Смерть действующего диктатора – это и радость, и горе. Радость, потому что худшее, как можно надеяться, позади – во всяком случае, на некоторое время. Горе – потому что если только смерть смогла отстранить диктатора от власти, значит, в стране все здоровое задавлено и зачищено. То есть ждать немедленного радикального улучшения не стоит.
Туркменбаши боялся многого: оппозиции, живущей за границей и затаившейся в стране, агентов соседнего Узбекистана, русского театра и западных НПО, любых журналистов, американских баз и их недопуска в страну (потому что, расправившись с бывшими деловыми партнерами по наркопроектам – талибами, могли взяться и за него), своего населения, которое, не дай бог, в российских и западных вузах нахватается чуждой туркменскому духу заразы, своих соратников (и тех, кого знал слишком долго, и тех, кого знал слишком мало) и еще много чего. Не боялся он, кажется, только одного: того, что не хватит разведанного газа для выполнения всех подписанных контрактов – может, думал, что как-нибудь договорится, а может, рассуждал как Ходжа Насреддин: к нужному моменту умрет или шах, или ишак, или он сам.
Характерно, что конец диктатуре Туркменбаши положили не лазутчики из Узбекистана и не агенты эмигрировавших экс-соратников, не “цветная революция”, финансируемая “мировой закулисой” – при настолько жестком режиме не может быть никаких “цветных революций”. И даже, похоже, не какая-то из придворных групп, испугавшихся, что в ходе очередной чистки очередь дойдет до нее (хотя, как показывают недавние исследования, именно этот способ отстранения диктаторов от власти является самым распространенным). Все случилось гораздо более неприятно: злых демонов не потребовалось – бог умер сам.
Впрочем, естественную смерть (а речь, думаю, идет именно о ней) надо было еще заслужить. Чтобы избежать самого распространенного способа отстранения от власти, Туркменбаши использовал практически единственный относительно надежный метод – капустный способ чистки элиты (слой за слоем). Этот метод нам хорошо известен по сталинскому периоду, практикует его и белорусский коллега покойного. Беды с этой технологией одна: даже если будешь успевать счищать “элитный” слой до созревания коварных замыслов – страх, остающийся у каждого выжившего во власти на момент смерти диктатора, оказывается настолько значимым ощущением, что без каких-то форм компенсации в виде развенчания “культа личности” – сколь бы это ни противоречило поверхностно прагматическим соображениям стабильности режима – обычно не обходится. А уж первоначальные клятвы над гробом этому тем более не помешают.
Нынешний туркменский и.о. здесь вряд ли станет исключением. Какое бы отношение к правде ни имели слухи о том, что он – внебрачный сын Ниязова, “отец всех туркмен” не стеснялся публично прикладывать и министра здравоохранения. Так, на одном из совещаний в ноябре 2003 года Ниязов подверг его деятельность резкой критике: “У тебя врачи не умеют делать уколы! За все время твоей работы в республике не появилось ни одного известного врача!". В свое оправдание К. Бердымухаммедов начал бормотать что-то про "великого Туркменбаши" и "великую Рухнаму". Ниязов грубо оборвал его, сказав: "Что ты мне тут рассказываешь! Ты что, меня раз в год видишь?!”. На тот раз все обошлось, но никаких оснований для уверенности в будущем Бырдымухаммедов не имел – теряли все и куда более близкие Турменбаши люди. Кстати, переход власти к бесспорному родному сыну Ниязов затруднил тоже самолично. Речь идет даже не о жизни Мурата в Европе, а о том, что усиленное культивирование вождем туркменскости не могло не осложнять перспектив для собственных детей-полукровок.
Полная стабильность – неизменность форм – после смерти действующего диктатора не может быть обеспечена и по другим причинам: совокупность придворных кланов и группировок скорее всего будет вынуждена остановиться на какой-то компромиссной фигуре, которая будет восприниматься как недостаточно сильная, чтобы узурпировать единоличную власть (не исключено, что Бырдымухаммедов возник именно в этом качестве). Если представления о характере фигуры окажутся верны, то на этом борьба за власть не закончится, но чаще “коллективное руководство” ошибается. И тогда происходит отстранение бывших соратников – обычно под какой-нибудь идеологической приправой.
В туркменской ситуации эту схему может нарушить, кажется, достаточно сильный глава службы охраны Ниязова Акмурад Реджепов. Непрозрачность жизни таких режимов не позволяет оценить степень контроля за ситуацией отдельными фигурами. Если в случае Реджепова она достаточно велика – это может способствовать объединению против него опасающихся его дальнейшего возвышения. Если слишком велика, то это объединение окажется неудачным.
Может ли к разделу власти быть привлечена оппозиция? Скорее всего, не раньше начала критики “культа личности”. Возможно, как дополнительный ресурс одной из элитных группировок в борьбе за внутреннюю или внешнюю поддержку.
Внешний фактор, скорее всего, будет играть более существенную роль уже на этапе уточнения курса новыми властями – во всяком случае, если не дойдет до гражданской войны. Предусмотрительно не войдя ни в ШОС, ни в ОДКБ, Туркменистан отчасти обезопасил себя от слабосанкционированного вмешательства этих коллективных структур.
Очень значим фактор Узбекистана, но и ему придется быть достаточно осторожным.
Наша страна, будучи некогда центром туркменской политэмиграции, поддерживая отношения с разными силами и в самой стране, в последние годы радикально усилила сотрудничество с Туркменбаши. Удастся ли сейчас сыграть роль посредника между оппозицией и властью – большой вопрос. Претендентов будет много. Впрочем, поскольку некоторые из них не намного меньше запятнали себя сотрудничеством с Туркменбаши, за это можно попробовать побороться. В конце концов, Туркмения – это один из немногих случаев, когда мы можем выступить либерализаторами режима.
Есть сила, недопуск к власти которой должен будет объединить большинство заинтересованных в Туркмении сторон. Во всяком случае – Россию, США, Евросоюз, Китай и официальную Турцию. Речь идет о радикальных исламистах. Важно, чтобы разного рода геополитические игры с нулевой суммой не привели к их преумножению. Впрочем, ничуть не меньше опасность спекуляции на этой угрозе какой-нибудь из претендующих за власть группировок – в борьбе с другими.
В 2003 году российское руководство позволило отменить для живущих в Туркмении россиян двойное гражданство, тем самым продав соотечественников за газ. Некоторый минимум моральных обязательств перед ними в нынешних условиях – обеспечить на случай горячего переходного периода возможность облегченного переезда в Россию. Тем более что многие свои российские паспорта не сдали, как требовал Туркменбаши, а только спрятали их подальше.
Рано или поздно перед новыми туркменскими властями встанет проблема утилизации изваяний “отца всех туркмен”. Тем более что можно не сомневаться: вместо золота во многих случаях использовали лишь тонкий слой позолоты.
Но особенно больно закат позолоченного века ударит по группе наших совестливых литераторов, которые не могли стерпеть, чтобы строки творений Туркменбаши не удобряли почву русской литературы. Они, наверное, все еще надеялись рано или поздно получить заказ на конгениальное пересоздание “Рухнамы”, репутацию подпортили, а денег теперь уже, похоже, не дождутся никогда.
