XXI-й век –помимо того, что время действия (в написании – XXI век) - еще и идиоматическоевыражение, смутно означающее заключительный этап цивилизации, близость судногодня, окончания учебы с выпускными экзаменами и выдачей/невыдачей аттестата, сдвойками или пятерками. «Как же так, XXI-й век!» - восклицают, когда там или сям«опять двойка». Съездив в Ивановскую область, я вдруг поняла, что произошло вавгусте, почему прорвало нарыв – танками. Они вылезли не из десятка кремлевскихголов, а из миллионов российских.
В деревнепожилая женщина рассказывает мне про соседку: «Она никогда ко мне в дом незаходит, сколько ни уговаривала, только на лавочке сидим. Почему – не говорит.А тут вдруг призналась. Что вот побывала у меня однажды, а потом вернуласьдомой и не могла на свой дом смотреть: у меня, мол, такая красота, а у нее –помойка». Я поперхнулась: если это красота, что ж тогда помойка? Печьобвалилась, пол проваливается, крыша течет, из коммуникаций – одноэлектричество, иметь в доме мало-мальски хорошие вещи нельзя – украдут. Так чтоуют здесь создают пустые коробки из-под конфет, выставленные в серванте. «Воткакая некультурная женщина», - заключила моя собеседница. «Почему некультурная?– удивилась я. – Просто не хочет расстраиваться». Сказала и сама поняла: почтидвадцать лет россияне ездят «за бугор», который и бугром перестал быть,сгладился, ушли из языка «фирмА» и «импортное», хотя машины не перестали быть«иномарками». Возвращающегося из поездки уже не спрашивают: «Ну как ТАМ?» и«Что они о нас думают?». Была радость: как колумбы, открыли для себя мир,повосхищались красотами, потрогали древние камни, побродили по мифическимКолизеям и Елисейским Полям. Так моя собеседница и сказала: «Я бы радоваласьчужой красоте. А она завидует». Но в какой-то момент произошел переходколичества в качество. У той соседки он произошел сразу. Потому что – именночто – некультурная: увидев лучшее, она осознала собственное убожество. А никтоне хочет чувствовать себя убогим.
Российскийпутешественник эволюционировал от нищего дикаря до равного: также одетого,научившегося себя вести «цивилизованно» (в начале 90-х советские людипроизводили жутковатое впечатление) - произошла интеграция. Русские стали дажевысокомерны: у нас вон хаммеры сплошные, а в Париже мелочь какая-то ездит,Москва – самый дорогой город мира, и по количеству миллиардеров мы впередипланеты всей. Это с одной стороны. И это москвичи по преимуществу: вернулисьдомой – ну воздух плохой, пробки, зелени мало, новодел сплошной (супротивдревних камней), но в принципе-то – вполне! Тот же, кто накопил денег на поездкув какую-нибудь Флоренцию, а потом вернулся в свой ужастик с хрущобами иразбитыми дорогами, посмотрел свежим взглядом на пропитые лица соседей – он чтодолжен чувствовать? Он-то думал, что флоренции сами строятся и деревни самирасцветают, только дай команду «сверху», он-то считал себя равным, таким же, агде ему искать подтверждения собственного достоинства, значимости, кроме как в«силе», «мощи» - то есть, в Кремле, который распоряжается танками, ядернойбомбой, нефтью и газом, а стало быть, может всех этих королев красоты и королейцивилизации поставить на колени. «Россия встает с колен» - это просто эвфемизм,означающий: «Мы можем поставит на колени весь мир». Потому что больше мы ничегоне можем.
Когда из самогоКремля жителю ужастика сказали, что Запад - наш враг, он возрадовался. Он недолжен больше страдать от сравнения высокой цивилизации со своим засраннымподъездом и сортиром во дворе. Он ведь долго надеялся на то, что мы ещеподнажмем (вернее, они там, в Кремле, поднажмут), и будет у нас всё такое жеили лучше. В какой-то момент настал момент истины: у нас никогда такого небудет. Страна – это люди. А у нас – дефицит людей. Были крепостные при царях,крепостные при коммунистах, а свободными, с собственной землей и собственнымделом, стали недавно, но было ли оно нам надо? Преуспели лихие люди, те,которые и прежде были активной частью населения, просто их переименовали, изспекулянтов в челноков, из влксм и кгб в зао, ооо, оао, чоп, многих постреляли,посадили, не верившие в грядущий расцвет России уехали, остальные вообще непоняли, что с этой свободой делать. Чтоб росли культуры, а не сорняки, нужныстолетия незыблемости частной собственности. Только она порождает уверенность втом, что эта земля, дом, ферма, страна – твои. Что не придет новый начальник,новый бандит, и не отнимет у тебя все. Только тогда имеет смысл улучшать,вкладывать, заботиться, усовершенствовать, сохранять – для детей, внуков иправнуков. А для чужого дяди – не имеет.
Отсчет этимстолетиям мог начаться в 1992 году: Требовалось простое: продать родину всем ееобитателям задешево, что и было сделано. Сделано, по всеобщему признанию,плохо. Как можно было сделать хорошо – не знаю. В стране, где у большинствасобственности не было никогда, даже при царе Горохе, где «слуги народа»привыкли, что по умолчанию все принадлежит им, где территория необозрима, анаселяющие ее народы не сошлись вместе, а были силой утрамбованы в одногосударство. Это модель специфическая, железную хватку нельзя ослаблять ни наминуту, иначе все разбегутся. Вот и разбежались. Россияне обиделись – от них жеубежали, и ведь кто убежал? Те, кого привыкли считать унтерменш – хохлы, чурки,чухонцы, косоглазые. «Высшие» оказались врагами, поскольку не удалось запятнадцать лет стать такими же – вначале думали, что у нас недоставало всеголишь «их» товаров, а оказалось, что всей их истории, с фермами, замками,ремеслами, передававшимися из поколение в поколение тысячу, пятьсот, тристалет. Во Франции про то, что возникло начиная с XVII века, говорят – «новое».
Как бы ниподелили в России национальное достояние, решив строить у себя Европу, этаточка отсчета должна была стать незыблемой. Когда Путин начал передел и отъемсовсем еще новорожденной собственности, стало ясно, что Россия так и останетсязыбкой страной, где реальность и мираж легко меняются местами. Убежавшиереспублики-колонии могли бы прибежать обратно: войти с Россией в союз,конфедерацию, блок, но от зыбкой почвы всегда хочется отойти подальше, болотаопасны своей непредсказуемостью. А уж когда на хохлов с чурками и чухонцамистали орать как на непослушных рабов, им и вовсе захотелось убежать на крайсвета, что они и сделали. Россия же, как и в начале XX века, зашла в тупик: намеченный послекраха СССР проект потерпел фиаско. Может быть, дело и не в проекте, а в том,что в «XXI веке» поздно начинать с нуля, и потому не будет здесь никогда твердойсобственности, твердых законов, и всё за всех будут решать несколько«силовиков». Соответственно, не станем мы вкладывать свою жизнь в эту землю,строить хорошие дороги, инвестировать себя в миражи. Как есть, так и есть.
Можно ничего незнать о демографии, но видно, как население съеживается, вымывается издеревень, вместе с дождями, размывающими грунтовые дороги. Была дорога плохая –потому что вела в плохое место, раз заросла бурьяном – значит, некуда ей идти,место списано. В деревне осталось три старухи. Мужики давно вымерли отпьянства, старухи по ночам трясутся от страха: обворуют, убьют. Все говорят:слишком много в России пустой земли – не заселенной и не обрабатываемой, вотзахватят ее китайцы, потому что им тесно. Но дело не в том, кому тесно. Нам –не просторно, нам еще теснее: земля выталкивает людей, и они ютятся вклетушках. Как же так - необозримые пространства, а обжить не получается!Живущие здесь люди слабее земли, они не могут с ней сладить, она прогоняет –они бегут. Как если б земля была собакой, которая не признает в человекехозяина. Ее не приручили, и она скалится, насылая тучи комаров, слепней, ос.
Я эту деревнюзнаю давно. Не была два года, вижу – она умирает, а в округе появились признакижизни: комбайны, поля, засеянные чем-то непонятным, на вид – низкорослые злакипополам с сорняками. Появилось штук двадцать коров вместе с фермером («не наш,черномазый», - объяснили мне), стадо козлов, которое я встретила по дороге.Надо бы обрадоваться позитивному сдвигу, но это если сравнивать с Африкой, аесли - с деревнями и ландшафтами любой европейской страны, то сдвиги неприблизили к ним ни на йоту. Когда перестали загонять в колхозы, сельскиеместности превратились в старого бомжа. Не стало никакого хозяина: ни помещика,ни Кремля, а на вопрос, станут ли люди сами хозяевами своей земли, ответа непоступало слишком долго. Наконец, он пришел: хозяин прежний - Кремль.
В российскойглубинке нельзя поверить в тот самый «XXI-й век». Здесь скорее поверишь безумнойсказке Носовского-Фоменко, что никакой истории не было: иначе она оставила быследы. Здесь ее и в самом деле не было, и Ленин-памятник, Путин-в-телевизоре дасвятые на иконах – это и прошлое, и настоящее одновременно. Город Шуя, вкоторый я направилась после двух дней в деревне, показавшихся мне вечностью,стал гораздо лучше, чем был все эти годы: отремонтировали центральную площадь,открыли супермаркет, кофейню и гостиницу. Смотрю, радуюсь, но внезапновспоминаю: восемь лет назад Шуя и Хургада выглядели примерно одинаково.Москвичи к местным египетским «чуркам» относились с нескрываемым презрением. Впрошлом году Хургаду я не узнала: почти Лазурный берег, а местные и вправдудиковатые жители преобразились вместе с настроенными ими дворцами дляиностранных туристов, ну и поучились у них кое-чему. Бежали за XXI-м веком совсех ног. В Шуе, старинном русском городе, время остановилось много вековназад. Пожилые женщины ходят по улице в халатах и тапочках: а какая разница?Мужчины и женщины помоложе крепко пьют. Кто мог – уехал в крупные города. Вгородах этих все теснее и теснее, да и в мире не осталось уголка, где не былобы русской диаспоры, а широка страна моя родная зарастает бурьяном. Вся надежда– на большую войну.
