Многочисленныемеждународные материалы по последним президентским выборам в Украине большевсего напоминают некрологи в память Оранжевой революции 2004 г. Виктор Януковичвернулся и после напряженной конкурентной борьбы вышел победителем. Этот фактпредставляют не просто как личное поражение, нанесенное лидерам Оранжевойреволюции, но и как удар по всему оранжевому проекту. Украина, видимо, вернуласьтуда, где ее место, – в российскую сферу влияния. После своегонепродолжительного эксперимента с демократией она пришла к более естественномудля нее авторитаризму российского («евразийского») образца; а границу Европы – когромному облегчению экспертов – можно теперь надежно запереть на восточнойгранице Евросоюза. Однако на самом деле ситуация гораздо сложнее.
Согласнораспространенному мнению, отраженному в «Википедии», революция – «это попыткапреобразовать политические институты и дать новое обоснование политическойвласти в обществе, сопровождаемая формальной или неформальной мобилизацией масси такими неинституционализированными действиями, которые подрывают существующуювласть» [a]. Это моё любимое определение, потому что оно содержит слово «попытка»,которое отсутствует во многих других определениях революции, во всех прочихотношениях вполне разумных: «сочетание радикальных структурных трансформаций имассового протеста» (Теда Скокпол, Theda Skocpol); «быстрая, фундаментальная и насильственная,произведенная внутренними силами общества смена господствующих ценностей имифов этого общества, его политических институтов, социальной структуры,руководства, правительственной деятельности и политики» (Сэмюэл Хантингтон, Samuel Huntington).
Оранжевую революцию,конечно, нельзя назвать революцией, если отсутствует ключевое слово – «попытка».Она не принесла никаких структурных трансформаций, не изменила фундаментальнымобразом политические институты и не оказала значительного воздействия направительственную деятельность и политику. Парадоксальным образом, единственноереволюционное изменение – так называемая конституционная реформа, котораядовольно грубо разделила власть, обеспечив тем самым некоторый политическийплюрализм и предотвратив возможное возвращение авторитаризма, – поддерживалосьсторонниками «дореволюционного режима», которые стремились свергнуть своихпобедивших соперников и обеспечить себе личную безопасность.
Любая революция – это,прежде всего, попытка коренным образом изменить что-то в сжатые сроки.Революции могут сильно отличаться друг от друга методами, продолжительностью иидеологической мотивацией; их целью могут быть радикальные измененияобщественно-политических институтов, и/или экономики, и/или культуры. Но онивсе имеют ограниченные цели, которые определяются не только политической волейи опытностью революционеров, их личными качествами или тем, насколько их целисовместимы и способны дополнять друг друга, – но и свойствами того общества, вкотором они действуют, его историческим опытом и накопленным общественнымкапиталом, обстановкой на международной арене, внешними связями и рычагамивоздействия. Хорошие революционеры – это те, кто направляют стихийную волнународного недовольства и массового протеста на разрушение препятствий, которыемешают развитию нации; на расчистку дороги, которую завалил прежний режим; нато, чтобы на основании уже достигнутого строить новое. Иными словами, онинаправляют усилия на восстановление эволюционного процесса, который былзаблокирован их предшественниками.
Именно этим занималисьреволюционеры в Прибалтике и в государствах Центральной и Восточной Европы. Ониосновывались на дореволюционных достижениях, но действовали уже в новоймеждународной обстановке, более расположенной к поддержке либеральнойдемократии. В каком-то смысле они возвращались на путь эволюционного развития,прерванного, искаженного или заторможенного авторитарными лидерами, но этовозвращение они дополняли новым историческим опытом и новыми системамивзглядов.
Плохие революционеры, сдругой стороны, – это те, кто пытаются воплотить свои утопические доктринывопреки обстоятельствам, не учитывая внутриполитическую и внешнеполитическуюобстановку и пренебрегая политической культурой и экономическим развитием. Онираспространяют насилие и проливают кровь, потому что считают, что целиоправдывают средства, что все неудачи проистекают из недостатка воли, а любоесопротивление среды – это просто свидетельство саботажа. Наиболее наглядныйпример тому – революционеры-коммунисты; те, кто сейчас пытается«демократизировать» Ирак и Афганистан, имеют с ними нечто общее.
Нельзя сказать, чтооранжевые лидеры были хорошими или плохими революционерами, потому что онивообще не революционеры. Они просто воспользовались революционным движением,которое на самом деле родилось из народного недовольства, вызванногокоррумпированным режимом, полным отсутствием правопорядка и безнаказанностью.Они пришли на смену своим предшественникам, но не добились каких-либо революционныхизменений, и главное – соблюдения правопорядка, а это необходимо для проведениявсех остальных реформ в стране. Все пять лет, пока они были у власти, онипроявляли тот же непотизм и пренебрежение законом, что и их предшественники.Пять лет они упрямо играли правилами, вместо того чтобы играть по правилам.
Но, парадоксальнымобразом, Оранжевая революция не оказалась неудачей. Она, по крайней мере – отчасти,сделала то, что должна сделать каждая хорошая революция – вернула страну напуть эволюционного развития. В 1999 г. Леонид Кучма прервал это развитие: онфальсифицировал выборы и на самом деле лишал украинцев выбора и возможностиизбавиться от непопулярного правителя. Теперь, после Оранжевой революции,украинцы могут выбирать своих лидеров в условиях относительной конкуренции иплюрализма. В каком-то смысле они вновь стали хозяевами своей политическойсудьбы. Но Оранжевая революция не смогла превратить этот первоначальный рывок вжизнеспособное движение, воспользоваться первыми успехами, изменить парадигмуэволюционного развития, чтобы вместо печально известной «моментократии»(оппортунистских реакций на постоянные вызовы, лишенных каких-либо стратегическихпринципов) была последовательная всеобъемлющая стратегия по проведению стольнеобходимых реформ. Она вернула политический плюрализм, свободу слова,свободные СМИ и выборы. Но без эффективных институтов и правопорядка этигражданские свободы остаются под угрозой. Всё по большей части держится за счетдоброй воли главных политических игроков, а еще больше – за счет ихотносительной слабости и неспособности сосредоточить у себя авторитарнуювласть. Они слишком заняты соперничеством друг с другом, чтобы объединить силыи уничтожить плюрализм в обществе. «Плюрализм по умолчанию» – наиболее уместнаяхарактеристика для украинской политической среды – как после обретениянезависимости, так и после Оранжевой революции.
Таким образом, Оранжеваяреволюция, с одной стороны, увенчалась успехом, потому что восстановилаэволюционное развитие, обуздала негативные (авторитарные) тенденции и вернуланачатки политического плюрализма и гражданских свобод. С другой стороны, онаувенчалась неудачей, потому что она не создала положительных динамик, а далаимпульс очень медленным и непоследовательным изменениям, которые вкраткосрочной перспективе могут показаться стагнацией.
Язвительное выражение«кое-как, но вперед» (muddling through) в применении к украинскому посткоммунистическомупереходу впервые употребил Александр Мотыль в статье "Making Sense of Ukraine" (1998 г.) [1]. Это нашлоотражение в сходных высказываниях, описывающих то же явление: «запутанный путь»у Доминика Эйрела (Dominique Arel) [2], «извилистый путь» у Андрея Лушницкого (Andrew Lushnycky) [3] или «движение без изменений, изменения бездвижения» Марты Датцук[4]. Эти и другие авторы хотели указать на то, что встране нет связных, последовательных и всеобъемлющих реформ, и что эта страна,вопреки ожиданиям, не стала историей успеха посткоммунистического перехода.
Можно вспомнить, что в1991 г., когда распался Советский Союз, Украина была одной из самых продвинутыхстран в регионе – у нее были плодородные земли, важные природные ресурсы,ключевые пути для коммуникации и перевозок, широкомасштабное производство,образованное население, в котором процент студентов, преподавателей, врачей иинженеров был примерно таким же, как в любой развитой стране. Это была страна схорошими университетами, исследовательскими институтами, современнымилабораториями, знаменитыми театрами, симфоническими оркестрами, галереямиискусств и музеями, энергичными СМИ и зарождающимся благодаря перестройкегражданским обществом.
Конечно, Украинастолкнулась и с множеством проблем: низким уровнем социальной сплоченности идоверия; неэффективностью институтов; слабостью правовой системы; повсеместнойкоррупцией и специфической советской (или восточноевропейской [5]) политическойкультурой. Она столкнулась с двойственными побочными эффектами извращенноймодернизации: тяжелая промышленность работала по советским схемам,инфраструктура была неразвита, сельскохозяйственный сектор был в запущенномсостоянии, и всё это нуждалось во всестороннем реформировании. Однако эти проблемыв той или иной мере были свойственны всем посткоммунистическим государствам – отБолгарии и Румынии до Польши и Литвы.
В таком контексте Украинаотнюдь не была отсталой страной, которую невозможно реформировать иадаптировать к европейскому сообществу даже в отдаленной перспективе. НоУкраине приходилось постоянно сталкиваться с двумя более трудноразрешимымипроблемами, из-за которых она оказалась в позиции проигравшего не только поотношению к государствам Центральной и Восточной Европы, принадлежащим, видимо,к более продвинутой западно-христианской цивилизации, но и по отношению кбалканским странам, принадлежавшим, как и она, к восточно-христианскойцивилизации.
Во-первых, это остраяпроблема идентичности: украинцы не хотят признавать ее в полной мере, а наЗападе ее склонны упрощать, окружать таинственностью и эссенциализировать.Вторая проблема состоит в идее, что Украина принадлежит к российской законнойсфере влияния, к «Великороссии»; на Западе об этом не любят говорить открыто, аукраинцы, наоборот, склонны педалировать эту тему. Первая проблема проявляется,прежде всего, в журналистских клише, когда речь заходит о разделении Украины на«националистический» запад и «пророссийский» восток. Вторая проблема яркоотображается в популярных стереотипах о циничном Западе и зловещей России,которые участвуют в тайном сговоре против Украины.
Оба стереотипа имеютнекоторые основания. О путанице с идентичностью и ценностями свидетельствуютмногочисленные опросы общественного мнения, которые проводились в постсоветскойУкраине. Некоторые указывают на устойчивую корреляцию между типом/силойнациональной идентификации и политическими взглядами [6], и это, помимо прочего, сказывается наизбирательном поведении и приводит к сильной региональной поляризации [7]. С другойстороны, западным державам случалось демонстрировать цинизм «реальной политики»и очевидным образом ставить интересы выше ценностей; поэтому жителям стран,находящихся «посередине», приходится дрожать от страха [8].
Стереотипы появляютсятогда, когда существующие явления воспринимаются некритически и односторонне.Журналистские штампы о расколе Украины в какой-то мере отражаютдействительность (расщепление идентичности, регионально-политическиеразногласия), но в то же время они представляют эту действительность ошибочно ивводят ложные понятия в тему так называемого «разделения». Разберем значениештампов «пророссийский» и «националистический». Почему эта бинарная оппозицияобозначается двумя прилагательными, которые сами по себе не противоположны другдругу? Значит ли это, что националистический Запад проявляет больше ксенофобии,чем не-националистический (интернационалистический, космополитический,либеральный) Восток? Исходя из той же логики, если кого-то назвать«пророссийским» (что бы под этим ни имелось в виду), значит ли это, что онменее «националистический» и, следовательно, он лучше, чем тот, кто не«пророссийский» (или недостаточно пророссийский)? Что, если мы воспользуемся вэтой квазибинарной формуле настоящими антонимами? Не правильнее ли (и нечестнее ли) было бы противопоставлять «пророссийское» «проевропейскому»? Или,если кому-то больше нравится говорить об украинском национализме, почему бы неиспользовать настоящий антоним – российский/советский или, например,«креольский» национализм?
Точно так же можнодеконструировать и проблематизировать образ «циничного» и «вероломного» Запада.Гораздо интереснее, честнее и полезнее, с эвристической точки зрения, было бызадаться вопросом: может быть, Запад так чувствителен к российским манипуляциями с такой готовностью жертвует Украиной ради экономической или геополитическойвыгоды как раз потому, что Украина сама не смогла заявить о себе как ожизнеспособном и ответственном государстве? Разве украинцы сами нечувствительны к российским манипуляциям и не готовы пожертвовать чем угодноради своей независимости и ради того, чтобы Украину приняли в Европе? Развесдержанное отношение Запада к Украине не того же свойства, что и его отношениек Турции? В обеих странах есть сильное ориентированное на Запад меньшинство; вобеих силен проевропейский импульс; но по многим параметрам их европейскаянаправленность вызывает сомнения. Восточные и южные соседи ЕС действительноимеют между собой нечто общее. Как резко выразился один французский эксперт,они все «более или менее открыто ведут гражданскую войну, которая подпитываетсяразногласиями по поводу принятия западных ценностей» [9]. И в Турции, и в Украине «Евросоюзу бросаетвызов некая духовная сила»: в первом случае, это мусульманские традиции; вовтором – восточно-славянское имперское мессианство/антизападничество. Следуятой же логике, можно утверждать, что если западники в Украине или Турциипроиграют, это даст не менее катастрофические последствия для Запада. Лично я сэтим согласен, но это не означает, что Запад может и должен делать домашнююработу за турок и украинцев.
Возвращение ВиктораЯнуковича в качестве нового лидера Украины дает мало поводов для надежды набольшие перемены в области политики или экономики и еще меньше – в областиюриспруденции. Ни его прежняя деятельность, ни начало его правления несвидетельствуют о каком-либо желании, умении или готовности проводить реформы,которых хотели бы европейцы и проевропейские украинцы.
Это не значит, впрочем,что он оставит проевропейскую риторику и переместит свою страну на московскуюорбиту. Такой шаг не согласуется ни с его личными интересами, ни с интересамиукраинских деловых кругов и политического класса. Главная причина этогозаключается не только в том, что Запад гораздо более привлекателен, но и в том,что Кремль, мягко говоря, малопривлекателен. Какими бы «пророссийскими» ни былилидеры соседних стран, они рано или поздно начинают понимать, что этогонедостаточно. Москве всегда будет мало тех уступок, на которые идут украинцы, идружбы, которую они предлагают, потому что Москве не нужны друзья и партнеры в«ближнем зарубежье». Ей нужно полное повиновение. Поэтому ни Воронин, ниШеварднадзе, ни Кучма, ни даже Лукашенко при всем желании не были достаточнохороши для Кремля.
Скорее всего, Януковичбудет стремиться к кучмовской «многовекторности» во внешней политике и станет«облегченной версией» Кучмы во внутренней. «Облегченной версией» Янукович будетне потому, что он больше склонен к соблюдению правопорядка или меньше склонен кавторитаризму, а потому, что власти у президента теперь гораздо меньше, чем приКучме, – из-за конституционных поправок, сделанных в 2004 г. Сегодняпремьер-министр – более значимая политическая фигура, чем президент. Такимобразом, настоящая задача Януковича состоит в том, чтобы заманить партию Ющенко«Наша Украина» в правительственную коалицию и не отдать ей при этом позициюпремьер-министра, а это было бы для партии единственной компенсацией в случаетакого сомнительного и, вероятно, самоубийственного компромисса (текст написандо формирования правительства Николая Азарова – «Полит.ру»).
У Партии регионов,возглавляемой Януковичем, всего 172 места в парламенте, состоящем из 450 мест,и ей необходимо создать коалицию, в которую входило бы как минимум 226депутатов. Для этого нужно заключить хитроумную сделку с «Нашей Украиной» (72места) и еще более сложное соглашение с Тимошенко и ее одноименным блоком (156мест). Последнее было бы рискованным (хотя в настоящий момент и маловероятным)шагом, потому что в этом случае две трети конституционного большинства придетсяна долю двух партий, известных безграничным своеволием в правовых вопросах.Сейчас Тимошенко, конечно, отвергает саму идею компромисса и сотрудничества сосвоими заклятыми врагами, но не надо забывать, что в прошлом году это непомешало ей вести тайные переговоры с Януковичем, которые небезосновательносравнивали с «конституционным государственным переворотом». В частности, ониобсуждали перспективу радикальных конституционных изменений, которые могли быфактически очистить политическую арену от прочих партий и дать двум крупнейшимгруппам олигархов прекрасную возможность оказаться у власти и, пользуясь полнойбезнаказанностью, грабить государственное имущество. Скандал, которыйразразился после того, как черновик документа попался средствам массовойинформации, способствовал тому, что переговоры не увенчались успехом, и,возможно, тому, что Тимошенко проиграла на выборах. Вражда и недоверие междуглавными соперниками, пожалуй, препятствует их сотрудничеству в ближайшембудущем, но общий страх перед новыми соперниками может сплотить их самымнеожиданным и причудливым образом.
В настоящий моменткоалиция с «Нашей Украиной» выглядит вероятной, хотя, с точки зрения Партиирегионов, «Наша Украина» была бы слишком капризным и требовательным партнером.Она действительно непростой партнер: она разделена на множество групп, одни изкоторых более «прагматичны» и открыты выгодным предложениям, а другие следуютсвоей идеологии и не хотят жертвовать принципами. В качестве альтернативноговарианта ястребы из Партии регионов подумывают о том, чтобы создать коалициюменьшинства, объединившись с коммунистами и Блоком Литвина, переманить к себенескольких депутатов из Блока Юлии Тимошенко и/или «Нашей Украины» в качестве«независимых» и таким образом получить необходимый минимум (226 мест). Проблемав том, что украинская конституция не дает возможности создать правительствоменьшинства. Кроме того, согласно конституции, правительственная коалициядолжна состоять из фракций, а не из отдельных депутатов. Это препятствуетпереманиванию депутатов из других фракций и созданию большинства за счет«независимых депутатов».
Тем не менее, Партиярегионов может попробовать этого добиться, играя правилами и истолковываяконституцию в свою пользу. Но легитимность такой коалиции всё равно была бысомнительной, и рано или поздно конституционный суд признает такой шагнезаконным. Кроме того, Тимошенко и ее блок, конечно, будут протестовать, повозможности подрывать работу парламента или откажутся передавать властьвременного правительства новой коалиции.
Пожалуй, внеочередныевыборы были бы наилучшим выходом из нынешнего политического тупика. Благодаряим в парламенте бы появились новые, более честные или хотя бы более современныеи законопослушные политические силы, под воздействием которых украинскаяполитика постепенно перестраивалась бы и освобождалась от коррупции. Естьопределенные признаки того, что такие силы появляются, и что общество в нихочень нуждается и поддерживает их. Обнадеживает, что в первом раундепрезидентских выборов относительно высокие результаты получили Сергей Тигипко ибывший спикер парламента Арсений Яценюк: в сумме они набрали 20% голосов. ИТигипко, и Яценюк позиционировали себя как неидеологических технократов – что-товроде «усовершенствованной версии» Ющенко (который пять лет назад тоже делалставку на свой прагматический, рациональный подход к проблемам государства).Возможно, они просто оппортунисты, но ни тот, ни другой не был замешан вскандале, и ни тот, ни другой не нарушал правила – в отличие от Тимошенко иЯнуковича, которые занимаются этим постоянно.
Еще один положительныйпризнак заключается в том, что множество украинцев (треть избирателей) вовтором раунде либо проголосовали против обоих кандидатов (украинскоезаконодательство допускает такую возможность), либо вообще воздержались отголосования. В результате Янукович получил еще меньше голосов, чем пять летназад и стал первым президентом «меньшинства», получившим всего 49% голосов.Тимошенко проиграла, получив 46%, потому что «оранжевые» избиратели, несмотряна свое численное превосходство, не с такой готовностью, как их оппоненты,голосовали за своих «паршивых овец» на том лишь основании, что они свои.
Но главная проблемасостоит в том, что в нынешнем парламенте никто на самом деле не заинтересован вдосрочных выборах, потому что все небезосновательно подозревают, что ихпартийное представительство в парламенте значительно сократится. Поэтому сейчаснаверху будут, скорее всего, и дальше плести византийские интриги, а демократияне будет работать надлежащим образом. Но это причудливое равновесие не можетдлиться вечно, поэтому рано или поздно мы придем либо к авторитарнойконсолидации, либо к демократическим реформам. Последнее возможно только в томслучае, если поменяется личный и партийный состав на политической арене.
Александр Мотыль недавновновь заявил, что из-за систематической слабости дефектная демократия в Украинеедва ли сможет сама собой исправиться в ближайшем будущем. При этоммаловероятно, что ситуация ухудшится. «Украина слишком разрозненна и слишкомслаба, чтобы в ней установилась сильная демократия или жесткая диктатура. Вполитической и экономической сфере Украина, вероятно, будет кое-как двигатьсявперед – примерно так же, как она это делала, начиная с 1991 г.» [10]. Однакопроблема в том, что это «кое-как, но вперед» сегодня гораздо менее осуществимо,нежели в 1990-е гг.: «В те времена Россия была слабой и тихой, ее руководствобыло демократическим, отношения с Западом в основном были хорошими, а мироваяэкономика росла».
Теперь всё совершеннопо-другому, и перед Украиной встали новые внешне- и внутриполитическиепроблемы. До настоящего времени Украина реагировала на них неопределенно инерешительно. С одной стороны, и большинство представителей политическогокласса, и население понимают, что нужно исправить порочную систему собщественной недоразвитостью и неэффективными институтами, и что на сменугоббсовской войне всех против всех должны прийти правопорядок, социальноедоверие и ответственность.
С другой стороны, из-занизкого уровня социального доверия трудно вносить какие-либо изменения, потомучто нет такого консенсуса, который можно было бы перевести в коллективноедействие. Любой представитель социальной системы, отказавшийся от старой моделиповедения и действующий по новой (например, по принципу не играть правилами, аиграть по правилам), рискует остаться проигравшим, если никто не последует егопримеру. Такая ситуация напоминает финальный эпизод в фильме Тарантино «Бешеныепсы». Три бандита приставили дула друг другу к вискам и не могут опуститьревольверы, потому что первый, кто это сделает, погибнет.
Разрешить ситуацию можетчеловек со стороны, у которого есть револьвер побольше. В политологии этоназывается давлением третьей стороны. Именно такую роль играл ЕС во временасходного политического раскола в государствах Центральной и Восточной Европы;для этого местным элитам давали стимулы к консолидации и затем предоставлялинеобходимые инструкции и принимали третейские решения. В посткоммунистическихбалканских странах вмешательства ЕС было недостаточно, поэтому потребоваласьпомощь НАТО. В случае с Украиной, Молдавией и Грузией Запад ведет себя крайнесдержанно, а Россия может, по старой традиции, спокойно вмешиваться в их дела.
Проблемы с идентичностьюв Украине и общественные разногласия не только упрощают эту подрывнуюдеятельность и делают страну более уязвимой для внешних воздействий иманипуляций. Они также затрудняют переход к демократии. Во-первых, из-за нихснижается уровень социального доверия и подрывается социальная сплоченность.Во-вторых, из-за них у власти остаются плохие политики, которые иначе проигралибы на первых же выборах, а сейчас их как раз спасает электорат, голосующий за«своих паршивых овец». В-третьих, они таким же образом поощряют «оборонительныйменталитет» и ограничивают масштабы политических и идеологических дискуссий.Они «во всё вмешивают политику идентичности и затрудняют компромисс» [11]. Ониподдерживают квазивоенные условия и тем самым затрудняют принятие трезвыхрешений и переход к разумным действиям.
Конечно, это не отменяетдругих факторов нестабильности – таких, как, например, личное соперничество,некомпетентность и безответственность политиков; недостаток цивилизованности вделовых кругах; слабость правового регулирования и институтов; отсутствиеполитической культуры и незрелость гражданского общества. Но изо всех этихфакторов только расщепление идентичности и общественные разногласияпрепятствуют установлению не только демократии, но и авторитаризма. Оранжеваяреволюция 2004 г. была не только общественной реакцией на попытку режимазакрутить гайки, сократить гражданские свободы и упрочить «управляемуюдемократию» российского образца. Она была еще и прекрасной возможностьюполностью изменить парадигму развития – если бы украинские политики были болееответственными, общество – более зрелым, а Западная Европа учитывала бы нетолько свои интересы. Пусть не произошло чуда; но благодаря Оранжевой революциистрана вернулась на путь эволюции, которую в 1999 г. прервал Леонид Кучма,фальсифицировавший выборы и лишивший украинцев законного права на политическийвыбор. Снова, как в 1990-е гг., украинцы получили такое правительство, какогоони заслуживали – избранное путем честного и справедливого голосования; имнекого винить за этот выбор, кроме самих себя. У них конкурентная иплюралистическая политическая среда и энергичные, независимые СМИ – большаяредкость для постсоветского пространства.
Теперь украинцам нужносделать так, чтобы правительство было компетентным, ответственным иотчитывалось в своих действиях. Им нужно научиться тому, что западноевропейскиемагнаты и олигархи усвоили уже давно: политика – это не игра с нулевой суммой,что победитель не получает всего и что цели не обязательно оправдываютсясредствами. Им нужно научиться в общественном дискурсе и в политике отличатьдесоветизацию от дерусификации и устранить противоречия между необходимостьюреформ и необходимостью консолидации.
Возможно, для этогопотребуется много времени и усилий. В истории нет примеров успешнойдемократической консолидации без посторонней помощи, если не считать двухклассических исключений – США и стран Западной Европы. Но на это ушло покрайней мере два столетия. Едва ли Украина имеет в распоряжении такие сроки,учитывая проблемы, о которых говорилось выше. Нет уверенности и в том, чтораспространение западных идей и методов в сочетании с усилиями деятелей внутристраны приведет к радикальным переменам. Но вполне возможно, что такие усилиярано или поздно привлекут внимание Запада, и ему придется занять болеедоброжелательную и заинтересованную позицию. Жители Запада должны понять, чтоУкраина – это не несостоявшееся государство, вопреки утверждениям кремлевскойпропаганды, а наоборот, «устойчивая данность, государство со своими законнымиинтересами… Возможно, с Россией было бы проще иметь дело, если бы Украины небыло, но Украина существует и никуда не денется» [12]. С тех пор, как Украинаполучила независимость, прошло два десятилетия, и вопрос уже, конечно, не втом, станет ли страна «несостоявшимся государством» или «историей успеха», а ввыборе между «историей успеха» и «кое-как, но вперед». Пока что постсоветскиеполитики преуспевают именно во втором.
[1] Впервые опубликованов украинском издании «Критика» (2/1997), затем по-английски в Harriman Review (зима, 1998 г.).
[2] “Ukraine: The MuddleWay”, Current History 8 (1998), 342−346.
[3] Ukraine on Its Meandering Path betweenWest and East, Bern, 2009.
[4] Ukraine: movement without change,change without movement, Amsterdam, 2000.
[5] George Schöpflin, "The PoliticalTraditions of Eastern Europe", Daedalus 1 (1990).
[6] Stephen Shulman, "NationalIdentity and Public Support fro Political and Economic Reform in Ukraine",Slavic Review 1 (2005).
[7] Dominique Arel. "The'Orange Revolution': Analysis and Implications of the 2004 PresidentialElection in Ukraine". Third Annual Stasiuk−Cambridge Lecture onContemporary Ukraine. Cambridge University, 25 February 2005
[8] В этом смысленаиболее тяжелый опыт Украины относится к 1932-1933 гг., когда западныеправительства предпочли не обращать внимания на голодомор – геноцид, устроенныйСталиным в регионах, производящих зерно, в первую очередь – в Украине, хотя этиправительства, как мы теперь знаем из рассекреченных документов, прекраснознали о сложившейся ситуации: «Дело, конечно, в том, что у нас <британскогоминистерства внутренних дел> есть некоторая информация о голоде на югеРоссии
[9] Josef Langer, "Wider Europe andthe Neighbourhood Strategy of the European Union – A Quest of Identity?"Europe 2020 (19 April 2004)
[10] Adrian Karatnycky, Alexander Motyl,"The Key to Kiev", Foreign Affairs 3 (2009): 113.
[11] Там же,109.
[12] Там же,118.
[a] Определение из статьи ДжекаГолдстоуна «К теории революциичетвёртого поколения» (Jack Goldstone, "Towards a Fourth Generation ofRevolutionary Theory"). – «Полит.ру»
Микола Рябчук – старший научный сотрудникУкраинского центра культурных исследований. В эту статью вошли материалы, скоторыми автор выступал на различных конференциях:"Prozesse ukrainischer Nationsbildung" («Процесс государственногостроительства в Украине», Вена, 1−3.10.2009); «Революционные моменты» (Киев,19.12.2009); и "Ukraine after Presidential Elections 2010" («Украина послепрезидентских выборов 2010 г.», Брюссель, 24.02.2010). Статья исходноопубликована по-английски на http://www.eurozine.com
