На 4 ноября в Москве назначено то, что одни организации называют “Русским маршем”, другие – “Правым маршем” (чтобы не возникло путаницы – никаких либералов там, конечно, не предполагается). Степень фашизоидности участвующих в этом структур различается, но, радикализм борьбы с чужим у них общий. Как бы это чужое не называлось – “атлантистами” или “незаконными мигрантами”. Общим для них является попытка поднять Россию не на позитивное действие, а на борьбу с якобы имеющей место внешней агрессией.
Невнятностью и исторической безграмотностью привязки торжеств к 4 ноября недостатки праздника не заканчиваются. Даже неточно датированный, он в самой идее – обретения национального единства в противостоянии кому-то внешнему - неизбежно будет провоцировать всплески шовинизма и ксенофобии.
Желание срочно заменить чем-нибудь 7 ноября было понятно для еще не окрепшей новой российской власти. Отсюда и странноватый День согласия и примирения. Появившийся в этом виде, кажется, в результате случайного бюрократического удвоения идеи года согласия и примирения, он выглядел несколько странно. Поддерживая укоренившуюся привычку что-то праздновать примерно в это время и избегая позитивной оценки исторически неоднозначной годовщины, он предлагал без особых объяснений именно в этот день всем объединиться в мире и дружбе.
Комически абсурдно? Да, если делать это без каких бы то ни было объяснений, как бы забывая о революции. Но этому вполне можно было бы придать смысл, именно напоминая о ней, о начавшейся фактически вслед за этим событием Гражданской войне и о том, как важно, понимая определенную историческую правду за каждой из сторон этой войны, нам нынешним сохранять гражданский мир.
Нынешняя идея праздновать годовщину парада 7 ноября, приуроченного к годовщине революции, не рефлексируя факт самой этой революции, представляется абсурдной.
Октябрьская революция 1917 года – несомненно, одно из принципиально значимых событий XX века, значимых и для судеб России, и для судеб всего мира. Более того – это, на наш взгляд, наиболее поворотное событие из происходивших в октябре-ноябре на протяжении всей российской истории, несопоставимое в этом качестве ни с парадом 1941 года, ни с освобождением Кремля в 1612 году.
Автор, кстати, не случайно называет произошедшее 25 октября (7 ноября) 1917 года именно “революцией”, воспринимая попытку внедрить для обозначения этого события слово “переворот” как конъюнктурную безграмотность. Вне зависимости от того, как это событие фигурировало в первые месяцы в языке его участников, наш метаязык обязан учитывать суть произошедшего – реальную смену политического и социально-экономического уклада страны (как бы к этой смене ни относиться), а отнюдь не простой переход власти от одной правящей группировки к другой (что предполагается словом “переворот”).
Другой вопрос, что годовщину этого события вряд ли нужно именно праздновать. А вот отмечают далеко не только радостные даты. Иначе что мы делаем каждый год 22 июня? Или в дни смерти почитаемых нами людей?
События периода так называемой Смуты тоже весьма неоднозначны. Имела ли место в это время интервенция? В каком-то смысле – да. Точнее говоря, в определенные периоды происходившей тогда гражданской войны (замечательный специалист по Смуте и вообще по истории казачества Александр Станиславский недаром назвал свою книгу, вышедшую уже посмертно, “Гражданская война в России XVII в.: Казачество на переломе истории”) некоторые силы не только опирались на внешнюю помощь, но и призывали внешние силы (и, как мы помним, отнюдь не только поляков) к прямому вмешательству во внутренние дела России. Причем эти самые внешние силы, конечно, не желали становиться пешками в чужой игре и проявляли собственную, отнюдь не дружественную активность.
Ситуация такого рода неприятна, но, к сожалению, отнюдь не уникальна в нашей истории. Достаточно вспомнить совершенно разное, и все же в чем-то аналогичное участие степняков в конфликтах князей Древней Руси или участие разнообразных держав в происходившем в годы послереволюционной Гражданской войны, нередко фигурирующей в историографии именно как “гражданская война и иностранная интервенция”.
Причем ни в одном из этих случаев внешний фактор событий не был решающим. По преимуществу это были именно гражданские войны, где самым принципиальным было именно нахождение того самого “национального единства”, хотя бы варианте вынужденного согласия не возобновлять в ближайшее время братоубийственной борьбы.
Взятие Китай-города 1 ноября 1612 года (к каковому и приурочено нынешнее празднование) было одним из малозаметных эпизодов “гражданской войны и иностранной интервенции” XVII века. Не первым и не последним. Оно не сопоставимо даже не только с избранием на трон Михаила Романова, эту войну отнюдь не закончившим и все-таки ставшим результатом договоренности основных элит, но и с капитуляцией кремлевского гарнизона 5 ноября и сдачей польского гарнизона на следующий день. Известный отечественный специалист по истории средневековой Руси-России Владислав Назаров пишет: “Не слишком значимые события 22 октября (1 ноября) 1612 года не оправдывают наделения этой даты столь высоким смыслом”.
К тому же, у нас есть настоящий праздник, посвященный окончанию однозначно освободительной войны, – 9 мая. В Великую Отечественную не обошлось без попыток превратить ее в гражданскую, но слишком уж откровенно первичным был фактор агрессии, слишком маргинальны были группки, переходившие на сторону врага и пытавшиеся представить свою борьбу не предательством, а идейной борьбой за освобождение России от большевизма.
Именно победа в этой борьбе против фашизма (а отнюдь не против немецкого народа или даже немецкой агрессии!) – один из немногих бесспорных (хотя бы в основной своей идее) праздников нашей страны.
Создание новых праздников – штука вообще очень сложная, но если было желание напомнить и о других случаях борьбы с внешней агрессией, куда более однозначный вариант – война 1812 года. При отсутствии каких бы то ни было особых жестокостей или планов уничтожения или порабощения народов, эта кампания все же была однозначной освободительной.
Смута же – случай куда более сложный. Принципиальное преобладание в ней составляющей гражданской войны предъявляет свои требования к смыслу празднования, а значит, и к конкретной дате из нее, которая при этом выбирается.
В дате, назначенной нашими нынешними властями, нет и не может быть самого главного урока гражданской войны – необходимости гражданского мира. Ополчения – еще не национальное согласие. Попытка найти его не через согласование интересов, а через ситуативное противостояние внешним врагам редко приводит к надежным и долговременным результатам. Нынешние же заигрывания с “суверенностью” и попыткой объединиться против “враждебных” внешних сил и их отечественных сторонников если чем-то и чреваты, то только усилением общего уровня ксенофобии и новой гражданской войной.
