Для проекта «После» Дмитрий Ицкович и Иван Давыдов поговорили с востоковедом Андреем Ланьковым о том, как в обеих Кореях воспринимают глобальные мировые события (и российско-украинский конфликт в том числе), об «отмене русской культуры», о медийных истериках и об опыте пандемии.
На Корейском полуострове существуют два государства. Разница между ними в экономических моделях и в уровне жизни, как известно, огромная. Северокорейская официальная статистика (подчеркиваю — северокорейская официальная статистика, переданная правительством КНДР в ООН!) оценивает ВВП на душу населения в Северной Корее в 1,300$, где-то как в Бангладеш примерно. Южнокорейская статистика — примерно 30,000$. Получается 25-кратная разница, в мире нет нигде такой разницы между двумя странами, у которых есть общая сухопутная граница.
Северная Корея традиционно делала ставку на самоизоляцию, на то, что они красиво называли «революционным духом опоры на собственные силы». Подразумевалось, что любой уезд, любая провинция, даже крупное предприятие и уж тем более страна должны производить всё, что необходимо. Во многом это, конечно, была демагогия, потому что на практике Северная Корея десятилетиями поддерживалась на плаву за счет советских субсидий, но тем не менее такая установка для Северной Кореи всегда была характерна. Кроме того, поскольку страна бедная, де-факто существует натуральное хозяйство. Жизнь северокорейской деревни сейчас во многих отношениях не слишком-то отличается от жизни корейской деревни пару столетий назад. Всё это делает страну относительно малоуязвимой для внешних экономических воздействий — не то чтобы неуязвимой, нет, но малоуязвимой.
Так что для Северной Кореи происходящее сейчас создание блоков, разделение мира на блоки — это, конечно, дар небес. Почему? Дело в том, что они естественным образом превращаются в стратегическое предполье Китая. У Китая традиционно к Северной Корее было сложное отношение. С одной стороны, китайцы ценили Корею именно как буферную зону, которая позволяла держать американские войска на Корейском полуострове чуть-чуть подальше. Кроме этого, всё-таки и то обстоятельство, что формально Северная Корея позиционировала себя как социалистическая страна, как и Китай, тоже создавало позитивные коннотации в Пекине. С другой стороны, у Китая вызывала недовольство северокорейская ядерная программа, потому что распространение ядерного оружия неизбежно подрывает важнейшую китайскую привилегию — обладание абсолютным средством сдерживания. Пять «законных» ядерных держав – это такой эксклюзивный клуб, и чем меньше в нем членов, тем лучше. Кроме того, сам факт наличия у КНДР ядерной программы давал то ли повод, то ли причину для сохранения, а иногда даже увеличения американского присутствия в регионе, что тоже Китаю не очень нравилось. Ну, и кроме того, между китайским и северокорейским руководством на личном уровне отношения зачастую были весьма непростыми.
Но это дело прошлое. Сейчас, в условиях противостояния с США, для Китая ценность Северной Кореи, в первую очередь как буферной зоны, резко возросла. Примерно в 2019 году Китай, судя по всему, принял важнейшее стратегическое решение —поддерживать Северную Корею на плаву вне зависимости от того, что Северная Корея делает. Сейчас Северная Корея живет, скажем так, на китайское пособие — это продукты питания, зерно, рис, это удобрения и, разумеется, топливо, которое поступает через нефтепровод. Объемы всех этих поставок определить трудно, но судя по тому, что в Северной Корее на рынках, где ценообразование уже давно свободное, цены на топливо и зерновые стабильны, можно предположить, что Северная Корея получает от Китая достаточно для того, чтобы держаться на плаву.
Вдобавок в нынешней ситуации Китай не потерпит никаких беспорядков в Северной Корее. Если там что-то такое начнет происходить, китайцы, скорее всего, вмешаются. Впрочем, вероятность того, что в Северной Корее что-то начнет происходить, скажем прямо, не очень велика.
Так что Северной Корее, можно сказать, опять повезло. Да, у Северной Кореи есть неприязнь к Китаю, но в нынешних условиях, впервые после 30-летнего перерыва, у Северной Кореи появился спонсор, причем мечта, а не спонсор. Северокорейскому руководству совершенно понятно: что бы оно ни делало, Китай всё равно будет выдавать им вот эту самую толику малую. Китай готов сейчас закрывать глаза и на ядерную программу, и на всё что угодно. Китай не хочет давить на Северную Корею, потому что давление может спровоцировать внутриполитические осложнения. Таким образом, Китай взял на себя решение северокорейских экономических проблем, что для Пхеньяна стало достаточно неожиданным и приятным сюрпризом.
На изменение ситуации в Пхеньяне отреагировали быстро. Экономические реформы, которые проводились в Корее — весьма, кстати, успешные, — с 2017 по 2018 год, были немедленно свернуты. Сейчас о развитии рыночных отношений не говорят, всё в основном о том, что нужно усиливать роль государства и плановой экономики. Понятно, что эффективность такой модели невелика, но эффективность сейчас особо северокорейское руководство и не волнует, ведь Китай за всё платит: «Все счета посылайте, пожалуйста, в Пекин».
В то же самое время не надо строить иллюзий, недоверие между Пекином и Пхеньяном сохраняется. Для северокорейских спецслужб именно Китай — не Южная Корея, не США, а именно Китай — остается главным противником. Северокорейцы не забыли и не простили того, что в 1956-м году Китай принимал участие в неудачной попытке отстранить Ким Ир Сена, деда нынешнего руководителя, от власти. Они понимают, что Китай — это чуть ли не единственная держава в мире, которая может иметь и возможность, и желание вмешаться в северокорейские внутренние дела. Но тем не менее сейчас, под боком у Китая, сохраняя по отношению к нему определенную автономию и дистанцию, Северная Корея чувствует себя уютно. То, что Россия оказалась в этой команде, тоже для Пхеньяна приятно, хотя не надо преувеличивать — размер товарооборота между Россией и Северной Кореей достаточно скромный, и я не ожидаю, что он существенно вырастет.
Теперь переходим к Южной Корее. С Южной Кореей дела обстоят, конечно, весьма и весьма грустно. Северная Корея с самого начала своей истории, с конца 1950-х годов, сделала ставку на автаркию, самоизоляцию и регионализацию. Вначале казалось, что эта ставка является катастрофически неверной, но сейчас появились определенные сомнения, ибо начавшийся распад глобализации Северной Корее пошел на пользу. Южная же Корея находится в состоянии определенной растерянности. Дело в том, что с 1960-х годов Южная Корея развивалась, условно говоря, по модели «станем мастерской мира». Поскольку в Южной Корее вообще нет никаких ресурсов и никаких полезных ископаемых, ставка в развитии экономики была сделана на единственный ресурс, который там имелся, — на рабочие руки. Корейцы — люди дисциплинированные, трудолюбивые, готовые работать точно по инструкции, а пока страна была бедна — и за очень и очень маленькие деньги.
На этом вся стратегия Юга и была построена. Они хотели ввозить из заграницы сырье — а откуда ввозить? Откуда дешевле, оттуда и ввозить, глобализация, однако! А потом то, что произведено из этого сырья, продавать за границу. А где продавать? Да где угодно! Южная Корея никогда не уделяла особого внимания политическим моментам, никогда особо не интересовалась состоянием прав человека и национальных меньшинств в той стране, с которой она торговала. Платят деньги — и хорошо. Эта модель государства-фабрики, у которой на входе ресурсы, на выходе готовая продукция, Южной Корее служила очень хорошо, и Южная Корея на протяжении последних 60 лет истории била все рекорды по темпам экономического роста. Однако в итоге страна оказалась чрезвычайно зависящей от внешней торговли (впрочем, возникает вопрос: а были ли варианты у страны, которая начисто лишена природных ресурсов)? Как бы то ни было, она оказалась зависимой, что сейчас вызывает напряжение у южнокорейского руководства.
Страна теряет значительную часть рынков. Дело в том, что в условиях возникновения блоков Южная Корея неизбежно сближается с Соединенными Штатами. Сейчас этому помогает то обстоятельство, что в Южной Корее у власти находятся консерваторы, которые традиционно, вот уже больше ста лет, ориентируются именно на США как на образец. Но если бы у власти находились левые националисты, которые сейчас в оппозиции, они бы делали практически то же самое.
Тем временем Северная Корея активно развивает свою ядерную программу, у Северной Кореи появляется тактическое ядерное оружие, которое можно использовать как оружие поля боя и против которого южнокорейская армия, несмотря на всё ее превосходство в обычных вооружениях, в общем, бессильна. Поэтому с точки зрения южнокорейского руководства очень важно максимально усиливать и укреплять связи с США. А США оказывают на Южную Корею давление, требуя, чтобы она особо не торговала с государствами, входящими в другой блок. К России это, разумеется, тоже относится, но долгосрочное давление идет по китайскому направлению. США требуют от Южной Кореи, чтобы она, торгуя с Китаем, не передавала в Китай высокие технологии, это очень важный момент. В первую очередь, речь идет о полупроводниках, ну, и о многом еще. Соответственно, в обозримом будущем объемы торговли Южной Кореи с Китаем начнут сокращаться. Корея теряет рынок, и рынок большой, потому что на настоящий момент на Китай приходится порядка 32 % южнокорейского внешнего торгового оборота. Ну, собственно, на Китай — что-то порядка 24 % и где-то около 7 % — на Гонконг, то есть практически треть. Треть торговли — это торговля с Китаем, и эта торговля начинает сокращаться. Чем ее заменить — непонятно. Игнорировать американские требования тоже невозможно, потому что это поставит под сомнение военный союз. А при наличии откровенно враждебного ядерного соседа Южная Корея себе этого позволить не может.
Так что получается крайне дискомфортная ситуация, когда Южная Корея, сделавшая во многом ставку на разнообразные рынки во всем мире, неожиданно обнаружила, что значительная часть этих рынков просто исключена по политическим причинам. Ситуация для Южной Кореи новая. Ну, когда-то, в период холодной войны, страны социалистического блока не торговали с Южной Кореей. Но это им было не важно, в конце концов, рынок не очень большой. А сейчас получается с Китаем вот такая неприятность. Вдобавок просто боятся с Китаем ссориться, потому что когда Южная Корея разместила на своей территории американскую систему НПРО, то, поскольку локаторы этой системы могут просматривать воздушное пространство в Китае, Китаю это не понравилось, и он ввел против Южной Кореи крайне неприятные санкции. Причем китайские санкции вводились таким образом, что сам факт их существования можно было отрицать. Не то чтобы принималось какое-то открытое официальное решение, а вдруг, например, перестали в страну приезжать китайские туристы. Вскоре выяснилось, что всем турфирмам, которые отправляли людей в Южную Корею, позвонили из соответствующих мест и настойчиво посоветовали не отправлять в Южную Корею группы. Одиночек — можно, но китайцы не очень любят ездить в одиночку, просто опыта нет и побаиваются.
В Северной Корее — в руководстве, по крайней мере, — ликование: «Теперь нам несколько десятилетий, пока американцы с китайцами собачиться будут, ничего не грозит, и денежка капает». В Южной Корее — паника: «Что мы будем делать, когда у нас и так демография в очень неприятном положении, когда мы побили очередной мировой рекорд по снижению рождаемости?» Там она самая низкая в мире — 0,8 рождения на женщину. 0,8! Меньше единички! Не двух, которые необходимы для простого воспроизводства, а единички — «вот что мы будем с этим делать?». Плюс, конечно, ситуацию нагнетает северокорейская ядерная программа. Если Северная Корея, оказавшись под боком у Китая, о своей безопасности не беспокоится, то Южной Корее приходится напрягаться.
Теперь о реакции на российско-украинский конфликт. Северная Корея оказалась одной из четырех стран-участниц Генеральной ассамблеи ООН, которая проголосовала против резолюции, осуждающей действия России на Украине, случилось это в марте. Другие страны — это Сирия, которая, понятно, очень сильно зависит от российского воинского контингента, это Белоруссия (комментарии излишни), это Эритрея (почему, не знаю) и это, наконец, Северная Корея. Северная Корея сейчас систематически голосует в ООН и в других организациях в пользу России и рассчитывает, разумеется, на ответные однотипные услуги. Причем получается так, что когда Северная Корея поддерживает российскую резолюцию или, наоборот, выступает против резолюции антироссийской, реально ей это ничего не стоит. А вот когда российские дипломаты блокируют те или иные резолюции, осуждающие действия КНДР, в том числе и резолюции о дополнительных санкциях, это Северной Корее приносит вполне определенную материальную прибыль. Кроме этого, мы имеем сообщение, скорее всего, вполне обоснованное, о том, что в обозримом будущем на территории Донецкой и Луганской республик появятся северокорейские строители. Надо помнить, что КНДР — одна из очень немногих стран, которые формально признали республики Донбасса (разговор состоялся еще до окончания референдумов, теперь КНДР — единственная страна, признавшая их результаты. — Полит.ру). И, судя по всему, в данном случае речь идет не о каких-то фантазиях, потому что об этом неоднократно говорил посол России в Пхеньяне Александр Мацегора — человек, прямо скажем, к фантазиям не склонный. Более того, разговоры о блестящих достоинствах корейских строителей пошли и на уровне Совмина.
Северокорейские рабочие дисциплинированны, водку не пьянствуют, безобразия не нарушают, к женщинам не пристают, оргпреступностью не занимаются. Из общежития — на работу, с работы — в общежитие, тихо, спокойно, не проблематично. Работают как трактора — 10 часов, 12 часов, 14 часов, неважно. Мечта работодателя, а не рабочие.
Разговоры о поставках боеприпасов, которые шли в последнее время, — тут ситуация очень сложная. Я сильно подозреваю, что имел место какой-то запрос, потому что об этом говорят с очень большой суровостью и уверенностью американцы, и кое-какие слухи ходят, но далее западная печать говорит, что, мол, уже и боеприпасы в Россию поставляются — вот это и вызывает большие-большие сомнения. А рабочие будут, скорее всего, рабочие будут. Это не большой заработок, не очень большой, конечно, но с миру по нитке — хозяину рубашка, как говорится.
Что пишут в северокорейской прессе об украинских событиях? Да ничего не пишут. Северокорейская пресса с января-февраля 2020 года практически прекратила публиковать сообщения из-за границы, международных новостей сейчас мало, где-то около половины страницы или меньше в газете на них отведено. И выбор в пользу сообщений об эпидемиях и стихийных бедствиях — это бóльшая часть: в Нигерии упал автобус, в Индонезии гигантские лесные пожары — вот в таком духе сообщения. И, в общем, всё. Иногда — о борьбе с американским империализмом в той или иной умеренно дружественной стране. Так что никаких детальных материалов о конфликтах, которые могут показаться читателям сложными или неоднозначными, в Северной Корее сейчас в печати не публикуют. Раньше, кстати, публиковали, не надо примитивизировать северокорейскую печать. Там бывали очень неплохие аналитические статьи, но вот в последние два с небольшим года они перестали появляться. Взят курс на то, чтобы о внешнем мире говорить поменьше. Соответственно, развитие ситуации на Донбассе, украинская ситуация — об этом не знают особо в Северной Корее.
В Южной Корее с самого начала, разумеется, симпатии находились на стороне Украины. Есть небольшие пророссийские группы, но они крайне маргинальные, есть даже люди, которые транслируют, более-менее переводя на корейский, сообщения официальных российских СМИ и выкладывают это в интернет. Но эти группы невелики, и подписчиков там немного. Бóльшая часть выразила симпатии Украине, проводились какие-то мероприятия, сбор средств и так далее. Более того, до недавнего времени для политика было большим плюсом съездить в Украину, и если с Зеленским в Киеве удастся повстречаться, то это совсем хорошо. Так сказать, набрать отраженные очки. С другой стороны, Южная Корея очень не хочет принимать участие в американских санкциях и пытается по возможности от этих санкций уклоняться. Вдобавок у южнокорейцев нет ощущения глобальной миссии. Они не собираются ни освобождать мир, ни нести свет правильной веры, ни показывать, как надо. Поэтому их отношение к сложным ситуациям достаточно прагматичное и, я бы сказал, где-то циничное. Если они могут торговать, будут торговать: если мы будем продавать наш товар и нам за это принесут настоящую полноценную денежку — мы это будем делать за исключением тех случаев, когда уж слишком сильно на нас надавят, чтобы мы это не делали. Торговля с Россией продолжается. Корейские фирмы, если на них надавят американцы (а больше, в общем, некому), с рынка России уйдут, в этом нет сомнений, но по своей инициативе уходить они особо не хотят. Да, симпатии Украине есть, да, какие-то словесные декларации делаются, да, иногда попытки использовать украинские симпатии во внутренней политике, но по большому счету такое вот прагматическое отношение к происходящему. Для корейцев это далекие события где-то там.
На вопросы, связанные с ядерным оружием, в обеих Кореях обращают внимание, безусловно, но что по этому поводу думает Северная Корея, мы знать не можем. Хотя я бы предполагал, что северокорейское руководство, понаблюдав за происходящим, еще раз удивилось собственной мудрости, порадовалось упорному нежеланию идти на какие-либо соглашения по ядерному вопросу и твердой уверенности в том, что ядерное оружие нужно сохранять, что бы ни происходило.
У Южной Кореи есть некоторые неприятные моменты. Дело в том, что сейчас Северная Корея активно работает над созданием тактического ядерного оружия. При этом еще в апреле и Ким Чен Ын, и его сестра Ким Ё Чжон, которая часто является таким вот ручным ястребом Пхеньяна (или ястребиней), выступили с заявлениями, что тактические ядерные силы могут быть использованы и против Южной Кореи, и если Южная Корея будет вести себя нагло, мы, соответственно, сотрем ее в порошок, пусть они там будут уверены в Сеуле. Это было очень четко сказано, с такой четкостью северокорейцы никогда не говорили о том, что они готовы применять ядерное оружие на территории Корейского полуострова. Америке грозили сколько угодно, а своим южным соседям напрямую ядерным оружием — впервые. И в Сеуле сейчас беспокойство. Они боятся, что не сейчас, а когда-нибудь, может, через пять, через десять, через двадцать, через тридцать лет, когда ситуация позволит, Северная Корея потребует от США, чтобы США не вмешивались в будущий корейский конфликт, угрожая в случае вмешательства нанести ядерный удар по американским городам. Уже в 2017 году Северная Корея испытала две модели, два типа межконтинентальных баллистических ракет, которые способны наносить удары по территории США, причем в зону поражения второй модели, «Хвасон-15», попадает вся территория США. Так вот, сначала добиться от американцев, чтобы они не защищали Южную Корею, а потом начать действовать против Южной Кореи, используя тактическое ядерное оружие, — такой сценарий вырисовывается. Вряд ли он, конечно, когда-нибудь будет реализован, но у южнокорейцев, понятное дело, такие перспективы радости не вызывают. В этой связи, в частности, хорошо видна одна особенность — это активизация разговоров о южнокорейском ядерном оружии. Дело в том, что Южная Корея, вообще-то, пыталась сделать ядерное оружие, это было еще в 70-е годы. Тогда южнокорейская ядерная программа была остановлена прямым американским вмешательством, и до сих пор опросы показывают, что безусловное большинство населения Южной Кореи считает, что их стране нужно обзавестись «ядерной дубинкой». Последний опрос в конце прошлого года — 71 %. Но есть и другие цифры. Вот сейчас в обработке другой опрос, там около 60 %, но цифра 60–70 % — на этом уровне постоянно всё колеблется.
До какого-то времени всё это были народные разговоры, элита в ядерные игры играть не собиралась. Сейчас обстановка изменилась, сейчас южнокорейская элита активно говорит о том, что в нынешней ситуации «плохо в деревне без нагана, если у соседа пулемет» и что наганом надо-таки как-то обзаводиться, по крайней мере, об этом думают. И показательно, что президент Юн Сок Ёль в августе в первый раз сказал, что, мол, не бойтесь, Южная Корея не собирается разрабатывать ядерное оружие, однако ни один из его предшественников не считал необходимым даже вообще об этом говорить, где-то с конца 70-х считалось, что это само собой разумеющееся. Сейчас понадобилось сказать, так что дебаты идут, и идут довольно активно.
Южная Корея очень зависит от США, и в нынешних условиях эта зависимость будет увеличиваться. Повторяю, это вовсе не потому, что корейцы рождаются с проамериканской прошивкой в голове, а потому, что они сейчас оказались в ситуации, когда они могут обеспечивать свою безопасность только союзом с США (ну, или, как вариант, собственным ядерным оружием). Так что, если США будет резко против контактов с Россией, поперек американского батьки они не пойдут. Если США проявит определенную индифферентность — они побегут одними из первых налаживать отношения. Традиционно южнокорейский бизнес интересуется только прибылью, всякие «вопросы этики» для него не то чтобы полностью отсутствуют, но находятся очень сильно на втором плане.
Южная Корея внутри совершенно не торговая страна. Отношение к торговле как к деятельности — несколько высокомерное, слово «торговец» — это скорее оскорбление, то есть как «торгаш», я бы сказал, даже похуже, хуже отношение, чем в России, к торговле. То есть «торговец» — это оскорбление, легкое, но оскорбление, подразумевается, что ты жулик, бесчестный, старушек обманываешь. Работа в торговле малопрестижна. Даже деньги удалось ввести только в XVII веке, и традиционно купечество было на вторых ролях. И эти традиции, в общем, до сих пор живы, и если прямо заниматься торговлей, особенно розничной, на тебя будут сильно свысока посматривать более успешные товарищи — школьный учитель или, допустим, офисный работник, или квалифицированный рабочий.
Никаких отголосков «отмены русской культуры» в Южной Корее нет вообще. В моем окружении есть люди, которые относятся к происходящему по-разному, и «за», и «против» (я имею в виду находящихся здесь россиян). Но ни те, ни другие на русофобию не жалуются. Более того, иногда напрямую этот вопрос поднимался, и те, и другие говорят, что Корею бог миловал. Что там в других странах — не знаю.
Единственное, наверно, что может пройти по этому пункту, — это то, что сильно упал интерес к изучению русского языка. Курсы русского языка жалуются на снижение посещаемости, на кафедрах русистики беспокоятся о наборе на будущий год. Некоторые из моих студентов и аспирантов, которые подрабатывали частным преподаванием русского языка корейцам, говорят, что студенты разбежались. Русский язык перестал казаться чем-то крутым и интересным — это да. А так на россиян никакого давления не оказывается вне зависимости от того, какую они позицию занимают. В общем, нет попыток Толстого из библиотек и магазинов изымать, такая мысль никому в голову, как мне кажется, в Корее не придет сейчас.
А Толстой в магазинах и библиотеках есть, просто потому, что это классика, причем старшее поколение южных корейцев росло именно на старой русской классике — Толстой, Достоевский, Чехов. Это были очень популярные издания, очень популярные авторы где-то в 1960–1970-е годы. В начале 1980-х они были очень сильно отодвинуты на второй план, но корейцы в возрасте очень хорошо это помнят. Молодежь особо этого не читала, но им папа с мамой, а то и бабушка с дедушкой рассказывали, что вот есть такие крутые-крутые писатели — Толстой, Достоевский, Чехов. Соответственно, отношение достаточно позитивное.
Корейская интеллигенция очень внимательно следит за идейными модами на Западе, особенно в США. Если что-то становится модным в Беркли или в иных серьезных американских кампусах, то через несколько лет такая же мода неизбежно появится и в кампусах ведущих корейских университетов. Немалую роль играет то, что ключевые позиции в ключевых университетах часто занимают люди, имеющие докторские степени, из США и стран Западной Европы. Если у тебя местная южнокорейская степень, то шансов на получение хорошей работы существенно меньше. Соответственно, все эти идеологические волны до Кореи докатываются, но с определенной модификацией. Например, говорить о BLM в Корее достаточно трудно, потому что черного населения в стране нет вообще. Однако расовая дискриминация существует, и ее жертвами являются выходцы из Южной и Юго-Восточной Азии. Русские почему-то всегда считают, что Корея находится в Юго-Восточной Азии, а корейцы так совершенно не считают. Юго-Восточная Азия — для них это что-то очень далеко на юге, где растут пальмы, ананасы и идут тропические дожди, то есть Вьетнам, Малайзия, Индонезия, а себя они считают жителями Северо-Восточной Азии. Выходцы из Юго-Восточной Азии сталкиваются с дискриминацией, но BLM на это не повлияло. А вот #MeToo — это было очень и очень серьезно: были и скандалы, и всякие покаянные письма, и практически параллельно с западной волной, с небольшим отставанием, прошла аналогичная корейская волна. Вдобавок одной из очень важных тем сейчас здесь является феминизм, молодые кореянки находятся под очень большим влиянием феминистской идеологии, причем идеология эта — цельнотянутая с Запада. Практически все основные тексты — это просто переводы западных феминистских текстов.
Пандемия — так всё очень хорошо прошло в этом смысле. Понимаете, когда кореец наблюдает все эти страсти вокруг масочного режима, кореец улыбается по одной очень простой причине. В некоторых странах Дальнего Востока еще в середине XX века, если не ранее, появилась традиция, которую соблюдали в Корее где-то до, может быть, начала нулевых, а в Китае ее соблюдают до сих пор. Традиция эта предписывала, что, если идет эпидемия гриппа, всем крайне желательно ходить в масках. Если у тебя, вот у тебя конкретно какое-то предположительно инфекционное респираторное заболевание, то ходить в маске — просто акт вежливости и уважения к окружающим. Этой традиции, повторяю, под сотню лет. Поэтому когда было сказано, что вот сейчас такая ситуация и нужно носить маски, все их надели, потому что, повторяю, маски всегда были частью обихода в похожих ситуациях.
Антиваксеры были, но они как-то не очень заметны, народ достаточно спокойно и активно вакцинировался. В общем, в результате когда правительство, лево-националистическая партия, так называемая Демократическая партия, боролась за сохранение президентского кресла за собой (они проиграли, хотя с микроскопическим разрывом), одним из серьезных и действительно хорошо звучащих доводов в их пропаганде было то, что Южная Корея блестяще вышла из эпидемии по всем параметрам впереди планеты всей.
Карантины первое время были очень жесткие. Я ухитрился одним из первых поймать ковид, причем совершенно не понимаю, как это случилось, ведь никто вокруг меня не заболел, а я вот каким-то непонятным образом заболел. Меня отвозили на это время, на 10–12 дней, в изолятор на базе гостиниц. Я действительно находился в жесткой изоляции. Я сидел в комнате, туда периодически приносили еду — кстати, очень невкусную, но можно было получать передачки с воли. Периодически приходили делать какие-то проверки и пробы люди в серьезных защитных костюмах. В общем, такое немножко тюремное, но комфортабельное существование в одиночной камере. Потом уже с большим отрывом такая же неприятность случилась с моей женой, она тоже свой срок отмотала. Ей досталась не средняя гостиница, как мне, а хорошее общежитие чьего-то учебного центра, но, в принципе, та же самая система. Всё это длилось около года, и я думаю, где-то с лета 2021 года (я могу проверить, я, честно говоря, не помню) всё-таки было принято решение, что люди будут находиться на самоизоляции дома, а вот совсем недавно, уже в сентябре 2022 года, когда замеры показали, что антитела есть сейчас у 97 % населения страны, было объявлено, что масочный режим на открытом воздухе отменяется. В закрытых помещениях маски полагается носить, хотя не всегда и не везде. Последние полгода, где-то с весны 2022-го, людей даже особо и тестировать на ковид перестали, исходили из того, что теперь просто есть такая новая инфекция, бороться с ней надо вакцинацией и на общих основаниях следует к ней относиться.