Часть 1
КОНСТАНТИН СУТЯГИН: Уверены ли вы, что мир устроен именно так? Вот вы включаете телевизор, узнаете, что дождя сегодня не будет, +22... Грузинские войска выведены, российские отошли, американцы заняты сбором кукурузы... Ветер южный, курс доллара 24.6... Вы надеваете летние туфли, легкий пиджак, выходите на улицу...
Оп-а! А никакой улицы нет. Из дырки в порванном заднике дует ветер, летит мусор и снег. И навстречу едет танк.
Оказывается, это была лишь картина, которую создал художник.
(Причем, нарисовал, как умел - просто «не замечая» то, что не получается красиво изобразить. И сразу вся картина мира - сплошные «недомолвки и чьи-то навязчивые идеи» .
...
Можно по-прежнему изучать работы великих художников и писателей, читать научные труды, история-география, все дела... Обмен опытом...
Но если вдруг задуматься, то выходит, что даже общение с соседом по лестничной клетке – вещь далеко не такая надежная. Оказывается, эти самые «другие» (даже классики!) нам постоянно что-то недоговаривают – иногда специально, а иногда от беспомощности. И от этого наша картина окружающего мира – даже если на улице действительно +22, ветер действительно южный, и нет никаких танков – все равно не очень надежна. Она вся с одной стороны в каких-то «дырках», о которых мы не подозревали, а с другой стороны - в каких-то «информационных сгустках», когда художник (писатель, историк, журналист, сосед) нарочно заостряет внимание на предметах, которые наловчился лучше всего изображать. (Например, у одних ловчее получается изображать Цхинвали, а у других больше вдохновения вызывает Тбилиси, и поэтому лучше удается создать художественный образ).
В общем, хотелось бы разобраться – когда недомолвки + навязчивые идеи превращаются во вранье. В жизни, в искусстве.
...
Ехал весной в электричке. В вагон зашел неприятного вида подержанный-потрепанный человек лет 50 и запел под гитару бездарную песню с дворовыми интонациями:
А на том би-ри-гу-у-у-у ни-забудки цвету-ут...
А на том би-ри-гу-у-у туруру-ру салю-ют,
А на том би-ри-гу-у-у мой костер не пога-ас,
А на том би-ри-гу-у-у было все в первый раз!
Прямо чуть не стонал, как пацан, а у меня почему-то мороз по коже пошел – вот артист! Настоящий! Весь на нервах, весь снаружи – тронь, и разрыдается! Не глубоко? Ну и что! Мороз-то по моей коже настоящий. Цыганщина, а все равно восторг, работает на 100%.
В отличие от «мыслей». Мысль, ум - бессильны перед живым образом-картинкой: пожилой лузер неумело, но страстно поет про потерянную когда-то давно любовь. Логика проигрывает, если ум сух и не брызжет исполнением.
...
Примерно через месяц в провинциальном ресторане услышал ту же самую песню – теперь уже по радио ее пел профессиональный певец. Пел противным красивым голосом с противными сложными аранжировками. (А я-то думал, что тот крендель в электричке ее сам сочинил!)
Вот – и сразу пошло вранье. Когда три гитарных аккорда играет симфонический оркестр – это сразу вранье. Мороз по коже не идет.
Когда поставленным в консерватории голосом поют про незабудки – вранье.
...
А потом еще несколько месяцев прошло, и вот на днях снова попался тот же певец в электричке. Та же песня, но почему-то уже не дергает - все неправда, не нравится. Прислушался внимательнее, чувствую – пошли «дырки-недомолвки»:
А на том би-ри-гу-у-у-у ни-забудки цветуу...
А на том би-ри-гу-у-у туруру-ру салю...,
А на том би-ри-гу-у-у мой косте... не пога-а...,
А на том би-ри-гу-у-у было ...се ... пер...ый ра-а...!
Прислушался и понял – ему же просто лень делать лишние усилия в каждом вагоне, и задерживать языком во рту воздух, чтоб внятно произносить звуки «т», «р», «с», «в»... Оптимизирует, зараза! (Пацаны во дворах поют изо всех сил, чтоб девкам нравиться).
Причем не сказать, чтобы тут была именно «ложь»... Тот же человек, та же музыка, примерно те же слова – мелочи не хватает. Просто это уже «одна часть правды». Оказывается, что песню сочинил не он, а плохой профессиональный композитор, а этот – только выучил ее, и выдает за свою. И со временем подустал, начал сокращать издержки-звуки.
И уже дальше выясняется, что часть без целого, часть правды, которая даже не подразумевает существование целого, – сама по себе вранье.
В общем, захотелось задать вопросы людям искусства, тем, кто профессионально выстраивает наружу картину бытия, конкретно спросить: в чем они неполны? Где их лично «дырки-недомолвки», а с другой стороны - «навязчивые идеи»?
Отвечают Сергей Сафонов, Валентин Курбатов, Всеволод Емелин, Геннадий Генераленко
Есть ли такие темы-предметы, про которые ты никогда не станешь писать-рисовать? Почему?
Меня так воспитывали, что я неплохо знал, допустим, про "бубнового валета" Александра Куприна, который писал свои бумажные цветы исключительно в белых манжетах. А потом я увидел выставку в ЦДХ, где, допустим, Насипова изобразила тем же маслом выключенный телевизор, и понял, что многое – в смысле, большее по части приближения к быту - возможно. Вопрос в том, действительно ли хочется и необходимо следовать "дурному тону". Наверное, конечный список запрещенных "тем-предметов" есть, но он проявляется лишь по мере понимания своего нежелания что-то конкретное изображать.
Есть ли такие темы, которые тебе интересны, но ты их не трогаешь, т.к. боишься не справиться? Или боишься, что «неправильно поймут», что «не пойдет»? Какие?
Один мой педагог - разумеется, ныне покойный - искренне считал, что репертуар того или иного художника определяет предел его возможностей: не можешь анатомически достоверно писать портрет – сосредотачиваешься на пейзаже. Гипотеза крайне обидная, но с годами убеждаюсь, что в ней что-то есть - разумеется, при более корректных формулировках. Что же касается жанровой живописи, не хочется фиксировать сиюминнутные анекдоты в вечной технике. А пейзаж и натюрморт - прекрасно годятся для "формалистических" упражнений "по поводу", оттого и более для меня актуальны.
Есть ли какие-то темы, которые ты считаешь не подходящими для того вида искусства, которым занимаешься - с этической, эстетической, технологической и т.д. точки зрения? Например?
Когда Павел Шевелев рисовал в суде на процессе Лебедева и Ходорковского карандашом, это было уместно. А писал бы то же самое маслом - получилась бы сплошная пошлость.
И есть ли какие-то темы, которые почему-то все равно «лезут сами»? Какие? Почему?
Лезут не темы в литературном их пониманиии, а приемы. У меня, например, в пейзажах и натюрмортах получается активный верхний силуэт и вялый нижний - например, общий абрис стоящих на столе предметов. Знаю – но что же поделать...
К. С.: Интересно твое наблюдение про П. Шевелева, про его карандашные рисунки из зала суда. Действительно, я вот смотрю - карандаш, у него же совершенно другие сюжетные возможности, сама философиями материала диктует другие темы.
В "быстрой" технике хорошо смотрится сиюминутное, когда не знаешь, чем все кончится. Примерно, как уличные зарисовки. (Стройки, например, очень хороши в карандаше, подъемные краны, леса и т.п., а маслом недостроенный дом – мне не нравится).
Масло требует более пафосных, что ли тем. В "длительной" технике хотелось бы и сюжета не быстрозабываемого. Вот, кстати, пройдет еще лет десять, и сюжет "Ходорковский в зале суда" вполне может стать пригодным для масла - только, конечно, для этого нужно, чтобы Ходорковского выпустили, а то пока он сидит в тюрьме, тут сплошная злободневность. Для масла сюжет должен немножко "отболеть", что ли, нужна дистанция - а то получается сплошной концептуализм, Виноградов-Дубосарский.
Наверное, для того, чтобы писать "Ходорковский в зале суда" маслом, нужно точно знать, чем все кончилось. (Писсарро мог писать свежевспаханное поле, но совершенно точно, что он не сомневался ни секунды: через положенное время поле засеют, а потом соберут урожай).
А выпустят его из тюрьмы, напишут об этом десятки книг, кино снимут - и со временем классикой может стать, знаком - как "процесс над Верой Засулич". Вполне представляю себе добротные холсты на эту тему, как считаешь?
С.С.: "Ходорковский в зале суда" мало отличается от "Мы дадим вам двадцать франков, чтобы начать новое дело". Иллюстративность и передвижничество (или плохое передвижничество под вывеской современного искусства) – в обоих случаях. Дело в том, чтобы не переходить допустимый нижний порог созерцательности изображаемого. Сейчас вообще проблема с тематическими картинами - новый язык, чтобы они не выглядели анахронизмом, не выработан, социальная роль и физическое место, где они могли бы оказаться, отсутствует. Наверное, с этим жанром нужно просто подождать.
Нет, уж про недомолвки - это Вы с кем-нибудь отважным, а мы советские ребята. Мы этому слишком долго учились, чтобы вот так сразу взять и отказаться от этого подлинно высшего образования.
Да можно на родные-то Советы и не валить, а просто свалить на человека, на матушку-жизнь. Готовлюсь ехать в Ясную Поляну, читаю "Анну Каренину". Там об этом на каждой странице, начиная от страданий бедного "изменника" Стивы Облонского до страданий Анны, Вронского, Левина, да всех, всех. Вон появится какой-нибудь военный старичок в
компании отправляющихся в Сербию отважных русских офицеров и тоже захочет примкнуть к патриотическому порыву " ... и ему хотелось рассказать, как из его города пошел только один солдат бессрочный, пьяница и вор, которого уже никто не брал в работники. Но, по опыту зная, что при теперешнем настроении общества опасно высказывать мнение, противное общему, он высматривал Катавасова.
- Что ж, там нужны люди. Говорят, сербские офицеры никуда не годятся.
- О, да, эти будут лихие, - сказал Катавасов, смеясь глазами. И они заговорили о последней военной новости, и оба друг перед другом скрыли свое недоумение о том, с кем назавтра ожидается сражение, когда турки, по последнему известию, разбиты на всех пунктах. И так оба, не высказав своего мнения, разошлись".
Вот тут все и сказано, вот этой чудной обмолвкой "по опыту зная".
Нигде особенно и учиться не надо. "Опыт" быстро научит.
Так что, простите. Мы ведь уж старики и накопили этого опыта. Пусть теперь молодые отважничают и утверждают, что они никогда не промолчали перед неправдой. А мы почитаем.
К. С.: Прочитав Ваш осмотрительный ответ, малоподготовленный читатель может подумать Бог знает что. Например, что Вы, Валентин Яковлевич, утаиваете доходы от налоговых органов (В. Я. Курбатов недавно получил премию им. Бажова за свою книжку «Долги наши») Поэтому хотелось бы не то что уточнить, а чуть развить-углубить тему (особенно в связи со страшными делами на Кавказе и страшной реакцией на них). Хотелось бы Вас спросить вообще про вранье. Что это - неизбежная вещь в жизни? Можно ли вообще сказать правду? Позволяет ли язык, техника, медиа (а так же внутренние вещи - традиция, убеждения и пр.) говорить правду?
В. К.: Про "недомолвки" чего уж после Тютчева скажешь: "Мысль изреченная есть ложь". И это он про подлинную мысль, а не про заведомое вранье.
Или вот еще Вам текст - это орловский поэт и эссеист Владимир Ермаков, редкого и мощного таланта, из его книги "Как бы книга":
«Книга кончается не оттого, что ее цель достигнута
но тогда, когда сумма накопленных слов
превышает разность замысла и смысла.
Энергия сюжета (или его значимого отсутствия)
исчерпана, - поглощена сопротивлением материала.
Автору уже не под силу преодолевать инерцию клише
и продлевать ожидание обещанного откровения.
Авторское тщеславие все чаще и чаще спотыкается об НУ И ЧТО?
Слова, высказанные КАК БЫ заново, НА САМОМ ДЕЛЕ
остались теми же самыми. Книга написана - но это ничего не значит.
Очередной протокол неудачи, всего лишь, - еще одно лишнее (ЛИШНЕЕ!)
доказательство невозможности утверждения духа на словах. И все же...
Человеческое существо пишет, пишет и пишет СЛОВА, СЛОВА, СЛОВА ,
чтобы по эху, по отголоску в темноте и пустоте
догадаться о форме собственного существования. И если не познать
себя, то, по крайней мере, узнать себя в лицо, - распознать
в сонме населяющих темноту смутных призраков
и в толпе наполняющих пустоту случайных личин.
УВИДЬ СЕБЯ САМ - И УВИДИТ ТЕБЯ ГОСПОДЬ».
Вот что на самом деле достойно разговора - эта непереводимость самого существа мысли. А вранье, особенно политическое, разговора не стоит, ибо оно вечно, как сама политика, и никого не устыжает, даже когда пропитано кровью, как весь нынешний кавказский сюжет.
За других не скажу, но из своего (горького) опыта стихосложения по теме могу заявить следующее:
Главной своей задачей как автора я всегда считал "смерть автора" (термин Ролана Барта). Больше всего мне хотелось бы уйти от исповедальной лирики, "искренности в литературе" и т.д. Так же меня никогда не интересовали языковые изыски. Метонимии и синекдохи всякие. Я мечтал работать чисто с идеями, медиамифами, стереотипами массового сознания. С тем, как медиамифы преломляются в массовом сознании. Поначалу использовал формы народной, блатной и дворовой песни. Сейчас (в связи с возрождением идеологизированности общества) стараюсь использовать форму газетных передовиц, выпусков новостей, блогов ЖЖ.
Однако очень скоро понял, что в пространстве сочиняемого текста полностью исключить свои комплексы и эмоции (научно выражаясь, свое "Оно", "Я" и "Сверх Я") мне никогда не удастся.
Собственно, мои тексты представляют собой поле боя между желанием не сказать ничего о себе и непреодолимым прорывом на бумагу моих внутренних трудностей.
Для борьбы с этим прорывом приходится применять различные военные хитрости. Например, упоительно-захватывающее меня чувство зависти, обиды, " мне недодали", короче ресантиманта, пришлось просто легализовать, передав его персонажам. Это позволяет в какой-то степени снимать проблему.
Это что я могу сказать про мой случай, в общих чертах.
Конкретно по третьему вопросу, считаю, что для стихосложения запретных или "неподходящих" тем не существует.
К. С.: А вот существует ли в Вашем понимании просто «вранье»? Например, «вранье искусства»?
И дальше (про вранье в жизни) я сейчас на политику плавно выруливаю, на то, что все сегодня слышат только себя – грузины, русские, американцы, европейцы – и все врут.
Или, может, они не врут, а просто сосредоточились на своих навязчивых идеях, как художники?
Вообще, какое у Вас отношение к вранью, и есть ли какой-нибудь способ отличать его от правды?
В. Е.: Честно говоря, я с трудом понимаю, что такое "правда искусства".
За правдой надо идти в суд, к авторитетам, в обком, к аксакалам и т. д.
Искусство, по-моему, существует не для того.
И вопрос, врет ли данный автор или режет правду-матку, мне кажется совершенно неправомерным и несущественным.
Вот журналистов, публицистов, политиков имеет смысл ловить на вранье (их конкурентам).
А авторы фикшн никогда не врут и никогда не говорят правду.
Их деятельность просто лежит в другой плоскости.
А что касается политики...
В связи с недавними событиями я уверен, что рядовые осетины, грузины, русские солдаты, фронтовые корреспонденты не врут, как бы их рассказы ни различались между собой.
Даже если они что- то путают, тем не менее каждый их пристрастный рассказ по-своему правдив.
Просто у каждого из них своя правда.
А чем дальше автор от передовой, тем больше и сознательней он врет.
Поэтому апофеоз холодного расчетливого вранья приходится на первых лиц заинтересованных государств.
Уж эти-то на голубом глазу врут по полной программе.
А вообще к вранью я отношусь очень терпимо.
Я вообще плохо различаю добро от зла и правду от лжи.
Если я правильно понял Св. Писание, то эти различения от лукавого.
Уф-ф...
Пожалуй все.
(А что, может, так и надо? Может, это и правильно - всем верить, каждому встречному-поперечному?
Ехал на днях опять в электричке - попрошайки идут, один за другим. У одной сын-кормилец умер, другому на операцию нужны деньги, у третьего все украли на вокзале, а он из Моршанска... Поди разберись, кто врет? Хорошо еще, если старенький - тут сразу видно. А если не старик - поди разберись, что ему за операция нужна...
То есть, может, и не разбираться лучше? А верить всему, что тебе говорят? (А потом так же возмущаться и верить, когда тебе кто-нибудь скажет, что тот, кому ты вчера верил - соврал. Ну надо же, какой подлец!)
Очень здорово, как практика: «всем верить», даже в голову не приходила такая красивая мысль! И, похоже, это действительно полезно для спасения души (см. интервью с Всеволодом Емелиным «Нейтральная территория. Позиция 201»....., - вот человек!). Только, конечно, при этом нужно как можно меньше читать газет, смотреть ТВ, рекламу и пр., и даже не каждый день ездить в электричках. И вообще - поменьше общаться с людьми, а то никакой зарплаты не хватит.
В деревню бы - как, например, Геннадий Генераленко, проживающий ныне в поселке Су-Псех Краснодарского края. - К. С.)
Густав Климт, австрийский художник, говорил – «сам я неинтересен, замечательно мое творчество». Вот это правильно! Странно ведь, пишешь картины или там прозу, а людей интересует – сам себе ухо Ван Гог отрезал или ему Тайсон его откусил.
Человек – существо странное и непонятное. Живет своей мозговой жизнью, то прошлым болеет, то грезит будущим. Иногда сам себя не понимаю. Зачем так сказал? На что человек обиделся? Ляпнул что-то мимодумно и вдруг своим ляпом попал на больную мозоль собеседника, потянул без спросу ручку шкафа в мастерской художника, а оттуда выпал домашний скелет. Или в доме повешенного попросил всего три метра верёвки и табуретку, на десять минут. Бывало.
И потом себе зарубки на нос: с тем не говорить о погоде, а с этим джентльменом только о спасении перелётных птиц. Кошколюбам не советовать топить котят в помойном ведре. Бизнесменам не раздавать советов. А с новым человеком – вообще засада, а вдруг он бродячих собак подкармливает?
Иногда чувствуешь себя конденсатором – накопил, выговорил, заткнулся на некоторое время; накапливаешь заряд, чтобы потом вновь искромётно разрядиться.
Вот возьмем, хрестоматийную картину «Поднимающий знамя». Гелия Коржева, если не путаю. Сила, моща, новый Геркулес и дыхание эпохи! А станет, к примеру, за спиной знакомый демократ и вдруг начнет нудить, мол, работа эта «коммунистическая пропаганда и художник на службе треклятого режима». Скажу: «Обратите внимание, любезный, на композицию, на академически верно написанную фигуру, на это хмурое небо, на колорит...». Вступлюсь за художника, а промеж рогов демократу не двину, хотя оно было бы доходчивей и правильней. Вот и образуются лакуны в общении, недомолвки.
Как объяснить, зачем у меня десятки женских профилей пером и тушью нарисованы в различных вариациях? Гаммы ли это художественные, медитации под тихую музыку или духовные практики в домашнем храме Аполлона? Объяснять…Что у искусствоведов хлеб отбивать? Да и где они, искусствоведы? Наверное, в Пушкинском доме «наше всё» доедают.
В живописи или прозе приходит мотив, заботит меня, цепляет… рисую, пишу - потом стирается острота переживания и остается многое в набросках, этюдах. Благо не пишу и не сочиняю на острые политические темы, не откликаюсь творчеством на телевизор. Пройдет время – не вспомнишь, кто такой был Дрейфус и был ли ему братом Блерио. И кем-чем грозил Советской России лорд Керзон.
По доброй воле никаких Бурбулисов и Зюгановых рисовать не буду, только под угрозой порки на барской конюшне или уж по предоплате... и то выйдет криво, лучше не браться.
Творчество, оно согревать должно изнутри, врачевать малость. Уводить изможденное сердце в страну отдохновения.
Есть ли такие темы, про которые ты никогда не станешь писать? Почему?
Никогда не возьмусь за карикатуры над религией. Не буду строгать иллюстраций к опусам типа «Лечение пением раковых опухолей». Не смогу писать, рисовать, фотографировать ныне модную «расчленёнку», и даже страдания Марсия оставлю другим. Не желаю.
Есть ли такие темы, которые тебе интересны, но ты их не трогаешь, т.к. боишься не справиться? Или боишься, что «не правильно поймут», что «не пойдет». Какие?
Есть чудесная задумка – написать новую пастораль. Прозой, большое и красивое повествование. Но я понимаю, что ныне пасторальное произведение большой художественной силы объёмом более трёх станиц невозможно. По ряду причин, о которых размышляю часто. Гоголь спалил второй том «Мертвых душ», потому как понял – невозможна пастораль, нельзя показать «лучших людей России». Гоголь - гений.
«Пойдёт, не пойдёт?». Пошёл бы второй том «Мертвых душ» - полетел бы в продажу.
Не боюсь в своем творчестве никого. Кто это не поймет? Редакторы? Они и так ничего не читают, а если читают, то не дают себе труда отвечать на письма. Даже электрического шаблона себе не завели. «Четал, жызненна. Афтор пыши есчо. а ето не нада».
В СССРе мне присылали ответы из редакций, не ленились – «Произведение Ваше хорошее, однако портфель редакции переполнен. Целуем» или «Произведение хорошее, однако редакция журнала «Сибирь Советская» печатает прозу авторов живущих в Сибири». До сих пор валяется у меня несколько отказов на красивых бланках. А то и печатали.
Не пойдёт? Оно само и «не идёт». Вывесили в хорошей галерее на стене два холста, пять стопкой к стене поставили в подсобке. Две работы продались; угадай, какие?
Бывает такое, что ты понимаешь: это важно, а писать-рисовать бы это все равно не стал. Почему? Какие темы-предметы, на твой взгляд не имеют отношения к искусству?
Заботит меня экология, вторичное использование ресурсов. Ну что людям я могу нового сказать? Люди! Используйте стеклянную тару, берегите лес, не бросайте мусор в реку, добывайте электроэнергию из солнечных батарей (хотя бы на юге), используйте силу ветра! Так у нас есть целые министерства – лес берегут, воду, воздух. Народ на хорошей зарплате, пусть проповедует. Или, например, Лужков тучи над Москвой разгоняет. Всю жизнь говорили – реагенты, специальный состав, технология. А оказывается, банальный цемент в воздух шваркнут с самолета, и всё - нет дождя! А я покупай тот же самый цемент-реагент по 280 рублей за мешок на рынке строительном! А может, это и не важно… не рисую.
А наоборот: вроде бы и не так это кажется «актуальным», а почему-то все равно «пишется». Что?
Неактуальное пишу, не знаю, что сейчас «актуальное». Женщин, море, горы, пейзажи, цветы, фрукты, мотивы на евангельские и исторические темы. Отстал от локомотива современности. Пишу состояния своей души. То восторженное, то меланхоличное, то грустное. Оно и получается – рисовал, к примеру, половину апельсина, а прилепилась к фруктовой половинке женщина обнаженная, и сам художник в своей студии, и занавесь… И какая тут философия, как вышло, как сложилось, какая актуальность? Как объяснить, чем похвастать? Лучше промолчать!
И есть ли какие-то темы, которые почему-то все равно «лезут сами»? Какие? Почему?
Есть навязчивая идея. Уюта хочется, а то - там журналы разбросал, в студии бардак, в саду груши не собраны, дети нечёсаные за стол явились, сам небрит... А как без горничной, бонны, кухарки, конюха, краснодеревщика, садовника и виноградаря всё облагородишь? Тоже вот не пишу. Посижу на лавочке, погляжу на звезды - и пошёл козу доить…
К. С.: Куда ж от забот деваться? Самое скучное - это когда человек профессионально отдыхает в положенное время, с 17.00 до 21.00. Тут уж точно никакого произведения не напишешь, не сочинишь.
Кстати, вот любопытное наблюдение: в живописи - очень много картин про человеческий отдых (начиная с отдыха всяких там Фавнов и кончая сидящими в парижских кафе), а в литературе - практически нет. А? Как-то это тоже ложится в продолжение темы "дырок" - "навязчивых идей". То, что хорошо на холсте: стоит человек на берегу, раздвинув руки, чтоб и подмышками тоже загореть, – то в литературе скука и тоска. В одном жанре это «правда искусства», а в другом – вранье. Как, интересно у тебя происходит разделение жанров, фильтруешь: это в рассказик, а это х.м., а это только карандашом в альбомчик?
Г. Г.: Специально ничего не фильтрую, само уляжется в жанры. Приходит мотив – отбираю слова. Иногда руки чешутся большое произведение написать, а потом вдруг случится заказ на стенную роспись, сделаешь её и опять тихо ковыряешься в обрезках оргалита. Вообще-то хорошо бы в комплексе смотреть на творческое наследие – живопись, прозу, графику. Не делить по министерствам.
А писать буквами про отдых - сложно.
Вот в Анапе: отдыхающие вина пьют мало, а белого так очень мало, на бильярде и в шахматы не играют, духового оркестра не слушают (нет в городе), гербариев не собирают. Казалось бы, вино не дороже пива, столов с шарами предостаточно, шахматы - удовольствие недорогое. Даже газет на бульваре не читают.
К.С.: Обожаю такие картинки как художник и как зритель – сидят два человека на бульваре и играют в шахматы! «Явление Христа народу!»
Г. Г.: Не умеют нынче люди отдыхать. Скучают. Приедут на неделю, выспятся в номере, поплещутся в морюшке, сгорят на солнце, один раз сводят дитёнка в аквапарк и писец – начинают скучать по столице.
Отдых - это пастораль, а пастораль невозможна. Хемингуэй взялся написать роман «Райский сад». Писатель, недавно женившийся на богатой и красивой женщине, которая его любит, отдыхает и работает на побережье. К ним присоединяется ещё одна очень молодая и красивая женщина, и дальше начинается немецкая порнушка. Вялый и неоконченный роман. Ну, не шмогла я! – сказала лошадь из анекдота. Хемингуэй и тот «не шмог». Причём, роман при жизни Эрнеста не был напечатан, что делает ему особую честь.
Чехов потому велик и недосягаем, что мог без этой (ныне обязательной) фигни обойтись. Два раза дядя Ваня стрелял в профессора и не попал (!) оба раза. Причём, не сожительствовал со своей племянницей, работал как вол, кормил столичную учёную шишку. И в утешение ему было сказано: Мы отдохнем… мы увидим небо в алмазах… Пойди так напиши…
К. С.: Я вот еще про сельское хозяйство тебя хотелось спросить – ты же теперь крестьянин (или фермер?).
Г. Г.: Какой я фермер, без фермы? Как-то так, проживаю в селе…
К. С.: Ну, тогда как художник художника – тебе нравятся животные на картинах? Почему-то я терпеть не могу на картинах животных – «Мишки в сосновом лесу», гуси-индюки Ларионова с Гончаровой, даже у любимой Софроновой ее живописные картинки маслом в зоопарке мне почему-то не нравятся. А, наоборот, животные, нарисованные карандашом, углем, в графике – очень приятно, нормально смотрится, ну, типа, наброски-зарисовки. И холст-масло с изображением собачек, кошечек – бррр! А в графике собачки-кошки – опять нормально. В чем дело?
И еще коровы на живописных холстах вполне уместны, не возражаю. А вот уже про козу – вопрос. Есть в ней какая-то неприличная антропоморфность, очень уж козлы и козы на мужиков и баб смахивают. Самое лучшее, что помню про козу в изобразительном искусстве, - это Ю. Васнецов, его иллюстрации к детским сказкам, где коза в сарафане и на задних ногах стоит. Ты как к этому делу относишься?
Г. Г.: Скотина на картинах, графических листах – на этот вопрос легко думать и приятно отвечать. Живопись маслом, а пуще того темперой – «музыка» парадная. Техника созданная для торжественных произведений. Не должнО играть «Чижика-пыжика» на органе, нельзя и всё.
Конь под полководцем, белыя ослятя под Господом. Голландцы малые и большие писали скотов домашних не просто так, а с пониманием, каждую козявку, пичужку и травинку наполняли смыслом. Существовали даже книги эмблематы, такие путеводители-толкователи как картину читать.
А просто так, для памяти, нарисовать козу маслом – это же сапоги всмятку!
К.С. : А все-таки, почему в одном жанре это вранье, а чуть поменял технологию – и правда?
Г. Г.: Бидермаер. Германия, 19 век и дальнейшее победное шествие в век 20-21-й. «Дети с кроликом на руках». А если по старорежимному посмотреть - кролик символ похоти и неудержного сексу. Мальчик с девочкой лет шести-семи и с «символом» на руках - не хорошо. Даже если не знать эмблематы, чувствуется слащавая пошлость, враки. Неправильная выбрана техника, сюжет легковесен. Искусство должно возвышать, настраивать, очищать душу от скверны мира, а кошечкой с зонтиком разве можно возвыситься?
Рисунок всегда был «подсобным», подготовительным материалом к «большому» произведению. Можно, например, зайца нарисовать. Вон «Кролик» Дюрера, можно быть уверенным, водились в те времена такие ушастые. Такой рисунок - документ эпохи. А напиши кролика маслом, метр на полтора! Цирк.
Рисунок – произведение интимное, не предназначенное для широкого показа. Ж. Клуэ Младший рисовал портрет Франциска I-го (1525). Известен его набросок сангиной и итальянским карандашом (Эрмитаж) и живописный портрет (Лувр). Так на рисунке живой человек – добродушный, полноватый, без лент, платье только намечено. А на картине – «пиджак» выписан любо-дорого, функция – Король, отец-кормилец. Человека нет, спрятался за пуговицы, за размер холста и за технику.
А коза не друг, что её лишний раз рисовать! Коза - это молоко, уверенность в завтрашнем дне. С козой меня воспринимают как воина освободителя. Уже несколько раз разные люди КОЗЕ (не мне, заметь), выносили ведро-два яблок, груши битые, персики, сухари, овсяное печенье. Отдали полмешка свёклы, говорили скотине ласковые слова... А иду я один или с детьми – хрен собачий, а не овсяное печение. Никому дела нет до художника и евонных детей. Потому как не собаки, не козлы на худой конец.
К. С.: Теперь хочется плавно с «недомолвок» перевести к разговору о правде и о вранье. Очень уж мир сейчас изоврался, опереться не на что. Однако жить как-то все равно надо? Вот я и интересуюсь у людей, как они мирятся с этим делом, как увязывают у себя в голове, что считать правдой, а что нет? Есть у тебя какой-нибудь личный способ различать вранье?
Г. Г.: Нету способов. У меня лично количество контактов с людьми уменьшается. Я давно не начальник, поэтому мне не врут подчиненные. Хлеб, молоко, фрукты не покупаем – посему хлебопеки, молочницы и продавцы фруктов нас не обманут. Власти – к ним относишься как к неизбежному злу. Телевизор, газеты и радио – лгуны неизлечимые, всегда с недоверием принимаю, что бы ни обещали. Вранье лекарей – вот с этим просто беда, столько раз уже натыкался на обман, недомолвки, некомпетентность - и ничего не поделаешь! На что опереться? Только на землю. Куры вот никогда не врут, за козой тоже не припомню.
Погоди, Костя, что-то мне это напоминает. Это, кажется, из яснополянского графина старая наливочка. «Не в силе Бог, а в правде». «Чем люди живы».
Красивая могла бы быть маркетинговая фитюлька – коньячная настойка на рябине и слоган: «Чем люди живы», и граф-пахарь на контрэтикетке, глазами буркает из бороды. А я-то обещался не пасти народы!
К. С.: Ну что ж, козу ты уже научился пасти, да? Теперь народ. Дело нехитрое. Народ - он что коза: одни его пасут, другие - доят. А про вранье - интересно разговор продолжить.
