Кировская область расположена примерно в тысяче километров на северо-восток от Москвы. Это самая большая губерния Приволжского федерального округа – 120 тысяч квадратных километров. Здесь спокойно разместились бы Бельгия, Голландия, Люксембург и еще несколько княжеств Монако, однако вместо княжеств весь север области занят лагерями. Лагеря эти построены еще при Сталине. Однако ссылать сюда начали гораздо раньше – еще при царе.
Одним из первых ссыльных на Вятке был юный тверской дворянин Михаил Салтыков, сосланный в провинцию за свободомыслие и антиправительственные высказывания. Впрочем, ссылка проходила в весьма комфортных условиях: Михаил Евграфович служил чиновником по особым поручениям при губернаторской канцелярии, снимал дом в центре города, устраивал светские вечеринки и занимался литературным творчеством. Вот что он писал о Вятке и местных жителях: «Но в особенности мил мне населяющий Вятку люд, простодушный, смирный, слегка унылый, как бы задумавшийся над решением непосильной задачи… Бедная это страна – надо ее любить». В «бедной стране» классик русской словесности прожил семь с половиной лет, местные нравы и обычаи изобразил в знаменитой повести «История одного города», переименовав Вятку в город Глупов.
Прошло сто лет, и Вятка снова была переименована – на это раз уже не в литературе, а в реальности – в 1934 году после убийства Сергея Кирова, уроженца Вятской губернии, по настоятельной просьбе местного горкома партии губернский город получил новое имя – Киров. С новым именем Вятка и вошла в новейшую советскую историю как столица сталинских лагерей. Десятками тысяч сюда везли репрессированных и заключенных, на севере области расположился один из самых больших «островов» «Архипелага ГУЛАГ» - Вятлаг. Это была целая страна – 12 тысяч квадратных километров, огороженных колючей проволокой. Здесь сидели немцы, французы, поляки, итальянцы, англичане и даже китайцы. Всего 80 национальностей.
Нет, здесь не было газовых камер, люди умирали просто от голода, холода и кровавого поноса. Сколько умерло? Никто точно не знает, потому что никто не считал… Но по данным некоторых исследователей смертность в Вятлаге была в полтора раза выше, чем в Бухенвальде. Трупы просто вывозили за территорию лагеря и сбрасывали в яму… Вот как вспоминает о вятских лагерях бывший заключенный латыш Артур Страдиньш: «В сороковые каждый день умирало не меньше десяти человек. Возили трупы сами заключенные. Свояка Яниса Паварса схоронили в общей могиле. Сделали секцию. Оказалось, что его сердце заизвестковалось из-за того, что раньше он чрезмерно употреблял алкоголь, и ткани были повреждены. Кишки от авитаминозного поноса были в одних дырках. Так мой свояк остался здесь навсегда. Никто не подойдет к его могиле, если только ели шумом своих веток расскажут тем, кто придет сюда о том ужасе, который им пришлось увидеть…»
Примерно пять тысяч заключенных и тринадцать колоний поселений разного типа режима: особого, общего и строгого. В каждой колонии могут быть еще и подвиды таких режимов. В колонии № 9, где мне довелось побывать, четыре вида.
Первый - облегченные условия строгого вида режима: заключенные живут в общей казарме до ста человек, спят на двухъярусных койках. Могут работать на пилораме. Имеют право на несколько свиданий с родными и получают в год до 12 посылок.
Второй тип – облегченные условия особого вида режима. Все то же, только вдвое меньше свиданий и посылок.
Третий – строгие условия особого вида режима. Это душная камера с парашей человек на двадцать. Невозможность работать. Прогулка лишь полтора часа в день.
Четвертый, самый страшный – заточение в камеру-одиночку сроком до 6 месяцев.
Первое, что поражает на зоне, – это тишина. Каждый звук раздается здесь с особой отчетливостью – лязг затвора, грохот решетки, окрик надзирателей.
Перед входом я сдаю охране мобильный телефон. Хотя сейчас в любой колонии – мобильный телефон – это не проблема, за определенную мзду охрана пронесет все, что угодно, лишь бы деньги давали. Но деньги есть в основном у «блатных», то есть у профессионалов преступного мира, кого «греют» с воли. Таким могут принести и спиртное и любую закуску и даже «девочку» пригласить на ночь. На все эти забавы начальство смотрит сквозь пальцы, порой даже участвуя в совместных кутежах. Но такое происходит в основном в воровских колониях, там, где зону держит вор в законе – авторитет криминального мира.
Большинство зон Кировской области – «красные», то есть такие, где власть принадлежит начальству. Есть и специальные «пыточные» колонии, туда направляют провинившихся осужденных, тех, кто например, спорил с начальством и требовал защиты своих прав. В таких зонах о правах очень быстро забывают – за любую провинность здесь могут избить дубинками, посадить в карцер или просто изнасиловать, то есть опустить… А «опущенный» или «обиженный» – для обитателей зоны это человек, потерявший человеческое достоинство. С ним никто не сядет рядом, не заговорит, не станет есть из одной посуды. Это самая низшая и самая угнетаемая каста среди заключенных.
Основная масса зэков – это «мужики», те, кто попал в лагерь по бытовым статьям: за хулиганство, семейные скандалы, воровство. К примеру, заключенный Юрий Лазарев украл 200 рублей, а еще до этого унес валенки, поэтому считается, что он опасный вор-рецидивист. Первый раз (за валенки) ему дали условный срок, а второй раз (за 200 рублей) навесили уже на всю катушку – четыре года строго режима… В соседней камере та же история – один украл мешок комбикорма, другой – поросенка, третий – и вовсе анекдот – пишущую машинку.
Что он на ней писать собирался? Историю собственных злоключений?
- А если б было вместо 200 рублей 200 тысяч? – спрашиваю заключенного Лазарева.
- Да, тогда бы хоть не обидно было бы сидеть, – признается он.
Содержание одного заключенного в Кировской области обходится в среднем – в 2000-3000 рублей в месяц. Из кармана налогоплательщика. Хотя Вятлаг – нынче, как и в сороковые годы, когда здесь сидел латыш Артур Страдиньш, на 40 % находится на самообеспечении. Осужденные сами зарабатывают себе на хлеб, который пекут тоже сами. Сами шьют одежду. Сами рубят лес в тайге. Правда, получают за это порой всего сто рублей в месяц, но и тем бывают довольны. Вот только охранять себя доверяют другим.
Соседняя колония № 28 считается образцово-показательной, «красной» зоной. Это колония особого режима, здесь сидят за особо тяжкие преступления. Заключенных называют «полосатики» - все носят полосатую робу, мне почему-то сразу вспоминаются фильмы про фашистские концлагеря.
Меня провожают на «локальный участок особого вида режима». Как даму начальник колонии пропускает корреспондентку вперед. Но в данном случае такая любезность кажется мне совершенно неуместной. В маленькой камере большой переполох. Осужденные сгрудились у стены испуганной стайкой. Взгляды устремлены в мою сторону. Женщин они не видели по несколько лет. Майор представляет «контингент» не по именам – по статьям.
- Этот 105 – убийство, а этот 162 – разбой, 228 - наркотики. Хотите поговорить с корреспондентом?
Заключенные смущенно молчат. Серые лица. Угрюмый взгляд исподлобья.
Разговора как-то не получается.
- А можно мне пообщаться с кем-нибудь наедине? – прошу я.
- Да что вы?! – удивляется начальник колонии. – А если вас возьмут в заложники?!
Беседа проходит в присутствии офицеров охраны в кабинете начальника колонии. Мой собеседник – Александр Зайцев. Убийца. Ему двадцать пять лет, срок тоже двадцать пять лет или 9122 дня. Век воли не видать – это как раз про него…
- Первый раз убил парня на танцплощадке, – Александр Зайцев застенчиво улыбается, – заступился за девушку. Убил нечаянно, превышение самообороны, но дали по полной. Потом убил уже в камере. Этот человек издевался над осужденными. Унижал. Его все боялись. Ситуация была: либо я его, либо он меня… Сейчас пишу книгу про свою жизнь. Проблема у меня: мало бумаги. Не пришлете ли? Буду ждать… А воли - не знаю, дождусь ли когда… Выйду, будет мне за пятьдесят, кому я нужен?
- В Бога веришь? – спрашиваю я.
- Нет, верю в дьявола.
- Бежать не думал?
- Отсюда не сбежишь…
Действительно, бежать из Вятлага - гиблое дело. Кругом леса, болота. Это похуже колючей проволоки. Один из местных жителей в стародавние времена был известен страшной охотой. Он приносил из леса… уши сбежавших зэков. В наши дни печально прославился побег с подкопом. В духе графа Монте-Кристо. Шесть человек прорыли ход в мягкой болотной почве. Никто и не заметил. Но на этом их удача закончилась. На воле они пробыли всего несколько часов. Поймали их уже пьяными и добавили еще новый срок - от 5-ти до 8-ми лет.
На допросе с пристрастием сбежавшие сами не могли объяснить, зачем они это затеяли.
На зоне вообще много иррационального, не поддающегося разумному объяснению. Многие бегут и за два месяца до окончания срока. Зачем? Наверное, нервы не выдерживают… Или душа. Душно ей здесь. Глотнуть свежего воздуха можно только в храме.
- А что вам Бог дал? - спрашиваю заключенного, тщательно вытирающего подсвечник в деревянной церквушке. И получаю ответ в духе Сонечки Мармеладовой.
- Все!
Лагерь как большая подводная лодка. Здесь все - в одной связке. Начальник лагеря, конвоир, осужденный. И все мечтают об освобождении: заключенные - о воле, офицеры – о пенсии. Даже дети в соседнем поселке Лесной играют в «бесконвойников». И словно сам воздух здесь пропитан лагерной пылью. Угрюмые места…
В конце путешествия меня ведут на лагерное кладбище, где с 1938 года хоронят заключенных. Большинство могил – безымянные. На других - выцветшие таблички и деревянные покосившиеся крестики. Трудно назвать это кладбищем, скорее – свалка. Свалка человеческих отходов, тех, что выбросил как переработанное сырье Вятлаг. Недавно лагерь отпраздновал свой юбилей. В 2008 исполнилось ему семьдесят лет. По этому поводу был концерт художественной самодеятельности, и даже конкурс поэтического творчества. Вот что сочинил подневольный поэт Клушин:
Есть кладбище в Семеновских лесах
Одно из самых скорбных мест под небом.
Там бирки с номерами на крестах
Под ними те, кто в зонах канул в небыль.
Там не растут цветы, и нет венков,
Не слышно горьких сдавленных рыданий,
Там те, кто смертью вырван из оков
И навсегда избавлен от страданий.
Там не увидишь вдов и матерей
И у могил отцов не плачут дети,
Там узники российских лагерей,
Нашедшие тропинку в лагерь смерти…
За семьдесят лет существования Вятлага в России изменилось многое, почти все: президенты, правительства и даже политический строй, само государство – Советский Союз - перестало существовать, но «фабрика смерти» Вятлаг существует по-прежнему... Только умирают здесь уже не от голода, хотя заключенные по-прежнему недоедают и многие страдают дистрофией - умирают от туберкулеза. Те же, кто выжил, разносят страшную заразу по России. И это не только чахотка, есть недуг пострашнее – отчаяние.
