В последний месяц прошлого года художественные обзоры многих отечественных СМИ просто звенели торжествующими заголовкам типа: «Общий итог лондонских торгов – безумные 50 млн фунтов», «Машков побил Айвазовского», «Новые русские рекорды: $3 млн за Кустодиева и $3,5 млн за Машкова», «Из «Болота» Левитана выжали $2 млн» и т.д. Цены преимущественно указывались в долларах – так более впечатляюще. В целом же такой журналистский энтузиазм и даже угар создавал впечатление, будто некая команда отечественных антикваров одержала убедительную победу то ли в ралли, то ли в стипль-чезе над командой западных антикваров. Причем с «разгромным» счетом – то есть в Лондоне русские оставили 50 млн фунтов. При этом комментаторы добавляли, что всего лишь три года назад наши соотечественники оставили на двух британских аукционах всего-то 4 млн фунтов.
Однако, если шутки в сторону, то действительно на прошедшей в Лондоне с 28 ноября по 2 декабря «русской неделе», в которой участвовали четыре аукционных дома – левиафаны рынка Sotheby`s и Christie`s, старинный и респектабельный, но дебютант в “русских торгах” Bonhams и молодой MacDougall`s, – не в пример прежним разам массированно взялись за любителей русского искусства. И среди них, кстати, были не только “тамошние” русские и русские из РФ, но и гости с Украины, которые в таком кучном составе были впервые замечены в Лондоне. Не будем уточнять причины этого появления, о них можно догадываться.
Теперь о ценах, или же о взвинченных ценах, когда они подскакивали иной раз в десятикратном размере. И отнюдь не всегда обоснованно, как, например, в случае с довольно небольшой “Одалиской” Бориса Кустодиева на “Кристи”, оттолкнувшейся от 180 тыс. фунтов и перелетевшей планку в полтора миллиона. Для сравнения: два года назад на “Сотби” кустодиевская “Красавица” - и качеством лучше, и размером больше - ушла всего лишь в половину этой суммы. Так же в с десятикратным превышением на “Кристи” ушли Иван Шишкин и Владимир Маковский, а также Константин Сомов, чьи “Пьеро и дама” привстали с 150 тыс. фунтов до опять же полутора миллионов. Впрочем, Сомов стоил того. Но вот за что “Натюрморт с цветами” Ильи Машкова (нормальная для него, но не более того работа) сподобился удара молотка аукциониста “Сотбиса”, отбившего 1 млн 900 тыс. фунтов, объяснению поддается с трудом. Разумеется, отчасти в этом повинен заводной ажиотаж торгов. Однако не только это.
Вероятно, покупателя привлекло не только имя известного русского модерниста, не только датировка работы – “1912 год”, но и достаточно отчетливый и приличный “след”: натюрморт выставлялся в амстердамском Стейделик-музее в 1913 году. Видимо, дело еще в том, что нынешний покупатель, скорее напоминающий вкладчика, предпочитает инвестировать средства в надежные вещи, сколько бы они ни стоили. И потом, кажется, на Машкова, в отличие от Шишкина и Айвазовского, Киселева и Петрова-Водкина, фальсификаторская индустрия еще не положила глаз. Или же с ним не было пока таких скандалов. Стоит ли напоминать о том, как в свое время наследили фальсификации русского авангарда, да так, что к работам из этого сектора рынка многие и до сих пор боятся подходить.
Так, например, выставленная на “Сотбис” коллекция графики русского авангарда (Малевич, Ларионов и т.д) практически “прокатилась” (если некоторые вещи и ушли, то по самому низкому эстимейту). Хотя все вещи происходили из респектабельного собрания Ротшильдов – то есть, куда уж надежнее. И тем не менее, сектор авангарда пока остается замороженным. Можно только гадать, когда он оттает. В принципе, такое же “замутнение” может коснуться и стринга живописи XIX века, и тому уже есть некоторые примеры – тот же Шишкин, тот же Киселев, умело сделанные фальсификаторами из работ немецких и скандинавских художников. Впрочем, это особый разговор.
Как становится понятным, покупатель нацелен на качественные работы и с основательным провенансом. Например, вряд ли такому вкладчику интересна “Святая Варвара” Нестерова, склеенная из кусочков и замученная реставрацией, или же тоже склеенный из двух кусочков бумаги “Эскиз костюма испанской танцовщицы” Натальи Гончаровой.
Хотя ассортимент предложенного на торгах из года в год не слишком меняется и из него очень состоятельные покупатели “выбивают” относительно топовые вещи, определенные подвижки в русском секторе рынка все же заметны. Так, к примеру, хронологическая планка все очевиднее залезает в XX век. Но это отнюдь не значит, что в сторону авангарда. Это и советский фарфор, у которого образовались стабильные и финансово не стесненные почитатели, что незамедлило сказаться на динамике цен. Это и художники, уехавшие с мирискуснической традицией на Запад, и те из них, кто то напрямую, то косвенно примыкал к «парижской школе». Бывает и так, что некоторые составители аукционных коллекций из конъюнктурных соображений насильно приписывают к ней того или иного мастера.
Так, к примеру, однажды таким образом к русским приписали Кислинга, родившегося в Кракове, в начале века вообще входившего в Австро-Венгерскую империю. Однако это все от аукционного азарта. В целом же выделился специальный аукционный дом, занимающийся этим искусством. Это – MacDougall`s, все более набирающий вещей этого рода, что нельзя сказать об опыте, который несколько отстает. Тем не менее, MacDougall`s, если и не завел моду на это русское зарубежье, то поддерживает и стимулирует ее как может. И это своевременно, поскольку в Москве имеется не только круг любителей этого искусства, но и галереи, специально им занимающиеся.
С четырьмя лондонскими аукционными китами скандинавским коллегам из Bukowski и Uppsala Auktionskammare (у них торги также проходили в конце ноября – начале декабря), разумеется, невозможно тягаться. Собственно, у них своя покупательская аудитория, наезжающая в Хельсинки и шведскую Уппсалу в поисках недорогих, но качественных работ русских художников - не столь известных, но которых потенциально можно «раскрутить». То есть, приезжают в основном дилеры. Привлекает их к тому же и то, что можно добыть малоизвестную вещь значительного мастера (скажем, Репина), поскольку после 1917 года такие работы застряли в Скандинавских странах, в коллекциях состоятельных шведов, на русских дачах в Финляндии. Потом их, естественно, реализовывают на нашем внутреннем рынке. В подлинность таких произведений обычно верят, однако всякое случается. К тому же над вещами из Скандинавии порой зависает туман подозрений. Известно ведь, что на неаутентичных «шишкиных» и «киселевых» проступал скандинавский след. Не будем углубляться в эту проблему, и, как говорили древние, nomina sunt odiosa. В любом случае, без известной доли риска в антикварном деле не обойтись. Рискнувшим же можно посоветовать: «Cherchez la provenance».
