла кабацкая музыка эмигранта Гулько, и она не вписывалась в объект. Быстро стало понятно, что "АТТО 3" и "Красный вагон" подходят друг другу идеально. В музее Висбадена "Красный вагон" стоит теперь в постоянной экспозиции, и играет мой "Драмтеатр". Так случилось наше первое сотрудничество с Кабаковым на поле инсталляции.
В Белоруссии у меня есть дача. Как-то я с моей маленькой дочкой сидел на озере, ловил рыбу. Начался страшный ливень. Мы сидели под дубом и пережидали его. С дуба капала в воду вода, я придумал из этого музыку. Из этой музыки мы сделали с Кабаковым инсталляцию "Инцидент в музее, или Музыка воды". Кабаков придумал персонажа Кошелева Степана Яковлевича из города Барнаула, которого якобы открыл галерист Рональд Фельдман и привез в свою галерею в Нью-Йорке, но тут случилась протечка, и капает вода во все ведра. Эта работа объехала потом многие страны. Затем мы сделали "Концерт для мух" - мух сэмплировал у себя в деревне. Так с легкой руки Кабакова я стал заниматься инсталляциями. Как говорят джазмены, "завелся" и пошел своим путем. С тех пор так и живу. Как чувствую, что музыка становится просто работой, "прыгаю" на территорию инсталляции. Потом, поскольку все равно всегда хочу играть на барабанах, возвращаюсь к музыке.
Моя последняя инсталляция называется "Чушала". Оттуда родом мой отец -- Пинежский район, Архангельская область. Я там маленьким коней пас. Придумал ее в Японии. Ярко вспомнил избу, за которой золотой осенний лес, поющих бабушек за окном на приступке. Что мне нравится в инсталляциях? Сделал ее, кажется: что-то не хватает, мучаешься. Отойдешь от нее, вернешься - глядь, а ты ей уже не нужен: поет, играет, счастлива.
Как можно понять, что джазовый музыкант стал звездой? В какой момент вырастает гонорар за выступление? Ведь главный критерий - узнаваемость массами, медийность - здесь не имеет значения?
На определенном этапе жизни понимаешь, что музыка начинает тебя слушаться, и это чувствуют другие. Ты становишься частью инструмента.
Музыкантом какой страны вы себя считаете?
Я литовский подданный и человек русской культуры. И музыкант той страны, где больше работаю. Сегодня я больше всего французский музыкант. Смею вам сказать, что иметь корни русской культуры -- это счастье.
На каких условиях вы работаете с хореографом современного танца Джозефом Наджем?
С Наджем мы старые друзья. Нас познакомил Золтан Бичкей - это такой человек, каким был в России Николай Дмитриев: где ни появится, всех перезнакомит и устроит фестиваль. Он устроил фестиваль в Канише, на родине Наджа, там мы и познакомились. Каниша - деревенька на границе Югославии и Венгрии, до предела насыщенная художниками, поэтами и писателями, творческим народом. Как они там все умещаются и почему живут в таком количестве, я не понимаю.
В 1996 году Надж приехал на гастроли в Вильнюс, и у нас возникла идея сделать что-то вместе. Вроде бы мы занимаемся параллельными вещами, но нам нравится одна и та же музыка -Колтрейн, Кейдж, Art Ansamble of Chicago.
Мы сделали вместе несколько спектаклей - в частности, "Время отступления" при участии Сесиль Тьеблемон, "После полуночи" при участии лучшего американского барабанщика Эндрю Сериэла. С Эндрю мы играли во время московской встречи Горбачева и Рейгана композицию "Саммит" в московском зале Чайковского, и это было забавно - у президентов был свой саммит, а у двух барабанщиков - свой. Во французском городе Невер на джазовом фестивале мы с Джозефом делали спектакль "Невермор", "Никогда больше" - конечно, это была игра слов, и он вырос в спектакль "Последний пейзаж", который мы показали впервые на Авиньонском фестивале минувшим летом. "Последний пейзаж" - это инсталляция из звука, движения, картин. Звук-картина-звук-картина-движение-звук-движение-звук-звук. Все на уровне состояния, такая джазовая вещь. Мячик ударяет по тарелке в ноте "ля" - рождается настроение. Музыка строго выстроена, движения выстроены. Ведь импровизация, как мы уже говорили, - это не когда человек выходит на сцену и творит, что бог на душу положит, а когда он может импровизировать состояние, когда хорошо умеет плавать внутри композиции.
Надж в работе идеален. Точно выхватывает необходимый материал, у нас одинаково напряженный тренинг, он гибко реагирует на предлагаемые изменения. Мы идентично вживаемся в материал, и ощущение от общей работы на сцене джазовое, комфортное.
Вы готовите большую совместную работу для Авиньонского фестиваля 2006 года, где Надж будет интендантом?
Да, к фестивалю я пишу музыку для спектакля Наджа, который пойдет на сцене Папского дворца. Вероятно, у фестиваля-2006 будут проблемы с финансами из-за вызвавшей много споров программы 2005 года. Уходят спонсоры, придется ужиматься. Вместо 16 музыкантов в спектакле будут только 8. Тем не менее, хочу взять в проект Вячеслава Гайворонского и Владимира Волкова. Очень рад, что в программу попали и устояли после сокращений два спектакля Анатолия Васильева, которые будут показаны в Карьере де Бульбон.