Мы продолжаем публикацию цикла статей замечательного корееведа, аssociatedprofessor университета Кукмин (Сеул) Андрея Ланькова о том, как жила Северная Корея при Ким Ир Сене, когда она была самым огосударствленным обществом в мировой истории.
Все те тридцать лет, которые я занимаюсь Северной Кореей, мне с завидной регулярностью приходится сталкиваться с очередной волной разговоров (точнее, не разговоров даже, а публикаций в прессе) о том, что северокорейское правительство, дескать, «наконец-то разрешило рынки». Подобные сообщения появлялись в мировой прессе и в 1984-85 годах, и в начале 1990-х, и в 2000-2003 годах. Разговоры эти являются достаточно забавными, ибо «разрешить рынки» северокорейское правительство не могло по одной простой причине: оно их никогда и не запрещало.
В конце 1960-х годов Великий Вождь, Солнце Нации, товарищ Ким Ир Сен высказался по этому вопросу вполне определённо и недвусмысленно. Он сказал, что на данном историческом этапе существование рынков неизбежно, хотя в исторической перспективе они, конечно же, обречены.
Действительно, в Северной Корее времён Ким Ир Сена рынки существовали, хотя и играли ограниченную роль в снабжении городов продовольствием и товарами первой необходимости. В большинстве случаев рынки эти работали всего лишь три дня в месяц, собираясь в определённом месте, обычно на окраине уездного центра.
Целый ряд товаров и продуктов был в те времена запрещён к продаже. В частности, на рынках нельзя было продавать зерновые, спиртное и подавляющее большинство промышленных товаров. На практике запрет на продажу зерновых в целом соблюдался, хотя при желании рис на рынке купить всё-таки было можно (из-под полы, разумеется). Запрет на торговлю спиртным соблюдался хуже, а промышленные товары примерно с 1980 года не просто регулярно появились на рынке, но и составляли едва ли не большую часть того, что там реально продавалось.
Впрочем, северокорейские рынки времен Ким Ир Сена были маленькими и неказистыми. В большинстве случаев они представляли собой просто большое пространство на окраине уездного города, которое было отгорожено высоким бетонным забором. Торговцы располагались прямо на земле: развертывали куски пленки (немалый дефицит в те времена, кстати сказать) и раскладывали на них свои товары.
Количество товаров на рынках заметно увеличилось в начале 1980-х годов в связи с двумя обстоятельствами: во-первых, в 1982-84 годах было разрешено приглашать в Северную Корею родственников из Китая. Таких родственников имеет немало северокорейцев: в настоящее время в Китае приживает около двух миллионов этнических корейцев, большую часть которых составляют потомки выходцев из северных провинций Корейского полуострова, перебравшихся в Маньчжурию в конце XIX – в первой половине XX века. Родственники эти стали посещать Северную Корею не столько с сентиментальными, сколько с коммерческими целями, используя такие поездки как предлог для легализации мелкой челночной торговли.
С другой стороны, оживлению рыночной торговли немало способствовало и то обстоятельство, что с 1984 года была официально разрешена работа надомных бригад, известных как «бригады 3 августа». Теоретически считалось, что эти бригады работают в рамках государственных предприятий, отходы которых они должны были использовать в качестве сырья. В первые годы существования этой системы так дела, в общем, и обстояли. Работая на дому и используя промышленные отходы, бригады производили разнообразный ширпотреб: швабры, деревянные расчески, заколки для волос и т.д. Продавалась такая продукция через комиссионные магазины, а часто и напрямую, через рынок.
Впрочем, коммерческая торговля (то есть торговля за деньги, а не за карточки и талоны) в Корее времен Ким Ир Сена не ограничивалась одними рынками. С конца 1970-х годов в Северной Корее появились и валютные магазины.
Связано это было с тем, что на территории Северной Кореи с начала 1960-х годов присутствовало большое количество (около 95 тысяч человек) переселенцев из Японии. Эти переселенцы являлись этническими корейцами, которые в конце 50-х и начале 60-х годов поверив рассказам о социалистическом рае, решили покинуть Японию, где они подвергались тогда серьезной дискриминации. В реалиях этого рая многие из них разочаровались сразу по прибытии, однако обратной дороги не было.
В большинстве случаев эти переселенцы получали немалые денежные переводы от тех родственников, которые в своё время благоразумно решили, что торопиться в рай не следует и лучше на какое-то время всё-таки остаться в капиталистическом японском аду. Довольно быстро северокорейское правительство обнаружило, что эти переводы являются важным источником валютного дохода. В результате КНДР стала социалистической страной с одним из едва ли не самых либеральных валютных режимов.
Подразумевалось, что переселенцы или другие обладатели валюты могут в любое время прийти в валютный магазин и купить там высококачественные импортные товары, которые были абсолютно недоступны не только простым северокорейцам, но и большинству номенклатуры. По своему ассортименту крупные валютные магазины, в том числе и располагавший в центре Пхеньяна главный северокорейский валютник - Универмаг Раквон (буквально «Рай»), по ассортименту примерно соответствовали небольшим японским универмагам.
Впрочем, разговоры с северокорейцами среднего и старшего возраста подтверждают: хотя коммерческая торговля – и в форме рынков, и в форме валютной торговли, и в форме продажи дефицита с рук – в Северной Корее в кимирсеновские времена вполне существовала, однако пользовались ею относительно немногие. Какими бы скудными нам ни казались тогдашние нормы снабжения, подавляющее большинство северокорейцев было ими удовлетворено и прибегало к услугам коммерческой торговли лишь в крайних случаях. Всё стало меняться, когда государственная торговля и карточная система оказались не в состоянии удовлетворять даже самые минимальные потребности населения.
