Дмитрий Вдовин – не из тех, кто на виду, но от него многое зависит. Он – воспитатель оперных певцов, которые делают настоящую международную карьеру. По аналогии со спортом – готовит мастеров высшей лиги. Причем, в поточном порядке – его ученики один за другим побеждают на международных конкурсах и вливаются в западный оперный рынок, занимая там серьезные позиции, т.е. поют ведущие роли в первых оперных домах мира. Словом, Вдовин из тех, кто, ориентируясь на международный уровень, достигает результата в России, опровергая давнюю конвенцию, что между нами и Западом в оперном деле непреодолимая разница. Как ему это удается, он рассказал Марине Борисовой.
Как ты достиг такого статуса?
Внешне все скромно. Закончил ГИТИС (РАТИ) как театральный критик у Инны Натановны Соловьевой. Много писал, был менеджером, работал в театральном агентстве, где мы делали масштабные проекты (фестивали, совместные постановки с западными театрами) и занимались карьерами нескольких хороших певцов. А с 1995 года стал преподавать. Сначала в Гнесинском училище, потом в Гнесинской академии, сегодня – в Академии хорового искусства, где я доцент сольного пения. Кроме того, я преподаю в Хьюстоне – в молодежной программе при Хьюстонской Гранд опера, в Ханты-Мансийске – филиале Гнесинской академии, веду мастер-классы в России и разных городах мира – Сан-Франциско, Вена. Уже восемь лет мы проводим в Москве Международную школу оперных певцов. Это очень серьезный проект, за ним -- стоят крупные музыканты и театральные деятели: база нашей школы – педагоги из Метрополитен опера, Ла Скала, Лондона и Парижа. Лучшие педагоги и репетиторы весной приезжают в Москву и занимаются с группой певцов (25-30 человек) со всей России и из-за рубежа.
Что подтолкнуло заняться именно этим?
С детства я обожал оперу. Лет с 13 просто начал сходить по ней с ума. Конечно, учился пению, в основном, за рубежом. Работал на практике в Большом театре (все пять лет обучения в институте), это и было самое главное образование: я понял кухню театра. Меня три раза пытались отчислить из ГИТИСа за пропуск занятий – я все время сидел в театре на репетициях, уроках, спевках. Это было между 1979-м и 1984-м -- конец золотого века в Большом театре. Было чему поучиться. В какой-то момент я понял, что надо начинать все заново: мои знания и умения подтолкнули к качественному сдвигу. Весь мой практический опыт (еще я учился как пианист и много аккомпанировал певцам) подсказал, что мне есть что сказать молодым студентам. Это касалось не только технологии, но и много другого, из чего состоит певческая карьера. Я решил, что могу помочь певцам.
Так приходят в профессию многие. Суть в том, что твоя работа другого качества. Ты готовишь не просто певцов, а певцов, которые становятся реальными игроками на современном оперном рынке. Как ты осознал, что нельзя жить так, как мы живем и стал выпускать певцов, которые востребованы в большом оперном мире. Как это случилось?
Я все время пытался понять загадку – с этим сталкиваются все. Сначала мы идем, предположим, в наш оперный театр, и слушаем, как там поют, потом приходим домой и ставим образцовую запись (крупнейшие театры, выдающиеся исполнители). И чувствуем разницу. В молодости я мучился, потому что не мог объяснить, в чем она. Напряжение усилилось, когда я стал выезжать за границу -- приехал на постановку в Театр Колон (Буэнос-Айрес) или стажировался в Бельгийской школе, где в основном были американские педагоги и молодые певцы со всего мира. Там были и русские певцы. Я слышал, что голоса-то у нас замечательные, может быть лучшие, а петь мы так не можем. И тут я стал ломать голову, как этого добиться, стал учиться, слушать, разговаривать с людьми, ходить на мастер-классы, репетиции -- в общем, куда только мог. Не говоря о том, что все свои средства тратил на записи. Я понял, что просто надо очень много слушать, впитывать это все, чтобы планка была высокая. Легче всего сказать, что мы круче всех, для этого много ума не надо. А добиться реальной конкуренции очень сложно.
Певческая карьера может быть разная. Есть три типа. Первая – когда ты сидишь в стационарной труппе и поешь текущий репертуар в России. Это сложившаяся карьера, здесь много неплохих певцов. Вторая -- когда ты работаешь в стационарной труппе и имеешь какие-то зарубежные гастроли, где чаще всего поешь русский репертуар. Это тоже интересно, но есть некоторая однобокость. Настоящая карьера, когда ты не связан постоянными обязательствами с какой-то труппой, а являешься интернациональным певцом; ты заключаешь контракты с помощью своего агента и поешь разнообразный репертуар – сегодня Моцарта, завтра – французскую музыку, послезавтра Верди, русскую музыку. Я считаю, что этот третий тип – самый привлекательный, самый интересный и хочу, чтобы мои студенты имели такую возможность. Фест-контракт – что в России, что в Германии – это ограничения. А нам хочется настоящей творческой свободы. Когда ты постоянно ездишь и работаешь с разными партнерами -- дирижерами, режиссерами, певцами, пианистами, начинаешь расти с совершенной другой скоростью, чем когда находишься с постоянной группой людей, с которыми будешь работать до пенсии.
Много людей слушали те же записи, но никому не приходило в голову что-то изменить и пойти в другом направлении.
Профессия у нас трудная, очень многого требует. Прежде всего, вокальный педагог должен прекрасно знать технику -- быть, что называется, «гут техничнен». Кроме того, он должен быть музыкантом и знать огромный репертуар. Ведь если певец поет только то, что свойственно его типу голоса, то профессиональный педагог должен понимать все типы голосов со всем их репертуаром – и немецкую Lied, и русские романсы, и французскую лирическую оперу, и Генделя и Моцарта – огромный пласт. Это требует большого вложения сил и времени. Плюс к этому нужно знать языки -- без них сегодня нечего делать в нашей профессии. Если ты не владеешь языком, контакт с Западом невозможен. Это касается и певцов, и пианистов, и репетиторов – тебя на работу не возьмут.
Расскажи о своих учениках.
Моим первым студентом был баритон Родион Погосов. Я был, конечно, чересчур прыток и честолюбив, когда начал с ним работать. Но в 19 лет он, будучи студентом Гнесинского училища, дебютировал в театре «Новая Опера» в партии Папагено (концертное исполнение «Волшебной флейты» Моцарта) – его выбрали среди многих. А в 21 год, когда он закончил первый курс Гнесинской академии, он был первым российским певцом, кого пригласили в молодежную программу Метрополитен опера, одну из самых престижных молодежных программ мира, где приоритет отдается американцам. Проучившись там несколько лет, он спел Папагено в Мет (дирижер Джеймс Ливайн, режиссер Джулия Теймор). Сейчас у него достаточно успешная карьера: Франкфурт, Карнеги Холл, Москва. Потом ко мне пришел тенор Дмитрий Корчак. Учась в аспирантуре, он победил на ряде международных конкурсов (им. Глинки, им. Виньяса, конкурс Доминго) и стал солистом «Новой Оперы». Сейчас у него -- «Сомнамбула» Беллини в Римской опере, дебюты в Опера Бастий (Париж) в «Любовном напитке» Доницетти, «Волшебная флейта» в Ла Моне (Боюссель). Серьезный репертуар.
Ты испытал удовлетворение от своей работы? Откликнулся ли Запад так, как ты ожидал?
Если честно, в основном я испытываю неудовлетворение и грусть, мне все время чего-то не хватает, кажется, что надо лучше. Но были и хорошие моменты. Василий Ладюк выступал на конкурсе им. Виньяса в Барселоне. У него не такой уж большой голос. Но когда он начал петь, вдруг я услышал, что у него совершенно другое качество, чем у других, что он выделяется среди хороших западных певцов. Это было здорово, но я все равно не верил, что он возьмет первую премию. В жюри сидели выдающиеся люди -- боги, небожители, которых мы слушали в молодости на запиленных пластинках. Тогда я не мог представить, чтобы буду общаться с Доминго, попаду в гости к Паваротти, увижу Джоан Сазерленд, буду стоять радом с Леонтин Прайс. Когда моему ученику дали первую премию, я почувствовал огромную гордость за свою работу, за его работу. За то, что мы можем быть на таком уровне.
Все великие казались нам недосягаемыми, из другой жизни. Во время своего конкурса Доминго подошел ко мне и спросил: «Вы педагог Корчака? Поздравляю, замечательная работа!» Я счастлив, что дожил до времени, когда мифы стали реальностью.
