О чем говорит победа Дональда Трампа

Победа Трампа может быть прокомментирована и интерпретирована в очень разных контекстах. Но среди прочего это история

1) о необходимости четче различать желательное и вероятное (хотя бы для себя; формирующая роль высказываемого прогноза — отдельный вопрос),

2) о необходимости думать над выделением ситуаций, в которых обычно справедливый умеренно инерционный прогноз становится менее вероятным, чем катастрофический.

И никакой «черный лебедь» (вместе с его автором) здесь ничего не проясняет, а специалисты по вечно катастрофическим прогнозам от наличия таких эксцессов не становятся более осмысленными (вне зависимости от их идеологических симпатий). Да, сломы тренда происходят, но их экспертиза не помогает ни на основной части траектории, когда этих сломов не происходит, ни в поиске мест и механизмов этих сломов.

Кажется полезным вспомнить, что в 2000 году недоумение, как такой специфический человек как Буш-младший мог возглавить США, тоже было сильным. При том, что Альберт Гор тоже не вызывал сверхэнтузиазма (если сравнить с Клинтоном или Обамой).

Да, в 2016 году негодование по поводу победителя и невосхищение побежденной оказалось куда сильнее. Да, кажется, не исключено, что сильнее может стать и эффект победы данного кандидата. Впрочем, Буш на фоне Клинтона тоже для многих создал ощущение контрастного душа. И идеи переезда в Канаду и необходимости готовиться к гражданскому противостоянию зазвучали тогда. Впрочем, 11 сентября и дальнейший Афганистан имелись бы при любом президенте; Ирак — в большей степени под вопросом.

Отличие ситуации от 2000 года в системности/антисистемности победителя? Сложный вопрос. Наверное. Другой вопрос, что относительно гибкие системы успешно интегрируют антисистемность.

Не думаю, что ответ на вопрос, чего ожидать от будущего президента, очевиден. Какие-то звучащие прогнозы имеют смысл, какие-то кажутся пока не слишком обоснованными. Скорее всего, как и в случае с Бушем-Клинтоном, предстоит частичный демонтаж наследия предшественника — во всяком случае, в сфере социальных реформ. Но вряд ли целиком: контрреформы — нормальный этап цикла практически любых реформ. Отдельный и непростой вопрос, чем будет не в предвыборных декларациях, а на практике отличаться внешняя политика.

Кажется вероятным, что более импульсивная стилистика не сможет не сказаться на общей политической манере новой администрации, но вот, насколько радикально выходящими за рамки некоторого консенсусного поля будут предпринимаемые меры — большой вопрос. Тем более, что излишнее противопоставление себя слишком радикальными действиями этой зоне относительного консенсуса чревато импичментом и приходом к власти куда более «системного» вице-президента. Вопрос даже не столько в реальной вероятности подобного исхода (хотя исключать этого нельзя), сколько в наличии самого фактора подобной угрозы.

Как бы плохо ни относиться к фигуре Трампа, его победа — повод не проклинать проголосовавших, но задуматься о тех проблемах, зонах напряжения, которые могли привести к подобному результату.

Отдельный непростой вопрос не столько для оперативных комментариев, сколько для спокойного анализа, рекомендаций и прогнозов — вписывание произошедшего в ряды событий в разных странах. Одна ли и та же природа у роста влияния левоправого «популизма» в разных странах Старой Европы, Новой Европы, в России и в США? Что из себя представляет этот «популизм» (или эти «популизмы») и т. д. Сегодняшняя статья Нила Фергюсона называется «Populism as a Backlash against Globalization - Historical Perspectives».

И снова перед нами выбор общего подхода к интерпретации событий — правда уже не между инерционностью и катастрофой, а между двумя инерционностями. Одна инерционность говорит, что изменения будут слабее ожидаемых. Другая требует ожидать продолжения слома трендов. Здравый смысл, правда, советует не торопиться ужасаться по поводу грядущей победы Марин Ле Пен и следить за каждой ситуацией в отдельности.