Я вот уже 50 лет живу в одном городе – Москве, – и мне мой город нравится. Довольно тихое, согласитесь, высказывание. Всяк кулик – и далее по тексту. Система, говоря о себе, дает максимальные сбои, а я, говоря о Москве, наполовину говорю о себе. Конечно, все неразрывно, и с каждым районом связан ворох личных историй, но все же я в состоянии отделить свои архитектурные впечатления от остальных. И вот, наконец, осмеливаюсь артикулировать свое дилетантское мнение насчет московской архитектуры. Я ведь не кто иной, как ее долгосрочный потребитель (через зрительный нерв). Сейчас, постойте, наберу воздуху в грудь и скажу то, что думаю. И делайте со мной, что хотите (в рамках уголовного права).
Мне – за редкими исключениями – нравится московская застройка ХХI века. По крайней мере, значительно сильнее, чем 70-х – 80-х гг. предыдущего. Мне нравятся Москва-Сити и Алые Паруса. Меня восхищает Ходынское Поле. Когда я пересекаю его пешком, на выходе у меня больше сил, чем на входе. Мне нравятся пешеходные мосты через Москва-реку. Патриарший – так очень нравится, как и виды с него. Скажу больше – меня устраивает памятник Петру работы Церетели. Если бы я увидел его в музее рядом со скульптурами Челлини, Микеланджело и Родена, наверное, я почувствовал бы конфуз. А как элемент городского дизайна – очень оживляет ландшафт.
Ходынское поле – место силы
Что ни говорите, неплохой силуэт
Мне нравится, когда в знакомом пейзаже появляется новая деталь. По историческому недосмотру моя малая родина в центре Москвы оказалась практически нетронута, как в центре тайфуна. Не буду врать, приятно видеть дом, где я вырос, а также соседние дома. Но если бы удалось куда-то там воткнуть что-то новое, я был бы не против.
Сейчас я живу в десяти минутах ходу оттуда, но у нас в квартале масса новых зданий. Одно из них известно архитектурно как «Яйцо Фаберже», другое – культурно, как дом няни Вики. Гости без специального образования не сразу отличают дома, которым 5 лет, от соседних, которым 105. Первые встроены достаточно деликатно, вторые – прихорошены. Я в принципе не против сноса ветхих строений. Я не считаю, что всегда обязательно воссоздавать, иногда полезнее создать. Мне кажется, что красивый новый дом лучше некрасивого старого.
Примеры потом. Дайте уж все сказать.
Я не против эклектики как таковой. Я считаю, что некоторый род эклектики, противопоказанный Петербургу, - душа московской архитектуры. Особенность Москвы – в калейдоскопе сочетаний, в череде эпох, быстро схватываемой глазом, в непредсказуемости того, что откроется за углом. Прибегая к образцам советской риторики, Москва – город контрастов, и это хорошо. Я искренне не понимаю вопроса, можно ли в принципе вписывать здание в исторический контекст, если этот контекст получился из того, что каждое новое столетие вписало по зданию. (Другое дело – что и как вписать.)
Меня в околоархитектурной полемике настораживает частица «лже». Конечно, всякая колонна сейчас, всякая виньетка – в каком-то роде лже-классицизм и лже-барокко. Но ведь так было и 100, и 200 лет назад. И смуглый чайный магазин на Мясницкой – всего лишь новодел своего времени, стилизация под Дальний Восток. Я охотно послушаю про архитектурные прорывы. Дом Корбюзье, московский модерн, ДК Русакова, Казанский вокзал… Конечно. Но город жив не единичными архитектурными открытиями, а миллионами ракурсов, где каждый дом играет свою роль. Этот – добавляет цвета, у того кокетливые балконы. По-моему, самый верный эстетический критерий – мне здесь хорошо. В 70-х я был молод, и мне было хорошо примерно на 20% территории Москвы – остальное было уж совсем не для человека. Сейчас мне пришла пора брюзжать и ворчать, а мне уютно на примерно 60% территории города. Начиная с элементарного – появились пешеходные зоны, тысячи маленьких кафе. Я могу понять ценителей прекрасного, которые плюются на мишек и прочих дельфинов на новой Манежной площади. Да и я ими не любуюсь – мишки как мишки. Но вряд ли кто-то вслух предпочтет площадь, извините, 50-летия Октября (кто не помнит – географически ту же Манежную в позднем СССР) – пустое место, которое мы объезжали на автобусе. Здесь и теперь я хотя бы могу перекусить, отдохнуть у воды. Это для меня – и я могу помечтать о мишке поавантажнее. А то было ни для кого.
Меня не привлекает идеология сохранности, консервации в качестве универсальной. Я понимаю, что охранители нужны в роли сдерживающего фактора, как тормоз – автомобилю. Но главное в автомобиле - все же не тормоз, а двигатель и руль. Замысел огородить центр и устроить из него этакий музей – проект города-пенсионера. В храме должны идти службы, в магазине – торговля. При этом мы можем поднять голову и полюбоваться потолком, скажем, Елисеевского – или метро Маяковская. В доме должны жить люди. Вор должен сидеть в тюрьме.
Фух. Ладно, раз уж такой день – давайте до кучи. Мне нравится вкус чизбургера. Скажу вам больше – мне нравится песня «Белые розы» в исполнении Юрия Шатунова. По-моему, она не ниже, а много выше среднего уровня современной попсы. В ней есть что-то подлинное, запоминающееся и щемящее.
Всё. Больше мне признаться не в чем. «Единая Россия» и Евгений Петросян мне все равно не нравятся.
О чем я не буду говорить
О смутной прелести московской изнанки: об индустриальных зонах, автобазах, овощебазах, гаражах, железных дорогах, ТЭЦ, брошенных фабриках, девушках с веслом, пограничниках, пионерах-героях. О руинах деревень и фабрик, коричневых речушках, магазинчиках середины ХХ века, нищих больницах специфического рыже-карего колора и тому подобных милых моему сердцу местах. Во-первых, я понимаю, что здесь моя любовь лишена архитектурного компонента. Во-вторых, такого добра достаточно и за МКАДом, хотя в Москве носители этой уродливой красоты встречаются масштабнее. В-третьих, не хочется отбивать хлеб у певца окраин и ближнего Подмосковья Андрея Родионова.
Слишком смутное обаяние
С другой стороны – об обаянии двориков и переулков старой Москвы. По противоположной причине – их качество, в том числе - архитектурное, никем всерьез не оспаривается. Конечно, симпатичные дворики и переулки. Но не будем ломиться в открытую калитку. Или – вломимся в другой раз.
Слишком явное обаяние
Вертикальная тяга
Сперва до меня донеслось мнение, что небоскреб давит на человека и унижает его. Из советской пропаганды (правда, втихомолку большевики постоянно старались соорудить самое высокое здание на планете). Из эмигрантской песенки «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой». Потом, когда я впервые поговорил с человеком, побывавшим там (а что? все в жизни когда-то происходит впервые), услышал немного растерянное наблюдение: нет, почему-то не давят. От частного лица, без аргументации, наблюдение убеждало.
Через много лет я лично отнаблюдал Чикаго и Нью-Йорк, сверил впечатления с компаньонами по поездке и утверждаю ответственно: не давит и не унижает. Наоборот. Поднимает, возвышает и выпрямляет осанку. Почему? Возможно, потому что, когда давит, смотришь вниз, а гуляя среди небоскребов, смотришь вверх. Или потому же, почему гигантские сосны не унижают и не давят. Или – потому что небоскребы построили люди. Скорее давит потолок 2.20, а унижает хрущоба.
Непохоже, чтобы на них что-то давило
Чикаго – город более стильный, однородный, немного напоминающий Питер. Нью-Йорк не то чтобы сильно напоминает Москву, скорее – относится к Чикаго, как Москва к Питеру. Больше жизни, больше мешанины, больше спонтанности. Все четыре упомянутых города представляются мне очень красивыми.
По-моему, мегаполис держится вертикалями. Малоэтажный, даже очень большой по площади город – все равно большая деревня. Захватывает дух от высоких кварталов.
Вид на Москву с Крылатских Холмов. По-моему, недостаток высотности
Насчет строительства высоких зданий в городе я слышу от уважаемых интеллигентных людей множество негативных суждений. По-моему, в качестве универсальных запретов – это предрассудки. Это примерно такая цепочка рассуждений: большое, заметное здание сильно меняет прежние ландшафты – следовательно, ломает их, разрушает привычную среду обитания – следовательно, надо вписывать в контекст новые элементы под стать этому контексту, чтобы на первый взгляд вообще ничего не менялось, то есть тонко и деликатно аранжировать привычное.
Звучит очень правдоподобно и, наверное, универсально верно для Питера. В Москве, повторяю, всякий создавшийся контекст возник в итоге нескольких взломов привычного, и почему бы не взломать его еще раз? Подчеркиваю – речь идет не о физическом разрушении старых красивых домов, а только о вписывании нового. По-моему, важен только независимый критерий – красивее, лучше цельная картина нового, чем цельная картина старого, или нет?
По-моему, ни одна вертикаль не лишняя
Нью-Йорк – опыты сочетаний: стилей, высот, эпох
Если конкретно – мне не нравится здание Лукойла на Чистых Прудах. Могло бы понравиться, но не понравилось. Мне не очень нравится и калягинский театр – немного массивный, неуклюжий. Зато мне нравится все новое на Павелецкой: и Дом Музыки, и офисные небоскребы. Повторяю: Москва-Сити и Алые Паруса. Жилой комплекс между Долгоруковской и Краснопролетарской. Если не утомлять вас конкретной географией (а я бы мог) – все стройное и разновысокое радует, а не утомляет глаз.
Впрочем, я не буду так уж упорствовать в отрицании архитектуры брежневской эпохи. Монументальный белый квартал можно вписать в холмы, пруды, рощи, особенно если небо темно-фиолетовое. Эльдар Рязанов в «Иронии судьбы» замечательно передал скрытый уют в этих созвездиях окон, особенно в метель. Мне всегда нравились разновысокие корпуса Нагатина.
Вид из Коломенского на Печатники
Я не уверен, что любое искусство принадлежит народу. Но искусство архитектуры, точнее, его плоды – наверняка. Дворец целиком, со всеми удобствами принадлежит графу или олигарху. Но как зрительный образ он принадлежит нам с вами. И в случае расхождения оценок я верю своим глазам, а не архитектурным экспертам.
Тем более, что иногда эти эксперты применяют откровенно полемические ходы – в чем уже эксперт скорее я, чем они. Например.
Очень уважаемый мной специалист в вопросах архитектуры Борис Евгеньевич Пастернак в дискуссии о новострое на передаче у Александра Архангельского утверждает, что между двумя постройками нельзя воздвигать третью выше их обеих, и это, мол, настолько очевидно, что и доказывать не надо. По опыту знаю, что в такой интонации подаются самые спорные тезисы, уж точно не универсальные. Прежде чем обсудить это положение, выдвину свое.
Для потребителя (в данном случае – наблюдателя, созерцателя) все равно, в каком порядке были построены элементы того или иного архитектурного ансамбля. Они воспринимаются здесь и сейчас – как одновременно существующие. Аналогично, например, в литературе – имеет значение только порядок глав в произведении, а не порядок, в каком автор писал эти главы.
Если переформулировать гипотезу Б.Е.Пастернака с учетом этой независимости, то она прозвучит так: никакое здание не должно быть выше двух соседних. (Отчего-то сразу приходит на ум Главное Здание МГУ между коробочками физфака и химфака). Согласитесь, довольно произвольное и абсурдное высказывание. Если его обобщить, в лучшем случае получатся какие-то фантастические улицы с плавно опадающей высотой домов к середине и возрастающей к концам. Ну, не считая подравненных, как в Питере.
Парадные пейзажи стильного Чикаго. Каждое третье здание выше соседних. Ну и что?
Кстати все же о Питере. Однажды мы стояли с моим знакомым, коренным петербуржцем и смотрели через Неву на городскую панораму.
- Как тебе? – спросил он.
Я, ужасно боясь показаться невежей и невеждой (честолюбивая молодость!), все же промямлил что-то про излишне ровную линию. Что не помешали бы вертикальные всплески.
- Зришь в корень, - ответил мой знакомый угрюмо. – Были церкви, большевики их посносили.
Церковь стремится в высоту. Светское здание, подхватывая это стремление, тоже уходит от утилитарности. Естественно, каждое столетие ставит свои рекорды высоты – странно было бы, если бы получалось иначе. Какой архитектурный след может оставить эпоха, где победу одержат охранители? Заведомо никакого. Не надо только физически ломать то, что можно любить и чем можно гордиться. А соревноваться, достраивать – почему нет?
Город (НЙ) учится у церкви вертикали
Ходынское Поле. Архитекторы оттянулись – я рад
Возвращаясь к высоким зданиям. Я по понятным причинам не застал времени, когда строились московские высотки. Уверен, что тогда – при том, что ворчать было опасно, – московские старожилы потихоньку ворчали. Сейчас очевидна степень участия этих семи зданий (плюс новая прекрасная высотка на Соколе) в создании образа города. Нового? Да нет, уже привычного.
Заметим – размер быстро скрадывается перспективой. Уже с полукилометра высотка не доминирует, а равноправно вписывается в ландшафт. Особенно – если построена с умом, как, скажем, на Котельнической – в самом низком месте района, у слияния рек. Да и небоскребы Москвы-Сити, если верить Википедии, чуть не самые высокие здания в Европе, видны из тысячи мест – но волне деликатно.
Уже вполне классический московский пейзаж
Москва-Сити в контексте пресненского пейзажа
Уместна мораль в такого рода статье? Как говорил приятель моего друга, главное в городской архитектуре – ротация. Это, конечно, экстремистское мнение, но в принципе мне нравится архитектурное новаторство в Москве.
За вычетом вестибюля Курская-Кольцевая. Но это другая история, о другой вертикали.
