Обсуждая перспективы судебной реформ России, важно обратить внимание на самый необычный элемент существующей судебной системы – Европейский суд по правам человека, орган как бы внешний по отношению к суду национальному, но призванный влиять на его решения. Мы публикуем статью научного сотрудника Университета Париж 1 Пантеон-Сорбонна Кирилла Коротеева.
Немногим более 10 лет назад, 5 мая 1998 г., Россия присоединилась к Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод, признав юрисдикцию Европейского Суда по правам человека рассматривать жалобы на нарушения прав человека в России. В первые годы ратификация Конвенции в стране практически не ощущалась. Ратификация никак не повлияла, например, на планирование и проведение военных операций в ходе конфликта на Северном Кавказе. А эти операции (внесудебные казни, неизбирательные бомбардировки, пытки, насильственные исчезновения, незаконные задержания...) не имели ничего общего с Конвенцией.
Первое решение по существу дела было вынесено против России только в мае 2002 г. И до 2005 г. такие решения были единичны, широко освещались в СМИ и, кажется, воспринимались всерьез российскими властями. Но за последние несколько лет оформилась новая (и, видимо, долговременная) тенденция в отношениях России и Суда, позволяющая оценить десятилетие «под Страсбургской пятой».
За последние годы Россия вышла на твердое первое место по количеству направленных в Суд жалоб: сейчас около 20% всех жалоб, находящихся на рассмотрении в Страсбурге, поданы против России. В то же время, высок и процент явно необоснованных жалоб, которые Суд отклоняет единогласным решением трех судей без сообщения о жалобе правительству, – около 98-99%. Оставшиеся 1-2% приемлемых жалоб разрешаются Судом по существу, и число вынесенных окончательных решений уже перевалило за 500. В основном эти решения касаются длительности судебных разбирательств в российских судах, неисполнения решений российских судов по гражданским делам, применение надзорного производства для отмены окончательных судебных решений, вынесенных российскими судами в пользу заявителей, отсутствия оснований для заключения под стражу. Не столь многочисленны, но чрезвычайно важны решения по чеченским делам (их немногим более 30), по экологическим делам (их всего три, но они представляли серьезные проблемы как для Суда, так и для российских властей), по делам об экстрадиции и депортации в страны Центральной Азии. Притом, что все положения Конвенции, нарушенные российскими властями, имеют аналоги (зачастую куда более конкретные) во внутреннем российском законодательстве, Страсбургский Суд вновь и вновь напоминает: «Соблюдайте свою Конституцию»...
* * *
Конвенция отличается от многих других международных договоров наличием судебного механизма, способного выносить юридически обязательные санкции за нарушения государствами принятых на себя обязательств – Европейского Суда по правам человека. При этом Суд за десятилетия своего существования развил содержание норм Конвенции через свои решения по конкретным делам (ошибочно либо для удобства называемых прецедентами). Если текст, например, Международного Пакта о гражданских и политических правах – это примерно 97% информации о содержании его норм (а Комитет ООН по правам человека не выносит юридически обязательных решений), то текст Конвенции – 3%. Остальное – решения Европейского Суда.
Таким образом, российские суды оказались в ситуации, которой ранее не существовало: международный договор не только создает права граждан и обязанности для государственных органов, но и требует обращения к предыдущим судебным решениям для установления содержания этих прав и обязанностей. Российская Конституция обладает схожими свойствами: ее текст на 5 мая 1998 г. сопровождался 99-ю постановлениями и несколькими сотнями решений и определений Конституционного Суда, толкующими её положения. Впрочем, нельзя сказать, что российские суды в 1998 г. (сейчас этот вывод во многом продолжает быть верным) примерно исполняли Конституцию и решения Конституционного Суда.
Дополнительная сложность состоит в том, что лишь небольшая часть важных решений Европейского Суда по правам человека доступна в переводе на русский язык, а знанием английского и французского языков обладают лишь немногие российские судьи.
В соответствии со статьей 15 Конституции РФ, международные договоры являются частью российской правовой системы, а если федеральные законы им противоречат, то применяются международные нормы. Казалось бы, смысл этого положения ясен: российские власти обязаны соблюдать Конвенцию, смысл положений которой устанавливается с помощью решений Европейского Суда. Таковым был и подход Конституционного Суда на момент 2001 г.: органы власти в России должны принимать решения в соответствии с Конвенцией. Сам Конституционный Суд часто ссылался на Конвенцию и решения Европейского Суда. Но в 2007 г. Конституционный Суд принял новое решение: слова «являются частью ее правовой системы», записанные в Конституции, следует понимать так: международные договоры, в том чиле Конвенцию и решения Европейского Суда, следует лишь учитывать при принятии решений. В российском праве слово учитывать имеет вполне определенное значение: то, что нужно учитывать, – не обязательно.
Еще раньше этот же ограниченный подход был принят Верховным Судом России: он указал, что при принятии судебного решения суды должны указывать закон, которым они руководствуются, а также учитывать постановления Конституционного Суда РФ, постановления Пленума Верховного Суда РФ и решения Европейского Суда по правам человека.
Верховный Суд установил одинаковую обязанность принятия во внимание судебных актов трех судов, но на практике судебное решение, противоречащее решению Европейского Суда, вряд ли будет отменено, в то время как решение, противоречащее постановлению Пленума Верховного Суда, не останется в силе после рассмотрения дела в вышестоящей инстанции.
Формально обязательная сила постановлений Пленума ВС была отменена еще до принятия действующей Конституции, но в реальности они куда более обязательны, чем Конституция и Конвенция. Почему? На мой взгляд, дело в том, что они написаны на понятном для судей русском бюрократическом языке и по стилю формулировок напоминают законы. В них отсуствуют абстрактные понятия (как, например, «правовая определенность», «пропорциональность»...), применение которых требует оценки фактов каждого конкретного дела, юридических аргументов сторон и взвешивания различных интересов, затронутых в деле. Постановления Пленума ВС РФ облегчают российскому судье решение единственной задачи, которую он или она ставит перед собой в каждом деле: найти норму закона, которая решает дело «в одно действие». Ни решения Конституционного Суда РФ, ни решения Европейского Суда по правам человека, как правило, не способствуют решению этой единственной задачи.
* * *
Несотрудничество с Европейским Судом по правам человека в последние годы системно демонстрирует российская исполнительная власть. С 2003 г. начались отказы в предоставлении Суду документов чеченских дел. В ходе процессов Европейский Суд регулярно требовал и требует от российских властей представить материалы уголовных дел, возбужденных по фактам нарушения прав заявителей. Если в первых делах эти материалы представлялись не полностью (ряд документов был исключен либо как «не относящихся к делу», либо как содержащих государственную тайну, но даже представленные документы помогли пролить свет на многие аспекты чеченских дел), то в последние годы они не представляются вообще. Представитель России (как Павел Лаптев, так и сменившая его Вероника Милинчук) утверждает, что требования Суда противоречат ст. 161 УПК РФ, запрещающей разглашение материалов незавершенного следствия. Суд регулярно предлагал применить правило о конфиденциальности таких документов (они были бы известны только Суду и сторонам по делу, но не широкой общественности), но отказы следовали вновь и вновь. И хотя Суд уже не раз установил, что российские власти нарушают свои обязательства по Конвенции, требующие от государства сотрудничества с Судом (ст. 38), это не изменило поведения российского правительства.
Столь же непростая ситуация с соблюдением указаний Суда, принятых на основании ст. 39 Регламента Суда («Временные меры»). Как правило, такие указания принимаются в делах, где заявителю грозит экстрадиция или депортация в страны, где они могут быть подвергнуты пыткам или жестокому обращению. В ряде дел Суд принимал решения, требующие от российских властей приостановить экстрадицию или депортацию в Туркменистан и Узбекистан. Но Мурад Гарабаев, Рустам Муминов и Абдугани Камалиев оказались в этих странах, несмотря на решения Суда. И если первого из них российские власти «вернули» из Туркменистана, то два других были осуждены на длительные сроки заключения узбекскими судами после несправедливого процесса, сопровождавшегося, по-видимому, применением пыток. В деле Камалиева решение Суда и вылет самолета в Узбекистан разделяли более суток. За это время о решении были уведомлены как представитель России в Суде, так и милицейские органы в Тюмени. Но зам. начальника ГУВД Тюменской области отказался снять заявителя с самолета: «У меня есть решение российского суда, я буду его исполнять».
* * *
Надо сказать, что в первые годы после ратификации Конвенция воспринималась законодателем серьезно. После ратификации был принят федеральный закон о поправках в уголовно-процессуальное и уголовно-исполнительное законодательство, который прямо ссылался на Конвенцию, а новый Уголовно-процессуальный кодекс, принятый в 2001 г. и вступивший в силу в 2002 г., во многом опирался на конвенционные принципы. Как стало понятно позже, этот подход остался исключением.
В конце 2006 г. Государственная Дума отказалась ратифицировать Протокол № 14 к Европейской Конвенции, ключевой документ в реформе Суда, одобренный 46-ю государствами Совета Европы. Требовалась последняя ратификация для вступления Протокола в силу – российская. Но депутаты вдруг обнаружили, что документ противоречит принципам российского права.
Среди «принципов российского права», препятствующих реформе Суда, называлась коллегиальность судебных решений, в то время как Протокол № 14 допускал, что окончательные решения страсбургских судей о неприемлемости явно необоснованных жалоб будут приниматься единолично. Однако окончательные решения по многим делам в России также принимаются единолично, когда судьи областных судов и Верховного Суда РФ отказывают в возбуждении надзорного производства (эти решения могут быть отменены председателями этих судов – также единолично).
Кстати, надзорное производство, позволяющее отменять вступившие в силу и даже исполненные решения судов, неоднократно осуждалось Европейским Судом по правам человека: доступ к суду теряет смысл, если результат процесса может быть отменен спустя многие месяцы, а то и годы. При этом надзорное производство – один из ключевых элементов судебной системы в России. Подавляющее большинство дел, рассматриваемых Верховным Судом РФ, – надзорные. Именно надзорными делами занимаются 100% рабочего времени президиумы областных судов. Этот вид производства позволяет вышестоящим судьям контролировать решения нижестоящих, подпирая «вертикаль» судебной власти. Начавшаяся реформа надзорного производства была заморожена уже упомянутым решением Конституционного Суда 2007 г. (в котором он указал, что Конвенция не обязательна, ее нужно лишь «учитывать»): для конституционных судей надзорное производство практически не представило проблем его соответствия Конституции РФ, то есть европейское право противоречит российской Конституции, а надзорное производство может благополучно существовать и дальше.
Если такая, казалось бы, технико-юридическая проблема, как надзорное производство, не может быть решена российскими властями уже более пяти лет (а понять проблему можно было и в 1999 г., когда аналогичное нарушение было найдено в деле против Румынии), то неудивительно, что и в исполнении решений Суда по делам о грубых и массовых нарушениях прав человека в Чечне государство-ответчик не демонстрирует особого рвения. И хотя присужденная Судом компенсация выплачивается регулярно, виновные в исчезновениях, внесудебных казнях, пытках, неизбирательных бомбардировках так и не предстали перед судом. Это несмотря на то, что из решений Суда часто с высокой степенью ясности следует, кому надо предъявлять обвинение. Закон о борьбе с терроризмом по-прежнему предусматривает, что антитеррористические силы не несут никакой ответственности за причиненный ими ущерб. В том числе, за жизни ни в чем не повинных людей.
* * *
В конце одно личное воспоминание. В октябре 2007 г. автор участвовал в Конференции, посвященной первому Европейскому Дню против смертной казни, в Лиссабоне, куда был приглашен, скорее всего, по одной причине: Россия до сих пор не отменила смертную казнь. К счастью, в России это наказание не применяется, и причиной тому – участие в Совете Европы.
Ну, а для того, чтобы уберечься от решений Страсбургского суда, есть традиционный рецепт: соблюдать свою Конституцию.