Один из самых крупных романистов современности Милан Кундера родился в 1929 году в Чехословакии, где и дебютировал как литератор. После участия в Пражской весне, Кундера подвергся гонениям, книги его были запрещены к печатанию, и в 1975 году писатель вынужден был эмигрировать во Францию. Мировую известность ему принес роман "Невыносимая легкость бытия" (1984), посвященный событиям 1968 года. На сегодняшний день Кундера - один из самых читаемых писателей в мире. В России, в издательстве "Азбука", вышли все 7 романов Кундеры. Все их перевела Нина Шульгина, которая и рассказала Филиппу Дзядко о своем открытии писателя.
Как вы «открыли» книги Милана Кундеры?
Конечно, профессионально занимаясь литературой Чехословакии с начала пятидесятых годов, я не могла не слышать имя талантливого чешского писателя Милана Кундеры, тем более, что некоторые его вещи были экранизированы (кое-что из цикла «Смешные любови», частями издававшегося на стыке 50-60-х годов, его пьеса «Обладатели ключей» шла на сцене театра Маяковского, а в 1967 году вышел его нашумевший роман «Шутка», переведенный на французский с предисловием Луи Арагона, считавшего его одним из лучших романов ХХ века). Однако после разгрома Пражской весны и оккупации страны войсками Варшавского пакта имя Милана Кундеры, как и многих его чешских единомышленников-художников, на долгие годы покрылось мраком молчания. Лишь иногда доносилось оно до моего слуха «по голосам». Но наступил 1985 год, и первые перестроечные послабления позволили мне навестить друзей в Голландии, где самым ярким (если не судьбоносным) переживанием оказалось для меня знакомство с романом Кундеры «Невыносимая легкость бытия» (1982), к тому времени переведенного на голландский и английский. Его читали все, окружавшие меня люди. Достали роман и мне, к счастью, в его оригинальном звучании. И тут свершилось: не помню, чтобы какая-либо книга подействовала на меня так, как этот роман. Тут сошлось все: и моя еще живая боль за прекрасную Чехию, по пражским мостовым которой прошлись гусеницы советских танков, и стыд за свою страну, и, конечно же, главное: особый дар Кундеры-романиста, умеющего потрясти читателя своими свежими образами, всеохватными темами, глубокими философскими медитациями, блестящими парадоксами и проникновенной элегией по поводу удела человеческой души, трагического и комичного одновременно. Меня так потряс роман, что желание перевести его на русский язык стало моим наваждением, пока пять лет спустя это желание не осуществилось. И тогда началось мое почти двадцатилетнее путешествие по стране, именуемой Милан Кундера.
Есть ли отличия между тем, как воспринимают Кундеру в Европе и в России?
Судя по тому, что романы Кундеры переведены на большинство языков мира (включая даже такой, как индийский диалект малаялам), думаю, он весьма популярен повсюду. Свидетельствуют об этом рецензии и более капитальные работы по его творчеству. Но мне кажется, что в России он пользуется особым признанием, возможно, в силу общности истории (в особенности второй половины ХХ века) или в силу определенной специфики духовности, как и тех черт славянства, от которых никуда не денешься.
Какую роль в этом восприятии играет перевод, который всегда трактовка?
Несомненно, перевод играет особую роль. Например, перевод на английский кажется мне несколько отстраненным, холодным, каким бы точным он ни был. Чешский и русский – славянские языки, это позволяет передавать малейшие нюансы оригинала. Возможно, это мое субъективное восприятие.
Могли бы вы рассказать о том, как складывалась литературная судьба Кундеры в России?
Судьба романов Кундеры в России, можно сказать, - завидная. Знакомство с ним началось с изданий в журнале «Иностранная литература» - там вышли целиком основные его романы: «Шутка» (1990), «Невыносимая легкость бытия»(1992), «Бессмертие» (1994), затем два французских «Неспешность» и «Подлинность», а далее – один рассказ из «Смешных любовей» и две главы из «Книги смеха и забвения». Потом все книги, причем во множестве переизданий, выходят, начиная с 1999 года, в издательстве «Азбука-классика», вплоть до последнего, написанного по-французски, романа «Неведение» (2004).
В чем, на Ваш взгляд, заключается «загадка Кундеры», писателя сумевшего стать «властителем дум» в эпоху, когда литература во многом утратила свое прежнее значение в общественной жизни? Связано ли это с некоторой «политизированностью» некоторых его текстов?
Я бы не употребляла эти набившие оскомину дефиниции: «знаковый», «культовый», «властитель дум». Все эти определения подразумевают некоторую временность, преходящность. «Властитель дум» - разве что Пушкин, да и то мы знаем о дичайших попытках осовременить его. Солженицын, пожалуй, одно время был «властителем дум». А Кундера – замечательный писатель-философ, глубоко осмысляющий историю и человека в ней, затрагивающий целый ряд экзистенциальных тем, как то: любовь и ненависть, память и забвение, смерть и бессмертие, душа и тело. Вечные темы. Да и названия всех его книг - сущностные, непреходящие. А некоторая его «публицистичность», «историчность ситуаций», по его же определению, призваны лишь высветить экзистенциальные темы, завораживающие его. Этой же задаче служат, на мой взгляд, и его «политизированность» и раздражающая иных «эротичность». Как говорится: все человеческое мне не чуждо!
Как происходит Ваша работа как переводчика Кундеры? Насколько он вмешивается в процесс перевода?
Перевод романов Кундеры – особая глава. Свои требования к переводчику он сформулировал в своем трактате «Нарушенные завещания». Приведу лишь две фразы из его главы, носящей то же название: «Признаем без особой иронии: положение переводчика очень щекотливо: он должен быть верным автору и одновременно оставаться самим собой: как быть? Он хочет (сознательно или бессознательно) внести в текст собственное творческое начало; словно приободряя себя, он выбирает слово, которое….не является изменой по отношению к автору, но тем не менее относится к личной инициативе переводчика». Разбирая переводы Кафки, Кундера кончает этот пассаж такой сентенцией: «О, господа переводчики, не нужно нас содонимизировать!». В русском языке нет такого слова, но не трудно догадаться, что это что-то очень плохое. Он резко против систематической синонимизации, столь любимой нашими редакторами! (Не дай Бог, двойной повтор слова «был»!). Отсюда можно понять, что переводить Кундеру – сложная задача: сохранить предельную точность авторского текста и не изменить русскому языку. Зная его требования, я старалась предельно выполнить их, и его предложение стать его единственным переводчиком на русский подкрепляет мою уверенность, что я не предала его. Более того, он совершил поступок по-своему уникальный: зная мизерность наших переводческих гонораров, он трижды подарил мне свой. Не раз в своей практике он сталкивался с переводами своих книг, безжалостно искажающими его текст: перетасованные главы, иной стиль, жаргонизмы, украшательство. Это заставило его быть особо внимательным к переводам и подчас тратить на их проверку больше времени, чем на само написание книги. В моем случае особо сложным оказался перевод романа «Неведение», написанного автором по-французски. Прежде всего, потому, что я, как богемист, переводила шесть его романов с чешского. Принимая во внимание мой опыт перевода его предыдущих романов и знание его стиля, он предложил мне перевести и «Неведение» с французского. И в данном случае я не хотела бы употребить слова «вмешивается в процесс перевода» - он прежде всего помогает переводчику проникнуть в свой текст, понять его мельчайшие нюансы. Я бесконечно благодарна ему за эту помощь. И справилась я с этим переводом, верно, еще и потому, что и французский Кундера для меня остается чешским. Я слышу его интонацию, музыкальность его фразы, чувствую ее точность, необыкновенную емкость. Язык, по сути своей, у него лишь инструмент. Те же темы, та же стилистика, то же, столь мне близкое, настроение.
Как по вашему мнению, сам Кундера относится к своей популярности, к статусу живого классика? Насколько для него важен этот статус, грубо говоря – мечтает ли он о Нобелевской премии?
Внешне – очень отстраненно, иронично. Человек он очень сдержанный, ведет довольно замкнутую жизнь, не любит публичности, раним судьбой эмигранта. Эта тема – темы эмиграции одна из основных в его творчестве, и решается она очень своеобразно. Об этом неподражаемо сказано в «Неведении». Не тут и не там. Такова судьба эмигранта ХХ века, века жестокого тоталитаризма, заставившего людей покидать родные пределы. «Мечтает ли он о Нобеле» - не знаю, но что он давно заслужил его – знаю определенно.
Какую книгу Кундеры Вам было переводить интереснее всего, какую сложнее, какую скучнее? Есть ли книга Кундеры, перевод которой Вы бы хотели сделать заново – по тем или иным причинам?
Переводить Кундеру – счастье переводчика. Трудно, но всегда интересно, а потому о скуке не может быть и речи. Перевод живет, как известно два, три десятилетия. Потом устаревает. Возможно, я могла бы улучшить отдельные места, но переводить ту или иную книгу заново – абсурд. Может быть, лет через десять это сделает кто-то другой. Но лучше ли – не уверена. Может, свободнее …
Над переводом какой книги Вы работаете сейчас?
Жду, когда Кундера отредактирует свой старый чешский роман 1969 года «Жизнь не здесь», изданный, как и все его книги после «Шутки» в Канаде и еще не переизданный в Чехии. А пока я работаю над переводом молодого чешского писателя Михала Вивега.
Что для Вас значит «переводить Кундеру»? Это исполнение некоторой литературной задачи или что-то большее?
Все предыдущие 15 лет перевод Кундеры был для меня посланием – донести до русского читателя его образы, его мысли, и даже когда волею судьбы мое «бытие стало невыносимым» - кончина дочери, - он оказался для меня спасением, соломинкой, за которую я держусь вот уже четыре года. Спасибо Вам, дорогой Милан!
