Недавнее предложение зампреда СФ А.Торшина отдавать бесхозных сирот из русской глубинки в кавказские семьи порождает бурю разных эмоций, но чтобы оценить реалистичность предложения и возможные последствия его реализации, надо бы как раз от эмоций воздержаться.
Итак, что мы имеем? Достаточно большое количество сирот и брошенных детей в детских домах и подобных им учреждениях по всей России, а особенно на Крайнем Севере и Дальнем Востоке. Эти дети частично относятся к неблагополучным – потомство наркозависимых, алкоголиков, социальных аутсайдеров и т. д. Существует некоторое количество семей, желающих усыновить ребенка, но процесс этот долгий и непростой, а вдобавок такие семьи ищут, как правило, грудных детей. Дети среднего возраста никому не нужны. Далее: постсоветская эпоха углубила старые этно-социальные разрывы и создала новые. Власть осознает потенциальный сепаратистский фон на Кавказе как угрозу безопасности страны в целом. Ну и наконец, модель 90-х, т. е. «отправлять сирот в Америку» становится все менее актуальной в свете надвигающегося «закона Димы Яковлева». Скоро отправить ребенка в приемную семью заграницу будет сложнее, чем отправить гуманитарную помощь в сектор Газа.
Но что же предлагает, по сути, проект Торшина? На деле это применение старой идеи смешения народов в своего рода плавильный котел (melting pot), который сплавит все противоречия и создаст нового человека. Это отчасти сработало в Соединенных Штатах, стране эмигрантов, но едва ли мыслимо у нас, в стране автохтонов. Просто потому, что американские эмигранты приезжают на новые земли уже готовыми переформатировать и менять свою идентичность. И в процессе этого переформатирования они готовы отказываться от старой, по крайней мере, частично. При миграциях наших граждан внутри страны, даже из региона в регион, происходит совершенно иное: люди везут с собой свою идентичность на новое место, чтобы ее там посадить и взрастить. Ибо наша идентичность похожа на дырявое ведро: из него вечно что-то льется, что-то теряется, идентичность расточается.
Дело в том, что идентичность через язык и культуру оказывается слабой для российских граждан. В условиях глобальности информации, культурного сдвига и диверсификации языкового поля русский человек теряет связь с людьми через культуру. Субкультуры (рок-тусовка, волонтеры, байкеры) тут не в счет – слишком локально. Массовая самоидентификация людей через религию (85% непрактикующих православных), которая стала важным феноменом, фиксируемым соцопросами, порождает в условиях религиозного кризиса и возникновения на базе прежних религиозных «паспортов» нескольких новых, другую проблему. Человек не испытывает нужды в легитимации этой идентичности через институт церкви. Это не классический «феномен Деви» believing without belonging, ибо даже не предполагает личной веры как условия. Это псевдокультурная идентичность через религиозное. Не имея сильной культурной среды, люди хватаются за религиозную идентичность как за культурную и языковую. А собственно религия переместилась почти без остатка в семью, став личным делом.
Теперь вернемся к детям-сиротам, гипотетически передаваемым в кавказские семьи. Поскольку у детей идентичность не сформирована, они будут получать культурную идентификацию в приемных семьях. Вместо плавильного котла и возникновения новой идентичности, они просто «перекодируются». Чем это грозит? Не будучи этнически частью принимающих их народов, они будут образовывать отдельный тип, стремящийся восполнить недостаточную (дефектную с т. зр. своей новой культуры) этничность форсированной самоидентификацией через, например, ислам. Получаем на выходе тот же феномен фундаменталистского «русского ислама», который ставит в тупик современных исследователей. В кавказских семьях нет детских домов. Нет в принципе. Ибо дети – это семейный капитал, они жестко вставлены в структуру семьи и общества.
Кроме того, такие кросс-культурные перебросы выглядят как неспособность решить вопрос локальными средствами. Возьмем Крайний Север. Он заселен отчасти коренными народами (ненцами, селькупами, коми, ханты и манси, якутами и др.), которые традиционно, в силу сложных условий выживания, держатся за семейный уклад. Другая часть – пришлые русские, украинцы и т.д. И там, и там есть проблема алкоголизма, а у коренных еще и конфликт оседлого и кочевого населения, межэтнические проблемы. У русских это приводит иногда к появлению брошенных детей и сирот, а у ненцев и хантов – нет. За детей держатся, как на Кавказе. Например, ненцы отправляют детей в интернаты, а сами кочуют по тундре, некоторые дети просто сбегают к родителям в тундру, не хотят учиться.
Они в принципе не отбиваются от семей, некоторые брошенные дети – результат разложения традиционного ненецкого уклада или алкоголизма. И вот вместо того, чтобы разбираться с этими проблемами и решать их, предлагается просто собрать этих аутсайдеров и жертв неотрегулированной застарелой социальной ситуации и высыпать в чуждый им кавказский «котел». Авось проварятся. Но вместо адаптации тут можно получить дезадаптивность гораздо более сильной степени. На Дальнем Востоке и вовсе иная специфика. Китайские иммигранты, оторванность от «большой земли» создают иную ситуацию, которую также надо решать локально.
Что касается русского народа и его собственной культурной и национальной трагедии, то такая мера едва ли сможет благотворно повлиять на его положение. Вне причастности к культуре и к большой имперской задаче, русский народ чахнет и дохнет. Таких детей можно будет далее не ассоциировать с задачами и исторической ролью своего народа. Можно вспомнить историю янычар, которых отбирали у греков-христиан турки и делали из них элитный корпус гвардии Османской империи. Но постепенно сами турки уже потеряли понятие, что делать с этими «нетурецкими турками», которые так и остались чужими. Под конец их просто всех перерезали в казармах. Так закончился проект инокультурной адаптации этих христианских детей.
И наконец, экономический аспект. Под этот проект с оттенком регулирования национальных отношений предполагается получить солидное финансирование. Эти средства просто уйдут на очередной утопический проект. Это будет очередным «озеленением Луны». Поэтому рассуждение о возможных последствиях такого проекта хочется подытожить следующими словами. С тучки зрения социальной инженерии это безнадежно, ибо сильная семейная структура есть и на Крайнем Севере. С точки зрения культуры это более чем сомнительно, с точки зрения религии – потенциально опасно, а с точки зрения экономики – прямой источник коррупции. Остается тень «национального урегулирования» и показывания кукиша в кармане заокеанским недругам. Стоит ли ради этого заводить едва ли не расовые эксперименты?
